Мне больно улыбаться... Я растерян... Kenshi Yonezu (Hachi), «Donut Hohe»
Хибари снова проснулся от того, что Тсунаеши сильно ворочался. Савада давно уже вышел из наркоза, однако продолжал спать, только теперь уже естественным сном. Рехей и Ханна убеждали Кею, что это нормально, что организм Тсунаеши всего лишь истощен и нуждается в восстановлении энергии и жизненных сил, но Хибари это все равно не нравилось. Особенно потому, что сон Тсуны был совсем неспокоен. Парнишка то и дело метался по подушке и путался в простынях, тревожа собственные травмы и от этого метаясь еще больше. Тсуне явно снился кошмар, довольно продолжительный и действительно страшный, и сколько бы Кея ни пытался его разбудить, Тсуна не реагировал, так что Кее лишь оставалось плотнее стискивать зубы. Возможно, Тсуне снился тот вечер в особняке. От подобных мыслей Хибари только злился, но это — единственное, что могло приходить на ум в данной ситуации. Хибари положил свою руку поверх подрагивающей ладошки Тсунаеши и несильно сжал ее, надеясь хоть немного отогнать страх, облегчить боль старых ран и помочь избежать новых. Когда Тсуна впервые так завертелся, то свалился с кровати, о тумбу ободрал руку по локоть и набил новую шишку на лбу. В тот момент в палате была только Ханна; все обошлось, но Кее до сих пор жутковато смотреть на эти новые бинты, большинство из которых почему-то наложили на запястье. С того раза он больше даже в столовую не ходил, отказываясь покидать Тсуну хоть на секунду. Бедным медсестрам приходилось приносить ему еду прямо в палату, еще и упрашивать поесть, обязуясь присмотреть за Савадой. Самого же Тсуну до сих пор «кормили» через капельницы, пичкая какой-то непонятной Кее химией, медиками уверенно называемой витаминами. — Ну же, тише, — проговорил Хибари, когда Тсуна в очередной раз чуть не скатился с кровати, и, придерживая его, почти неосязаемо коснулся чужого взмокшего лба кончиками пальцев. Тсуна снова не отреагировал, продолжая свою невидимую пытку. Тогда Хибари медленно приблизился к его лицу и мягко коснулся губами влажного виска, путаясь пальцами в чуть рыжеватых на солнце волосах. Отстранившись, он пробежался глазами по тощему, хрупкому телу, почти полностью покрытому пластырем и бинтами. Кея рад, что из-за них не видит тех ужасных ран и синяков. Насколько сильно нужно ненавидеть человека, чтобы сотворить с ним такое? Если Занзас его действительно любит, то... какая-то больная у него любовь. Невольно вспомнились слова Рехея о том, что Занзас псих. Рехей говорил это, конечно, не в буквальном смысле, но Кея был с ним полностью согласен. Спустя сорок минут Тсунаеши наконец стал спать спокойнее, но Хибари все равно не отходил от него, опасаясь возвращения кошмаров. От нечего делать он убрал руки в карманы и тут же об этом пожалел. Ладонь так удобно легла на пачку сигарет... Желание закурить одолело с небывалой силой, зарождая в груди, чуть выше солнечного сплетения, чувство то ли голода, то ли пустоты, зудящее и требующее своей порции никотина. Сколько времени он уже не держал во рту сигарету? За всеми этими проблемами он и думать забыл о курении. А ведь, кажется, оно помогает при стрессе. Шамал, вон, даже как-то говорил, что курит после каждой операции, хотя как врач прекрасно знает о его вреде здоровью¹. Кея мельком взглянул на свои подрагивающие от нервов руки. Да уж, прикурить ему сейчас точно не помешает. — Алло, Рехей? Можешь посидеть пока с Тсуной? Я покурю. — О, конечно. Я и сам собирался тебя подменить. — Что-то случилось? — Хибари нахмурился, заметив некую озадаченность в голосе Сасагавы. — Не совсем, — не слишком уверенно произнес тот. — Просто к тебе тут пришли. — Может, к Тсуне? — Нет, говорит, что к тебе... Представился коллегой по работе. «Мукуро», — удрученно вздохнул Хибари, кладя трубку. Он уже и забыл, когда в последний раз разговаривал с этой проблемой. Наверняка Рокудо недоволен, что в результате за тот их «косяк» пахать без выходного всю неделю придется только ему — Колонелло-сана «отвоевала» у Реборна Лар Милч, которой ее вечно занятой парень нужнее на долгожданном свидании, чем на работе. В общем, Хибари уже честно готовился к пламенным и даже, возможно, матерным возмущенным речам, но вместо разъяренного и обиженного всем миром и на весь мир Рокудо его ждал... — Реборн-сан? — Хибари удивленно моргнул, не решаясь подойти ближе, и недоверчиво уставился на «начальника». «Начальник» же с видом благородного сталкера стоял в сторонке и из-под полей шляпы пялился на медсестричку, сидевшую на посту, которую, вроде бы, все обитатели больницы называют Юни. — Не ожидал Вашего визита, — все же сдался Кея, приближаясь к «начальству» и доставая сигареты, жестом предлагая закурить вместе. Реборн согласно кивнул, и они молча вышли на улицу, оставляя Юни-чан наедине с бумагами. Впрочем, девушка и не заметила, что за ней, оказывается, наблюдали. — Зачем Вы здесь? — спросил Кея уже в зоне для курения. Они тут были практически одни, не считая группку врачей, уже собиравшихся возвращаться в больницу. — Разве я мог подписать приказ об отпуске без самого приказа? — недоуменно похлопал ресничками Реборн. Кея вздохнул, ведь никаких приказов, по крайней мере, в «Сокудо» никто отродясь не писал. — Просто признайтесь, что хотели посмотреть