Все, что я помню, это твое лицо. Kenshi Yonezu (Hachi), «Donut Hole»
Вернувшись в пустую квартиру, Тсунаеши поплелся к спальне и рухнул в постель, не переодеваясь. Наутро ему наверняка не хватит сил хотя бы сесть самостоятельно, но, наверно, так даже к лучшему. Может, Занзас тогда… «Нет, — Тсуна обессиленно отвернулся к окну, — глупо думать, что из-за моей простуды он будет мягче. Когда его вообще в последний раз волновало мое здоровье?» Закрыв глаза, он попытался заснуть, но сон будто специально не шел, даже несмотря на всю накатившую усталость. Ну, оно и не удивительно, все же столько впечатлений за день. «Вечер вышел потрясающий, — хмыкнул Савада в подушку, все еще надеясь попасть в Морфеево царство. — Жаль только, что я так и не спросил, как его зовут…» Да, вечер и правда вышел замечательный, в его жизни редко случалось что-то настолько яркое. Но сейчас все-таки лучше поспать. Покрутившись еще с полчасика, Тсунаеши наконец-то уснул. Проснулся он только в девять утра, под завывания телефона. А нет, — Тсуна прислушался, — надрывался дверной звонок. Кое-как выпутавшись из клубка одеяла и простыни, он сполз с кровати и потащился в прихожую впускать в квартиру, как выяснилось, Сасагаву Рехея — семпая со старшей школы и просто хорошего друга. — Утречка, — бодренько поздоровался Рехей, влетая в дом и буквально с порога всматриваясь в черты старого товарища. При этом он успел бормотнуть что-то про «идиотские лифты». Как медик, что учится на пару лет дольше других специальностей, Рехей только в этом году вышел на свою первую работу. Тсуна знал, как тяжело ему выделять время и для него, поэтому очень ценил каждый визит. — Выглядишь так себе, — как всегда прямо, как рельсы, заявил Сасагава. С капюшона его алой толстовки водопадом стекала влага, превращаясь в маленькую лужу на полу, и Тсуна только сейчас заметил легкое шуршание дождя за окном. Похоже, ливень и сегодня решил показаться. — Этот говнюк тебе снова что-то сделал? Бросай его уже. Тсунаеши посмотрел на друга уставшими от всего на этом свете глазами, покосился на пакет лекарств, которые тот, очевидно, принес ему, и тут же отвернулся. — Нет, — еле слышно, почти на выдохе, проговорил он. От простуды голос немного охрип и голова слегка гудела, но в остальном все было нормально. — Ты каждый раз мне это говоришь. — И, видимо, всю жизнь буду, — со вздохом согласился Рехей, вручая пакет и вытирая промокший лоб. — Вот тебе, выздоравливай. Так почему не бросишь-то? — поинтересовался он, наблюдая, как Тсуна заглядывает внутрь и перебирает коробочки и ампулы, бегло читая их названия. — Сколько лет спрашиваю, а понять не могу. — Потому что люблю, — совсем тихо, будто и не сказано вовсе. Но Рехей был бы не собой, если бы не расслышал. — Потому что ты слабак, — фыркнул юный врач, складывая руки на груди и опираясь о стену. От его слов Тсунаеши окончательно сник, и это не могло не расстраивать. Вот всегда он становится на защиту своего «любимого», прям бесит. — Я не слабак… — зачем-то возразил Тсуна, наверное, впервые в жизни нарушая их «привычный диалог». — Ну да, согласен. Чтобы встречаться с таким, нужно иметь стальные яйца, — фыркнул Сасагава. Но, заметив в глазах друга сердитые искорки, добавил с улыбкой: — Или любить экстрим, как я. Уклонившись от шутливого пинка, Рехей показал Тсуне язык и рассмеялся. Этот их диалог действительно повторялся из года в год. Каждый раз Рехей прибегал по первому звонку и судорожным всхлипам в трубку и каждый раз видел одно и то же: побитый и зареванный Тсунаеши, который снова получил в живот и ребра от своего пьяного избранника — гребаного Занзаса. Эти двое изначально были слишком разными, чтобы стать парой, но Тсуна даже не слушал, а на все попытки поговорить затыкал уши. Он любил Занзаса, а тот любил его… Или так только казалось. Потому что, как ни посмотри, Вонгола лишь принижал Саваду и использовал как подстилку. Но при этом был готов убить обоих, когда Тсуна улыбался кому-то еще или просто находился с кем-то рядом. Слишком уж ненормальная у них любовь, только вмешаться в нее Рехей не мог. Он и жив-то до сих пор лишь потому, что разочек с Занзасом подрался. Это была величайшая битва — гора мускулов и злого упрямства против горы мускулов и непрошибаемой тупости. И, как ни странно, победила тупость. А Занзас потом еще неделю ходил с фингалом под глазом и проклинал одного студентишку медфака. В итоге он стал относиться к Сасагаве менее подозрительно, хотя бы потому, что Тсунаеши после этой драки не на шутку разозлился и не разговаривал с обоими почти неделю. Но на пятый день все-таки не выдержал и заставил их прийти к нему домой и — Рехея до сих пор в дрожь от этого бросает — подружиться. И хоть друзьями они не стали, зато Занзас больше не видел в Рехее потенциальную угрозу — уже что-то. — Ух, врезать бы ему как-нибудь еще раз… — Сасагава потер кулаки, буквально рвущиеся в бой. И наиграно ухмыльнулся, заметив в карамельных глазах неподдельную тревогу. — Да не волнуйся ты, не трону я твоего ненормального. — Он нормальный, — еле слышно проговорил Тсуна, но Рехей уже не слушал — его вниманием полностью завладели наручные часы. — Уже так поздно?! — воскликнул юноша, недоверчиво глядя на время. В отличие от Тсунаеши, по его же настоянию еще вчера взявшего больничный, Рехею нужно торопиться на работу. Хорошо еще, что ему к десяти, а начальница, Курокава Ханна, по каким-то причинам на него не слишком злится и даже частенько бывает снисходительна. Да и в случае чего, он же спортсмен, так что быстренько добежит. Вроде бы, отсюда до остановки бегом три минуты… — Мой тралик через пять минут! Увидимся позже, Тсуна! — с этими словами он растворился в дверях квартиры, без него мгновенно опустевшей и будто ставшей вакуумной. Тсунаеши вернулся в спальню и плюхнулся обратно в кровать. Он вдыхал этот вакуум и задыхался. От слез, от обиды, от все еще слегка колющей в ребрах боли. Почему Занзас с ним так поступает? Вчера, узнав о больничном, он завалился, отчего-то пьяный в стельку, и первым делом потащил его в постель. От бившего в нос ненавистного алкоголя было противно, но Тсунаеши не смел сопротивляться. Да и не мог: с температурой не особо побрыкаешься. То утро было ужасным во всех смыслах, потому что Занзас был зол из-за проблем на работе и особо не сдерживался, буквально разрывая на части тело любимого. Вот только любимого ли? Тсунаеши старался не думать об этом. С любимыми так не поступают. Не насилуют тех, к кому испытывают хоть что-то теплое, не поднимают на них руку лишь потому, что так проще выпустить гнев. Тсуна никогда не представлял себе жизнь с парнем, поэтому не знал, какой она должна быть. Но явно не такой. До Занзаса в его жизни были только одни отношения — с сестрой Рехея, Сасагавой Киоко. Но, к сожалению (а может, к счастью), их отношения не продлились долго. После выпуска Тсунаеши, как и Рехей в свое время, переехал из их родного Киото в Токио, и выяснилось, что встречаться на расстоянии — не для него. Он стал все больше тонуть под завалом учебы, и на девушку времени просто не оставалось. А потом, уже от Рехея, он узнал, что Киоко встретила своего соулмейта, а ему признаться боялась. В тот же самый момент последняя ниточка надежды на то, что «все будет хорошо», оборвалась. Вокруг этого рода «любви» — соулмейтов — хоть и стояло много шума, но встречались они не слишком часто, примерно у каждого двадцатого человека на Земле. Хотя каково это — получить метку — Тсуна не знал: ни с Киоко, ни с Занзасом у него такого не было. Но он много раз слышал об этом от знакомых, так что мог представить в общих чертах, и каждый день с опаской ждал невыносимой боли, которая вскоре превратится в число или знак. А после рядом появится имя «той самой». Или «того», как случилось у одного из его одноклассников. Несчастный парень потом еще месяц запивал свое горе, понимая, что втюхался в их молодого физрука, и печально разглядывал свежую кровавую «S». Почему-то метки очень любили проявляться именно в цифрах или буквах-символах, будто оставляя какую-то интригу и одновременно намекая, что все люди — всего лишь числа в огромной мировой задаче жизни. Вот она, «высшая математика». И только через пару дней к числу или букве прибавлялось долгожданное имя, окончательно подтверждая догадки и становясь либо спасением, либо проклятьем. И чаще всего это очень и очень больно, ведь знаки выгравировываются сквозь кожу, буквально разъедая ее, а исчезают лишь со смертью второй половинки или окончательного расставания, когда сердце хотя бы одного из них разобьется вдребезги. Вместо метки тогда остается только кровавый след, повторяющий ее контуры. Потом рана заживет, но шрамы, как от метки, так и от любви, останутся навечно. Увы, хоть и кажется, что метка — это здорово, что так свое счастье