на моего соулмейта, — озвучил он свою догадку, не понимая, с чего вдруг у его коллег проснулся живой интерес к его личной жизни. Впрочем, прямо сейчас ему хотелось лишь наслаждаться долгожданными затяжками и ароматом табака, витающим в воздухе. — Ты меня раскусил, — Реборн тоже выдохнул клубок дыма. — Любопытно, знаешь ли, что за человечек смог приручить нашего клыкастого хищника. — Это Вам Рокудо наболтал? — Секрет. — Точно он. — Как там Тсуна? Первые секунды три Кея тупо глазел на бычок в своей руке, сбитый с толку услышанным. Мукуро что, и имя Тсунаеши успел растрепать? А если нет, то Реборн определенно обратился к нему, как к знакомому, ведь даже Курокава зовет его по фамилии. — Вы с ним знакомы? — Кея нахмурился и приложил сигарету к губам. — Можно и так сказать, — хмыкнул Реборн. — В прошлом он нам с Шамалом очень помог. — Вы и этого старика-извращенца знаете? — Кея запутался окончательно. — Ага. — И объяснять, конечно же, ничего не будете. — Ага. Оба снова замолчали, заполняя тишину сигаретным дымом. Никто из них больше не проронил на эту тему ни слова, вплоть до того, как Реборн, все же напросившийся в палату к Тсунаеши на пару минут и все это время молча на него смотревший, собрался уходить. — Забавно, — заметил Реборн, подходя к двери палаты, — ты же, вроде как, дружишь с ним, а чем он занимается и кем является, не знаешь, — выдержав драматическую паузу, он лучезарно добавил: — Ну, хорошего отпуска, Хибари-кун, — и ушел. После его ухода Кея какое-то время бездумно глядел в окно, а после был отвлечен Рехеем, оставившим их на время прихода Реборна. — Все нормально? — чуть обеспокоенно спросил он. — Да. — Кто это был хоть? Какой-то он смутно знакомый... — Основатель «Сокудо», Реборн-сан, — машинально отозвался Хибари. Сасагава странно смолк. Он слышал о нем? — Вот оно как, — заговорил Рехей, заметно успокоившись. — Тогда понятно, почему он так по-свойски болтал с Шамалом. Кее вдруг отчего-то вспомнились слова Сасагавы о свободе Шамала и слова Реборна о Тсуне. В голову лезли мысли одна страннее другой. — А кем... — он так и не спросил, что хотел, поскольку память подкинула еще одну картинку. Перед глазами услужливо предстала «слежка» Реборна за Юни. Да и неловко как-то спрашивать у Рехея то, что он хотел узнать изначально... — Что за человек та ваша медсестра с поста? — Юни? — Сасагава удивленно потер нос, но все же ответил: — Человек она неплохой, работник тоже. Робковата для медика, правда, а так довольно старательная. — И давно она у вас работает? — Можно сказать, всю жизнь, — Рехей мягко усмехнулся, уставившись в окно. — Она дочь нашей бывшей сотрудницы, Арии-сан. Кстати, они втроем — Шамал, Ария-сан и Реборн — старые друзья. Вроде, со школы еще. Давненько же Реборн здесь не появлялся, я даже не признал... Рехей не допытывался, зачем ему это знать, Рехей никогда ни до чего не допытывался и вообще в душу не лез, и за это Хибари его, кажется, начал уважать. Ну, пока что он гораздо больше уважал Сасагаву за его врачебное мастерство. — Ария, значит, — задумчиво протянул Хибари. Ему это имя ничего не давало. — А почему она бывшая сотрудница? Уволилась? — Нет, умерла. От болезни, года три, наверно, назад... Я тогда еще здесь не работал. После этих слов Кея невольно посмотрел на Тсунаеши и вспомнил голос Реборна тогда, по телефону. Судя по приблизительному возрасту, Юни вполне годится Реборну в дочери. Может ли быть, что эта Ария... — У Арии-сан был соулмейт? — Кея и сам не понял, как и когда это вырвалось. Он ведь не знает ничего наверняка, это просто догадки... — Чего не знаю, того не знаю, — признался Рехей, — но могу сказать точно, что ни у нее, ни у ее мужа метки не было. — А муж... — Прошлый заведующий нашим отделением, Верде-сан, — и вновь честный ответ и абсолютное отсутствие вопросов. — Увы, его я тоже не застал, он также умер, — под вопросительный взгляд Хибари он продолжил: — Он... вроде как, сильно любил эксперименты и погиб во время одного из них. Пробирка взорвалась, а образовавшиеся пары́ оказались ядовитыми². — Вот как. Хибари понимал, что это лишь догадки. Но он отчетливо слышал те печальные нотки тогда по телефону и видел, как Реборн смотрел на Юни. Примерно так Кея смотрел на Рехея, когда тот, пытаясь отвлечь его от беспокойства за Тсуну, рассказывал ему истории из их с Тсунаеши школьных будней и показывал совместные фотографии. На эти самые фотографии Кея тоже смотрел примерно так же. С долей печали, с еле заметным теплом и, пожалуй, с самым ярким чувством из всех — с успокоением. Хибари понимал, что это лишь догадки. Но если у Реборна и правда был соулмейт, и не кто-нибудь, а эта самая Ария... Если Реборн не только смирился с тем, что его возлюбленная замужем за другим и растит с ним ребенка, но еще и пережил ее гибель... то Реборн сильный, очень сильный. Хибари, вот, оказывается, смириться с тем, что Тсуна принадлежит Занзасу, не смог. А если бы Тсуна все же не выжил... С этим Хибари смириться бы тоже не смог. От этих мыслей его отвлекла медсестричка, прибежавшая за Рехеем для срочной операции, и, как только они ушли, Кея достал телефон и вбил в поисковик «Сора Токио». Среди ненужной ерунды обнаружилась подходящая ссылка, в которой значилось, что токийская «Сора» — это адвокатская контора под началом Савады Тсунаеши, причем в преступных и юридических кругах довольно известная. — Так ты у нас адвокат, — с доброй полуулыбкой проговорил Кея и потрепал Тсунаеши за волосы. — Такой свободой тебе обязан доктор Шамал? На этих словах Хибари все же осекся, понимая, что, возможно, тот жизнерадостный хирург-извращенец в прошлом натворил дел. И Реборн, судя по его замечанию насчет Тсуны и шатаний с Шамалом, в этом тоже как-то замешан. Хибари было не особо интересно, что именно с ними произошло, его лишь волновало, что Тсунаеши мог подвергнуть себя опасности. Или уже подвергал, и не раз, а Кея в это время даже не знал о его существовании. Если бы Тсуна вдруг погиб, так и не встретившись с ним... как бы тогда все сложилось? Наверно, Кея бы просто продолжил жить дальше в привычном темпе, ведь не из-за кого бы тогда было появиться метке, не за кого бы сейчас было беспокоиться, не спать ночами³. Хибари рад, что Тсунаеши не умер и появился в его жизни. Хибари рад, что Тсунаеши остается в ней до сих пор. Но после всего пережитого Кея понял: он не может отдать Тсунаеши этому Занзасу, не может отдать вообще кому-либо. И не хочет тоже. Поэтому, когда Тсуна очнется, он ему признается, и будь что будет. Кея больше не в силах молчать, особенно когда происходит такое. Когда его соулмейт, первый в жизни человек, которого он смог полюбить — действительно полюбить, всем сердцем — оказался при смерти из-за монстра, которого, даже будучи в самом страшном и непробудном кошмаре, Тсунаеши называл по имени. Кея никогда не думал, что слышать бредовое и слабое «Занзас» будет так больно. И уж точно не думал, что сердце и метка впервые будут болеть одинаково. Видя все это, чувствуя все это, Кея мог сказать только одно: он помешался на Тсунаеши. Ведь он и сам не заметил, как заучил его номер наизусть, как мог с закрытыми глазами найти дорогу к его или Сасагавы дому, как привык к запаху всех его шампуней, меняющихся каждую неделю, потому что зачем искать один и тот же, если можно взять любой? Его глаза казались самыми бездонными, несмотря на застывшую в них печаль, его голос будоражил все внутри, а чистая беззаботность, редкая улыбка и еще более редкий смех всегда поднимали настроение. Кея бы больше не смог жить без этого человека, даже если бы очень захотел. Ханна как-то говорила, что после смерти одного из соулмейтов второй (если, конечно, у него есть метка) либо совершает суицид, либо становится сумасшедшим. В живых и в здравом уме остаются лишь единицы. Если Тсуна умрет, то Кея, вероятно, последует за ним в то же мгновение. Тсунаеши снова дернулся, отвлекая мужчину от мыслей. В этот раз с его губ так и не сорвалось очередное «Занзас», но лишь потому, что Хибари, снова сжимавший горящее запястье, заткнул его поцелуем. Вопреки теплоте в груди, сердце и метка продолжали болеть. Ночью того же дня Тсуна все еще спал. Ночью того же дня решимость Кеи начинала давать слабину, и он позвонил Мукуро, поскольку Рехей все еще был на операции. Ночью того же дня Мукуро покрыл его трехэтажным матом за все хорошее, но, узнав о случившемся, все до мелочей, — Кея не стал ничего утаивать, разве что про Реборна умолчал (не до него сейчас), — мгновенно заткнулся и тоже стал думать, что делать дальше. — Сперва нужно убедиться, что Тсунаеши не любит своего парня, и понять, готов ли он снова довериться кому-то настолько, чтобы начать встречаться, — наконец отозвался Мукуро. — Иначе он попросту отвергнет тебя, и тогда ваши с ним отношения безвозвратно испортятся. Он не сможет дружить с тобой после отказа, чувствуя вину, а ты не сможешь оставаться ему только другом. Так что не торопись, прочувствуй его состояние, прежде чем что-то делать. Изнасилование любимым человеком — это не шутки. — Думаешь, он его любит? — Кея стиснул зубы, ощущая, как кровь под меткой начинала болезненно бурлить, повторяя контуры имени, ставшего почти родным. Он уже знал ответ на свой вопрос, но все равно задавал его, будто цеплялся за последнюю соломинку. Тсунаеши... может все еще любить Занзаса. Тсунаеши... наверняка считает Хибари всего лишь другом. Тсунаеши... — Откуда ж я знаю? — недовольно буркнул Рокудо, врываясь тайфуном в его мысли. — Спроси это у Тсунаеши-куна, только осторожно, сам понимаешь. И вообще, я спать. Третий час ночи, имей совесть! — Прости. Хибари сбросил вызов, оставляя Мукуро в недоумении. Хибари никогда ни перед кем не извинялся.***
Его запах был всюду. Казалось, он проник под кожу и теперь отравлял организм, медленно, клеточку за клеточкой, пока не заразит все, пока не заполнит собой до краев, заставляя задыхаться. Его запах. Проклятый запах дорогого одеколона и виски. А вместе с ним подавляющая, удушающая аура, каждый раз доказывающая, что ты абсолютно никто и твое мнение абсолютно ничего не значит. Боль была тоже всюду. Невыносимо тягучая, тянущая и отдающая во всем теле, а в пояснице и ниже — особенно. Его рука крепко схватила за запястье, не позволяя сбежать. Больно. Как же все-таки больно... И страшно. — Не... надо... Не надо! Тсунаеши резко дернулся, широко открывая глаза, и тут же закрыл их в приступе боли. Он всего лишь попробовал встать, а тело уже выкинуло возмущенный финт, вынуждая рухнуть обратно со стоном. Только услышав голос Хибари, Тсуна понял, что держит его не Занзас. И