найти проще, ты можешь не найти его никогда или даже не узнать, что уже кому-то принадлежишь. Возможно, Тсунаеши уже «меченный», просто не в курсе. Оттого, наверно, часто ловит себя на попытках разглядеть запястья Занзаса, но из-за часов и рубашек, которые тот носит даже в сильную жару, это невозможно. Обычно люди скрывают появление метки до последнего, поскольку обнаружить свою «половинку» можно, лишь сильно привязавшись к ней в эмоциональном плане, став буквально зависимым от нее. Это значило признать свою слабость, согласиться с зависимостью, смириться с тем, что самостоятельно выбрать себе партнера уже нельзя. Но было и множество других причин. Например, риск оказаться отвергнутым, ведь пока молчишь, то еще можно обмануть судьбу, оставив всю боль одному себе, страдая в одиночку. Тсунаеши не хотел становиться чьим-то соулмейтом. Разве только парой Занзаса, хотя в последнее время их отношения начали накаляться до предела. Но Тсунаеши не хотел этого не потому, что боялся боли или быть отвергнутым, нет. Как раз к этому он был эмоционально готов, поскольку ссоры у них теперь возникали чаще, чем Занзас ночевал на работе (а делал он это нередко). Тсунаеши боялся того, что случится с Занзасом, если он, Тсуна, окажется принадлежащим кому-то другому. Или, что еще страшнее, если соулмейтом Занзаса окажется кто-то, кто не разделит его чувств. Со своим покалеченным сердцем он еще как-то справится, но ранить любимого человека, и без того пережившего столько, Тсуна просто не мог. Появление метки без зазрения совести можно назвать больше катастрофой, чем удачей. Почти всегда оно причиняло только проблемы, разбивая сотни парочек и тысячи сердец, создавая скандалы в мире шоу-бизнеса или просто в учебных и рабочих учреждениях, что нередко приводило к дракам, травле, а порой и к суициду. Да чего ходить далеко, вон, у декана универа Тсуны распадается семья, потому что у него, оказывается, есть соулмейт, и это не его жена. Тогда Тсунаеши надеялся, что его подобное не коснется, что он обыкновенный, без всяких там соулмейтов. Ну, он-то, может, и обыкновенный, а вот Киоко… Так сложилось, что тут поделаешь. Как бы сильно она ему ни нравилась, пришлось отпустить, ведь удерживать чужого соулмейта нельзя — страдать будут все трое. Он страдал бы от невзаимности и ревности, а они бы еще и физически — очень уж больно метки жгутся, добиваясь своего. К тому же, по словам знакомых, если тебя отверг твой собственный соулмейт, душа будто на крупицы рассыпается, рвется, словно промокшая бумага. И постоянно больно, больно, больно. Один парень на их потоке даже покончил с собой — настолько невыносимо было вдали от своей половинки, — а признаться не смог, ведь этой самой половинкой оказался его лучший друг. Любовь между парнями, да еще и к другу, показалась ему неприемлемой. А когда его не стало, то через день или два этот самый друг последовал за ним, прыгнув с крыши. Его правое запястье было разодрано в кровь ранами, складывавшими знакомое имя. От горя одна из матерей этих двоих чудом пережила инсульт. После того случая Тсунаеши решил, что не нужны ему эти соулмейты к черту и связываться с ними не стоит, так что отпустил Киоко на все четыре. Ему лишь оставалось надеяться, что его счастье впереди и таится в простом человеке, которого он выберет сам, а не с помощью маленькой метки, одним лишь своим появлением способной уничтожить сразу несколько жизней. После расставания Тсуна погряз в учебе полностью, а потом встретил Занзаса, и лишь благодаря всему этому забыл о пережитых боли и обиде. И пусть с тех пор они с Киоко больше не виделись, о своем решении Тсуна не жалел. Зато теперь она счастлива и не пострадает, а он — аж целый бизнесмен. На которого совсем не походил, поскольку со времен универа внешне так и не изменился. А ведь быть «большим начальником» в двадцать три — вообще-то достижение. Даже если самого Тсунаеши это достижение ни капли не колышет и является лишь способом уйти от реальности. Особенно от нынешней реальности, где их отношения с Занзасом скорее уничтожают его изнутри, чем приносят счастье. Когда двери квартиры гулко распахнулись, причем явно с ноги, Савада, было задремавший, сжался в мелкий комок. В легкие просочился знакомый запах дорогого одеколона, а ушей достиг отборный мат, к которому за три года совместной жизни он уже привык. Занзас часто врывался в его квартиру без