что Занзаса... Занзаса здесь нет. — Тсуна, — Хибари заглядывал в глаза и надежно, даже, кажется, бережно удерживал на одном месте, не позволяя ему очередным неосторожным движением навредить собственному же телу. — Ты как? Видишь меня? Узнаешь? — голос Хибари звучал незнакомо... как-то уж слишком взволнованно и заботливо. Впрочем, Хибари был и раньше к нему добр. — Да... — собственный голос показался еще более незнакомым, будто ему пересадили связки или что-то такое. При попытке подняться перед глазами плыло, даже раздваивалось и растраивалось, в голове абсолютно пусто. Жгуче хотелось лишь одного — встать. Встать и, наконец, осмотреться. Но сильные руки упорно возвращали обратно на подушку, небольно надавливая на грудину, блокируя любую попытку подняться⁴. Те самые сильные руки, которые протягивали ему в любой ситуации и которые не раз доставали его из передряг. Те самые руки, которые он спросонья перепутал с его руками. Даже стыдно немного оттого, что Хибари довелось его увидеть таким напуганным. И совестно оттого, что он принял этого человека за Занзаса. Эти двое похожи разве что цветом волос и упертостью. Ну вот почему Кея сейчас не дает ему встать? Он что, умрет, если покинет кровать? Кстати, что это вообще за место? — Где... я? — В больнице Рехея и Курокавы, — моментально ответил Кея, тем не менее, продолжая его удерживать. — Тебе сейчас нельзя двигаться, Тсуна. — Почему? От этого вопроса Хибари мгновенно застыл. Но хватку не ослабил. Его терзало ужасное чувство. Чувство, что здесь сейчас должен быть не он. Что Тсуна здесь сейчас хотел бы видеть не его. — Тебе сделали операцию, — тихо ответил Кея, глядя куда-то сквозь Тсуну. — Что произошло? — спросил Тсунаеши, все же ловя его взгляд и немного хмурясь. Хибари снова рассказал только правду. Что они с Рехеем его искали, что спасли от Занзаса, что его прооперировали. Про свою кровоточащую метку Кея, конечно же, умолчал, потому что понимал: Мукуро прав. Не стоит взваливать на Тсуну столько информации, когда он только очнулся. К слову, нужно ведь сообщить об этом Рехею и Курокаве... Неожиданное, хоть и довольно слабое дергание за рукав вынудило Кею остановиться. Тсунаеши обеспокоенно и, кажется, немного пугливо глядел на него, впиваясь в ткань возле бинтов на запястье. Тех самых, что скрывали истекавшую кровью метку. Надо будет уже как-нибудь стянуть эти бинты и посмотреть, что там с рукой, а то за все это время он так и не сменил их. — Твоя рука, — словно читая его мысли, пробормотал Тсуна. — Это... из-за меня? Ты ведь не дрался с Занзасом, правда? — карие глаза отчаянно бегали по лицу Кеи в поиске нужных ответов. — С моей рукой все нормально. С ним дрался Рехей, не я, — буркнул Хибари, ненавязчиво убирая ладонь Тсуны подальше от метки и пытаясь говорить как можно более убедительно. В конце концов, все и правда нормально, по крайней мере, теперь. Теперь, когда этот дурачок наконец-то очнулся и даже пытается спорить. Впрочем, как оказалось, Тсунаеши был иного мнения. — Ты оставил их одних?! — вскинулся он, тотчас зашипев от боли, вернувшейся из-за резких движений, и упал на подушку. — Не надо было! — продолжил Тсуна возмущения уже лежа. — Они хоть в порядке? — Рехей — да, — Кея ответил не задумываясь, хоть реакция Тсунаеши его определенно не радовала. — А Занзас? — Савада смотрел настойчиво, даже серьезно. От этого Хибари становилось не по себе. И, вместе с тем, его охватывало уже до смешного знакомое чувство. Чувство гнева. — Не знаю и знать не хочу, — практически прорычал он, недовольно щурясь. После всего пережитого Тсунаеши все еще волнует этот уебок? Серьезно? — Где мой телефон? — Савада принялся вертеть головой в поисках нужной вещи. — Я должен убедиться, что он... — Он тебя чуть не убил, — окончательно вскипел Хибари, — ты это хоть понимаешь? Сейчас он должен волновать тебя в последнюю очередь! — Он... мой парень. Подай телефон, — Тсуна, явно собравшийся пропустить его слова мимо ушей, взглядом остановился на полке за спиной Хибари. Хибари скрипнул зубами. — Я позову Рехея, — Кея решил ответить той же монетой. — Ке... Двери сердито хлопнули, оставляя Тсуну растерянно смотреть на них с протянутой рукой. Телефон Кея унес с собой. — Только что он... разозлился? Едва дверь палаты скрыла его от Тсунаеши, Кея прислонился к ней всем телом, сжимая запястье. Метка ожидаемо прожигала кожу, отзываясь в унисон нывшему сердцу. Тсуна любит этого подонка. Любит, черт возьми, Вонголу, чтоб его, Занзаса даже после всего того, что этот кусок дерьма сделал. Даже если не совсем любовь, какие-то чувства к этому ублюдку у Тсуны точно остались. Теплые чувства. Иначе Тсуна бы за него так не беспокоился. Мукуро прав, его только отвергнут. Если уже не отвергли... Кея молча посмотрел на мобильник в болевшей руке, из последних сил сдерживаясь, чтобы не швырнуть его к чертям в форточку. — Что-то не так, Хибари? — поверх разъедающей метки легла чья-то ладонь, и Кея, вскинув голову, увидел Курокаву. Пересилив себя, он убрал телефон в карман. — Твоя метка в порядке? — В полном, — заверил ее Кея. И добавил: — Тсуна очнулся. — Слава Ками, — выдохнула Ханна и, схватив Кею за руку, поспешила в палату. — Хибари? — позвала она, когда парень не сдвинулся с места. — Я... найду Рехея. Где он? — О... Недавно отдыхал в моем кабинете после операции и пил кофе. Если не там, то спроси на посту. Хибари молча ушел, кивнув на прощание, а Курокава какое-то время озадаченно смотрела ему вслед, позже все-таки убежав к Тсунаеши в палату. У поста нашелся только Шамал, и Хибари решил подойти к нему. — А, Рехей-кун? — сверкнул лыбой хирург. — К нему пришли, он сейчас во дворе. Ты ведь не будешь снова махать кулаками? — осведомился он все с той же улыбочкой. Хибари не ответил, лишь кивнув вместо «спасибо», и свинтил к выходу.***
Тсуна с долей вины и печали глядел на двери, за которыми стоял Хибари. Он не слышал его шагов, значит, Хибари еще не ушел, но... Кея зол на него, сильно. А ведь Тсуна, он... он ведь всего лишь хотел проверить, как отреагирует Кея на его слова, понять, нравится ли он этому человеку. Потому что ему, Тсуне, Кея очень нравится... Но не хотелось бы обжечься снова. Не в третий раз. По поведению Кеи было понятно, что Тсунаеши ему, как минимум, не противен, но... Любовь ли это? Тсуна не был уверен. Да и сам он еще эмоционально привязан к Занзасу и надеется, что, по крайней мере, после расставания с ним эта привязанность станет слабее или даже исчезнет. Тсуна уже не понимал, что происходило с его жизнью. Казалось, совсем недавно они с Занзасом были счастливы, а теперь... Теперь он здесь, весь в бинтах и дурацком пластыре, еще и после операции на заднице. Теперь от одного воспоминания о Занзасе становилось страшно. Как в издевку вспоминались и все события того вечера, когда Занзас его... Но также хотелось узнать, в порядке ли он, ведь, зная характер Рехея... Еще было интересно, как там Кея оказался, ведь он уж точно не знал, где живет Занзас. Ах, ну да, он же был с Рехеем. И когда эти двое так сдружились? Помимо прочего, Тсунаеши был убежден еще кое в чем. Ему нужно не только связаться с Занзасом, но и увидеться с ним. Да, рискованно, да, страшно, но необходимо. Ведь только так они смогут расстаться по-настоящему, пойти каждый своей дорогой. Если Тсуна струсит и «сбежит», сказав ему все не в лицо, а по телефону, то Занзас только больше разозлится и все равно попытается встретиться, и тогда уже Тсуну даже кулаки Рехея не спасут. Поэтому будет лучше, если он явится сам. И безопаснее. Его решимость хотя бы не выбесит Вонголу сильнее, чем его трусость. Но от одной лишь мысли обо всем этом разговоре, об этой встрече, о тех алых глазах, которые раньше казались ему самим космосом... становилось невыносимо страшно. Тсуна сейчас слишком напуган, чтобы действовать, но если он подождет... От нерадужных размышлений его оторвала Курокава, вошедшая в палату и теперь придирчиво изучавшая его выражение лица. — Как ты себя чувствуешь, Савада? — мягко спросила она, присаживаясь на приставленный к кровати стул. Кажется, на нем сидел Кея? Интересно, почему Кея вообще здесь сидел... Не может же он тоже... — Все хорошо, спасибо, — натянутая улыбка и почти механическое касание собственной метки. За бинтами не видно, но по ощущениям с ней все в порядке. Зачем же тогда было бинтовать? — Не волнуйся, — Ханна, проследившая его взгляд, улыбнулась, — она цела. Но, насколько я поняла, Хибари еще не знает о ней, вот я ее и спрятала. Обязательно расскажи ему об этом позже и поблагодари, ведь это он тебя привез. Он так переживал, мы его еле успокоили... Ханна задумчиво уставилась за окно, очевидно, возвращаясь воспоминаниями к тем событиям, а Тсуна неловко закусил губу и уставился в потолок. Услышанное укладывалось в голове с трудом. Ханна приняла их за соулмейтов, а Кея спас его, да еще и переживал... Сердце сбивчиво заколотилось от наплыва эмоций. Этот мужчина, он... черт... Ну зачем? Зачем он влюбляет его в себя еще больше? «Нет, — опомнился Тсунаеши, хватаясь за простыни, — нельзя. Пока что... нельзя». Тсуна вновь впился в губу, терзая и ее, и собственные чувства. Похоже, с Занзасом действительно нужно будет поговорить.***
Рехей очень удивился, когда ему сообщили, что к нему кто-то там пришел. Первой мыслью было, что это гребаный Занзас вернулся за новыми синяками, но, выйдя на крыльцо к таинственному гостю, Рехей на миг всерьез пожелал, что лучше бы уж пришел Занзас. Ему хотя бы можно врезать. — Что ты здесь делаешь? — загробным голосом поинтересовался Сасагава у парня в очках, чьи яркие зеленые волосы игриво раздувал ветер. Рехей со странной смесью эмоций глядел на Луссурию. — Сасагава-кун, — грустно-грустно выдохнул Луссурия, слишком уж по-девчачьи пряча свои глазки от юного медика. — Я слышал, ты женишься, — совсем блеклый голос, в глазах еще больше печали, чем секунду назад. — Я пришел тебя поздравить и пожелать счастья. Но... можем мы... быть хотя бы друзьями? Рехей, наверно, впервые в жизни видел человека одновременно грустным и смущенным до чертиков. Этот треклятый прихвостень Занзаса... Как он вообще узнал об этом? Рехею действительно было интересно, но он не стал изменять своим принципам и расспрашивать. Вместо этого он сказал: — Можем. И облегченно вздохнул, увидев на лице мужчины радость. Кому-то для счастья нужно так мало... — С-спасибо, Сасагава-кун! — Луссурия чудом не ревел и даже снял очки, чтобы не намочить их, если слезы все-таки потекут. — Можно просто Рехей, — хмыкнул Сасагава и протянул ему руку для закрепления их новоявленной дружбы. Луссурия, тщетно сдерживавший слезы, все-таки разревелся и вцепился в его ладонь, словно в спасительный круг. Какой он все-таки забавный... Рехей никогда не имел ничего против Луссурии, к тому же, он тоже заботился о Тсунаеши — Тсуна не раз рассказывал ему о варийцах. Но Рехея напрягало, что у этого странного парня определенно есть на него виды, а сам Рехей ответить ему тем же не мог. Сасагава слишком ответственен в своих поступках и не любит причинять окружающим неудобства и, тем более, боль, если на то нет причины. И если это не Занзас. — Я уж было подумал, ты пришел вместо своего босса, — признался Рехей, когда новоиспеченный друг все же выпустил его руку из медвежьего захвата. — Не-а, — мотнул головой тот, — Занзас еще с утра уковылял куда-то со Скуало. Последнее время он сам не свой. Еще и сильно побит, странно даже как-то... От последних слов Рехей едва заметно скосил взгляд в сторону, но тут же вернул их на собеседника. По чистой искренности в глазах Луссурии, которую не могли спрятать даже очки, Сасагава понял, что парень не врал. И что он не знал о случившемся. Пока что. Занзас ничего не рассказал своим людям? Занятно. Сказать Луссурии что-либо еще Рехею помешал Хибари, внезапно появившийся на крыльце со странным выражением лица. В глаза сразу бросилось, что он смертельно уставший и, кажется, рассержен. Что-то произошло? Все вопросы вылетели из головы, едва Хибари заговорил. — Тсуна очнулся, — сообщил он, выискивая на лице Сасагавы то ли поддержку, то ли что-то похожее. — Сейчас буду, — кивнул Рехей. И уже собирался выполнять свои слова и идти в палату вслед за Кеей (тот бегло глянул на его «гостя» и, убедившись, что они незнакомы, ушел), как вдруг Луссурия вцепился в его рукав. — Он сказал «Тсуна»? — как-то взволнованно переспросил мужчина. — Тсу-кунчик здесь? — Ага, — просто ответил Рехей. На личике Луссурии отразилась безграничная тревога, мгновенно трансформируясь в немое «Что случилось?», и Рехей, на удивление спокойно, безразлично даже, произнес: — Твой босс его изнасиловал. — Он... — Тсунаеши в порядке, — прервал его Сасагава, предчувствуя назревающую волну «прости-моего-начальника-он-у-нас-дурачок». Не охота ему всякие оправдания выслушивать и мольбы эти все. Пусть этим Тсуна занимается, и то, если захочет. А зная Тсуну, захочет. Наверняка сделает вид, что и не было никакого изнасилования. Порой Рехею казалось, что Тсунаеши — еще больший псих, чем Занзас. Или просто влюбленный придурок, идеализирующий своего парня во всем и видящий только хорошее. Наивный ребенок. Сасагава снова повернулся к больнице, и его снова остановили. — Можно мне... увидеться с ним? — Луссурия чуть ли не молил его об этом. От Тсунаеши Сасагава слышал, что «Вария» относится к нему неплохо и порой даже защищает от босса, когда тому особенно сильно срывает крышу. Быть может, Занзас ничего не рассказал им именно поэтому. — Занзасу ни слова, — бросил через плечо Рехей и зашагал к больнице. Луссурия молча засеменил за ним.***
— Ну и зачем мы здесь? — полюбопытствовал Скуало, разглядывая... ночной клуб. Суперби честно недоумевал, зачем Занзасу, подозрительно побитому и еле живому, вдруг тащить его в подобное место, тем более днем, когда тут пусто, как на кладбище, и вообще, по сути, должно быть закрыто. — Для разговора, — буркнул Занзас, слишком небрежно для того, кто хотел поговорить. Да что там, он даже не соизволил глянуть на Скуало хоть разочек за время их похода сюда. — Мне начинать бояться? — съязвил Скуало, когда Занзас хлопнул по одному из столов заныканной где-то бутылкой виски. И как его еще не рвет от такого количества алкоголя? Последние несколько дней их босс пил не просыхая, буквально спивался. — Может, хватит? — Суперби отнюдь не мягко вырвал бутылку из чужих рук, мастерски игнорируя злобно-возмущенный взгляд. — Мусор, — почти обиженно отметил Вонгола, утыкаясь взором в пустую столешницу, где еще пару секунд назад стояло его личное сокровище и лекарство от всех проблем. И, во многом, их источник. — Ты, вроде бы, поговорить хотел, — напомнил ему Суперби, все же садясь за несчастный столик. — Ну? Я жду. Занзас нахмурился и тоже сел. Взгляд все еще блуждал по столешнице. — Что случилось-то? — спросил Скуало, заметив его подавленность и слишком уж очевидное нежелание начинать разговор, для которого сам же и привел сюда. Специально туда, где нет людей. Совсем. Скуало стало не по себе. Неприятные догадки влезали в голову одна хуже другой. — ...Ты кого-то убил? — мужчина сам испугался своего скрипнувшего голоса. — Хуже, — выдохнул Занзас, так и не поднимая глаз. — Я изнасиловал Тсуну. Грубо. На какие-то долгие пятнадцать минут в нерабочем и, не считая их двоих, безлюдном клубе повисла обескураживающая тишина. Казалось, даже машины на улице любезно решили помолчать и урулили куда подальше, причем тоже бесшумно. — Ты что сделал? — растянувшись в рассеянной улыбке, переспросил Скуало. Он честно надеялся, что ему послышалось, но один лишь взгляд на босса давал понять, что он услышал все правильно. Занзас никогда не прятал взора. Смотрел, как на мусор, или не смотрел совсем, потому что хуже мусора, но прятать — никогда. — Ты ведь это несерьезно? — предпринял Суперби последнюю попытку поверить, что «все хорошо и дальше будет только лучше». И тут же проглотил эту глупую веру вместе с розовыми очками. Занзас, наконец-то посмотревший на него, глядел абсолютно серьезно. Желание велеть ему прекратить несмешно шутить отпало совершенно. — Почему? — только и смог выдавить он. Весь воздух из легких будто выбили, не позволяя не то что говорить, а дышать и соображать нормально. Занзас действительно мог натворить что-то такое? Он ведь сам говорил им когда-то на шутку Бельфегора об изнасиловании, что не сделает этого с Тсунаеши, что не станет пытаться обладать им против его воли. А тут... Ответ Вонголы добил мужчину окончательно. — Он захотел расстаться. Серьезно? Нет, серьезно, только поэтому? Похоже, весь мыслительный процесс отразился у Скуало на лице, поскольку Занзас снова заговорил. Сдавленно и будто бы виновато. Как если бы он хотел попросить прощения. Впрочем, Скуало могло показаться. Проступок их босса невозможно простить, даже такому добряку и идиоту, как Савада. Но в том-то и дело, что Савада мог. — Он как-то сказал, что если я буду его домогаться, то мы расстанемся, — произнес Занзас. Скуало был готов рассмеяться в голос. — Ты воспринял его слова слишком буквально, — иронично заметил он. — Даже если Савада действительно так сказал, это не значит, что расстаться вы могли только так. Ты крети... — Тсуна должен был меня испугаться, — перебил его Занзас. — Если бы я просто отпустил его, то из-за чувства вины он бы не смог уйти окончательно, он бы не смог полностью оборвать со мной все связи. А я бы рано или поздно захотел вернуть наши отношения, и... Ты и сам прекрасно знаешь, что этот дурак принял бы меня обратно, будь у него до этого хоть триста любовников. Тут уже дело в не любви. — Он все еще винит себя за тот случай с аварией? — догадался Скуало, невольно передергивая плечами от воспоминаний о том дне. Тогда-то он и посмотрел на Саваду другими глазами, стал намного добрее к нему. Потому что Тсунаеши тогда своим поведением доказал, что действительно любит их босса. Потому что Тсунаеши тогда, сам того не желая, подарил Занзасу отличный шанс забыть о прошлом, о музыке, отпустить это все и начать новую жизнь, где фортепиано ему не понадобится. Увы, и Занзас, и Тсуна в случившемся увидели лишь трагедию. Савада уверен, что сломал ему не только руку, но и жизнь, так что и не думал бросать Занзаса или хоть в чем-то перечить ему. А Занзас этим пользовался, тем более, что для него способность играть была действительно важна, словно жизнь. Потому что... Скуало посмотрел сперва на одну ладонь мужчины, затем на другую. Да уж, теперь такими пальцами, трясущимися от запоев, не поиграешь даже со здоровой рукой. — Ты уверен... что он не вернется? — еле слышно проговорил Скуало. Он понимал, что Тсунаеши до сих пор терпел все это из-за вины. И из-за веры, что у них с Занзасом еще все наладится. — Трудно поверить, что вы и правда расстаетесь... — У него есть соулмейт, — отозвался Вонгола, и Суперби заткнулся. — Я видел метки у них обоих. Поэтому он и не вернется, поэтому и будет бояться. Тсуна готов был терпеть что угодно, любое мое обращение с ним, поскольку считал, что заслужил все это, верил, что мне пришлось хуже. А теперь, когда у него появился соулмейт, он будет бояться вернуться. Ведь если с ним что-то случится, то с тем человеком тоже произойдет что-то плохое. Он наконец начнет бояться умереть... Идиот. Скуало слушал все это и даже не смел перебивать. И понимал, что Занзас, черт возьми, прав. В конце концов, Занзас знал Тсунаеши как самого себя, даже лучше, и уж точно понимал, чего ожидать от него и почему. Если бы Занзас не поступил так жестоко, то Тсуна, вероятно, действительно не смог бы устоять перед своей мнимой виной и вернулся бы в свой персональный ад добровольно. Или, по крайней мере, он бы продолжил общаться с Занзасом, терзая этим их обоих. И своего соулмейта, наверно, тоже. Скуало мог понять причины, но простить Занзаса — нет. — Ты уверен, что хотел именно этого? — осторожно спросил Суперби. — Тебе ведь было необязательно так с ним поступать, ты мог бы просто припугнуть его немного, и, может, вы бы смогли остаться друзьями... — Не смогли бы, — рубиновые глаза опасно сверкнули, веля не нести пургу. Суперби и сам понимал, что болтал сущий бред. Даже если бы Занзас повел себя разумно и просто отпустил Тсунаеши или, ладно, слегка напугал бы его угрозами там, кулаками, Тсуна бы не посмел от него отдалиться насовсем. Тсунаеши не из тех людей, что рвут связи безвозвратно. В его случае к «давай расстанемся» автоматически приписывается «но продолжим дружить, ладно?». Он даже со своей бывшей первое время держал связь, пока та не сменила номер телефона. Уже потом, от Сасагавы Рехея, Тсунаеши узнал, что старый мобильник она потеряла, а номер нового Тсуна спрашивать не стал. К тому моменту они с Занзасом уже встречались, и Тсуна решил наконец перестать хвататься за прошлое. Суперби знал все это, потому что видел и слышал лично — как одногруппник Занзаса и его единственный в то время друг. Теперь, вспоминая об этом... Наверно, тогда Скуало и невзлюбил Тсунаеши, озадаченный и запутанный тем, что Савада так спокойно общается с бывшей, хотя встречается с его другом. Но в день аварии Тсуна так беспокоился за Занзаса, что Скуало наконец поверил в чувства мальца и увидел тот самый шанс для этих двоих, который Занзас и Тсуна почему-то не заметили. Тсуне действительно нравился Занзас, и довольно сильно. Но Занзас сам убил в нем все эти чувства своим скотским поведением. Ведь даже в какой-то русской песне пелось, что любви нет места там, где есть страх⁵. — Как ты планируешь жить дальше? — со вздохом спросил Скуало. — А хрен его знает, — ответил Занзас и все же вернул себе свою бутылку.***
Рехей растерянно переводил взгляд с Тсунаеши на Луссурию и обратно. С самого их прихода в палату никто не проронил ни слова, даже Хибари, рассерженный беспечностью и непробиваемостью Тсуны, молчал и вникал в этот странный поворот событий. Он никак не ожидал увидеть вроде бы просто гостя Сасагавы в палате своего соулмейта, но никто не упрекал его, ведь этого не ожидал даже сам Луссурия. — Тсу-кунчик... — наконец пролепетал он, чуть ли не плача. — Как же так? Занзас и правда так плохо обошелся с тобой? Услышав запретное имя, Хибари напрягся, а Тсунаеши сперва сжался в боязливый комочек, а после все же попытался выдавить улыбку. Удивительно, получилось так себе. Но Тсуна упрямо продолжал это бесполезное занятие. — Ничего, — говорил он, — я сам виноват, — а голос дрожал. — Спровоцировал его... Он говорил, а Хибари бесился сильнее с каждым сказанным словом. Окончательной точкой кипения оказалась попытка Луссурии извиниться за своего горе-начальника, и Кея просто вылетел из палаты, чтобы не врезать этому незнакомцу. Потому что за такое простить нельзя. Но Тсуна мог. Тсуна, придурок этот, мог простить даже ебаное предательство. Гребаный кусок наивности и видения в людях только лучшее. Кея понимал, что бить нужно не того, и это было еще одной причиной, почему он вышел. А еще... еще потому что ему лишь слышать это имя до ужаса противно. Слушать об этой твари... Луссурия ведь наверняка пришел сюда извиниться за своего долбанного начальника. — Ты куда, Кея? — изумленный Сасагава выбежал следом, предусмотрительно прикрывая за собой двери. — Ты зачем его привел? — процедил сквозь зубы Кея, рывком разворачиваясь и честно пытаясь не выплеснуть свой гнев на ни в чем не повинного Рехея. Впрочем, скрывать что-либо от Рехея, даже собственное состояние — та еще задачка, ведь он как хирург, чтоб его, слишком внимателен до мелочей. — Это приятель Тсуны, и он не знал, что Тсуна здесь, — снисходительно вздохнув, сообщил ему Сасагава. — Изначально он вообще пришел ко мне, так что тот ублюдок тут ни при чем. — Я все равно там не останусь, пока он не свалит, — рыкнул Хибари, маска спокойствия которого трещала буквально по швам и даже, кажется, местами осыпа́лась. И Сасагава, понимавший это, отправил его в кабинет к Курокаве отсыпаться и только после этого вернулся в палату. И тут же пожалел, что не ушел вместе с Хибари. Но оставлять Тсунаеши без медицинского присмотра пока рано, да и Луссурия обидится, так что придется уж перетерпеть. — Знаешь, — начал смущенно-виновато Луссурия, усердно изучая местный паркет, — Тсу-кунчик, ты должен кое-что знать. Ты очень похож на девушку, из-за которой Занзас ушел из семьи и перебрался в Японию. Они... любили друг друга, но родители Занзаса были против, и в итоге... В итоге от нее избавились. Луссурия все же поднял голову, печально сверкая очками. — Я видел ее лишь на фото, — признался он, смотря на Тсуну, — но вы и правда похожи. К тому же, ты такой милый по характеру... Наверно, именно поэтому Занзас привязался к тебе и так разозлился, когда больше не смог играть. Та девушка очень любила его игру на фортепиано, особенно одну мелодию. Это было для него единственной памятью о ней... Он замолчал, и в комнате снова стало тихо. Рехей вглядывался в лицо Тсунаеши, но тот никак не выдавал себя, уперевшись взором в потолок за неимением возможности хотя бы сесть, чтобы посмотреть на стоявшего у стены мужчину. Двигаться по-прежнему очень больно. — Как ее звали? — вдруг спросил Тсуна, все-таки прерывая молчание. — Занзас звал ее Альва... Но полное имя, кажется, Альваприя⁶. — Альваприя, значит, — тихо пробормотал он, почти шепча. Но тут же заговорил более громко: — Я... подозревал что-то подобное, — снова фальшивая насквозь улыбка фальшивого «все хорошо». — Занзас, он... Иногда он смотрел на меня так, будто искал черты кого-то другого. Искал, но не находил. Теперь понятно, в чем тут дело, ха-ха... Может, он и не любил меня никогда. — Тсуна... — у Рехея внутри все сжалось от этого ломаного, наигранного смеха. От этой боли в карамельных глазах и ясного, прочитанного в них желания не разреветься прямо перед ними. — Ему нужен отдых, — шепнул он Луссурии и потянул мужчину прочь. За закрытой дверью его слуха коснулся первый рваный всхлип. Сейчас Тсунаеши и правда нужно побыть одному, ведь разбитое сердце за секунду не склеишь. Рехей знал, что Тсуна действительно был влюблен в Занзаса. Искренне. «Надеюсь, Кея сумеет залечить его раны», — подумал он, отводя Луссурию к посту. Как же все-таки жаль, что для некоторых ран медицина бесполезна. ___________________ ¹ (прим.автора) Списано с реального человека — хирурга (правда, онкологического), который оперировал моего дедушку; он реально курит после каждой операции, как бы она ни закончилась ² (прим.автора) «Вид» смерти Верде является отсылкой к канонной гибели всех Аркобалено в десятилетнем будущем