предупреждения, а после также неожиданно уходил, оставляя Тсуну одного. Последнее время он даже ночевать здесь стал меньше, оставаясь то у себя, то в офисе. Что в этот раз пошло в плюс, так как в итоге большую часть ночи Тсунаеши провел, разъезжая по столице на такси. Хотя Рехей бы в любом случае сказал, что Тсуна был у него. — В следующий раз я их в цемент закатаю, — пообещал Занзас, входя в спальню и на ходу скидывая мокрую от дождя одежду, чтобы поменять на сухую. Похоже, для этого он и приехал. — Проснулся? Еда в доме есть? — ну, ладно, еще и чтобы перекусить. «Интересно, где, в таком случае, он провел эту ночь, что даже поесть не смог? Снова на работе? Но там же есть буфет…» — В холодильнике желтая кастрюля, — просипел Тсунаеши в подушку. — Замечательно. Вот уж точно — замечательно. Вчерашнее утро повторяется почти полностью. Ладно еще вошел, как к себе домой, Тсунаеши к такому привык. Но мог бы хоть, что ли, узнать, как Тсунаеши себя чувствует. Савада даже специально проследил за ним взглядом в ожидании хоть чего-то подобного, но Занзас просто ушел на кухню. Ну и чего он ждал? Что этот чурбан вдруг хоть капельку потеплеет? Порой Тсуна всерьез себя спрашивает, а любит ли его Занзас вообще. А изредка даже допускает мысль, что получить метку было бы не так уж и плохо. По крайней мере, стало бы ясно, светит ли ему с ним хоть что-то и что именно этот нахал к нему чувствует. Но если Заназас его все же не любит, зачем тогда с ним встречается? Как же все у них сложно… Как же все это достало… — Потом пойдешь на работу? — спросил Тсуна, когда Вонгола, наспех перекусив, пришел в его комнату и стал искать среди рубашек одну из своих. За годы отношений их вещи давно уже перемешались как в его квартире, так и в доме Занзаса. Хотя Тсунаеши старался забирать свои как можно чаще, поскольку в богато обставленном особняке ему было некомфортно. Да и оттуда к его работе добираться целую вечность. — Угу, — промычал Занзас, все же найдя рубашку и теперь застегивая пуговицы. Как и Тсуна, Занзас тоже вертелся в бизнесе, но у него была своя фирма, Вария. И хотя он вполне мог возглавить фирму отца, носящую их фамилию — Вонголу — и расположенную в Италии, он решил остаться в Японии и добиваться всего самостоятельно. Это и стало одной из черт, из-за которых Тсунаеши полюбил его. Хотя и не только за это. Где-то в конце второго курса, прямо у калитки универа Тсуну чуть не сбил байкер. И если бы не Занзас, учившийся там же и вовремя заметивший это, все бы наверняка закончилось плохо. Занзас спас его, как в каком-то бульварном романе, а Тсуна, как в том же романе, влюбился в своего спасителя, словно какая-то девчонка. Но даже сейчас он не жалел о своем выборе. Хотя временами что-то такое и было. Ну, только если самую чуточку… Но в этом он не признается даже себе. Теплое дыхание на шее и привычный запах одеколона прервали мысли и напомнили, что Тсунаеши все еще не один. Не говоря ни слова, Занзас завлек Тсуну в поцелуй, почти сразу углубляя его. Через мгновенье все переросло в более близкий и грубый контакт, крепкие тиски на запястьях и других частях тела. Но Тсуна не сопротивлялся. На руках и груди потом точно останутся синяки, но это не страшно. Это его выбор, и он будет ему верен до самого конца. Даже если от этого выбора порой бывает больно. Все произошло, как всегда. Быстро, болезненно, сильно. Занзас особо не церемонился, поскольку не считал это необходимым, а Тсунаеши не пытался это предотвратить. Ведь если попытается, то разбудит куда более опасного зверя. В какой-то миг стало особенно нестерпимо, но Тсуна не издал ни звука, не разрешил себе выдать хоть каплю своих мучений. И лишь когда Занзас закончил и удалился в душ, он позволил слезам отчаянья показаться в уголках глаз. Когда входная дверь хлопнула, оставив Тсуну в одиночестве, парень откинулся на подушках. Наконец-то он снова один. Тело жутко ломило, а на некоторых участках кожи немного жгло. Ощущения после Занзаса всегда примерно такие. Тсуна лениво потянулся, прислушиваясь к несильной, но все равно ощутимой боли, растекавшейся по всему телу. Сегодня у него законный отдых для лечения. И пускай сидеть дома не хотелось, вставать он пока что не пытался — температура все еще держалась. Сейчас лучше выпить эти невкусные лекарства, что принес Рехей, принять теплый душ и немного вздремнуть. Впрочем, так он и сделал. И проснулся только под вечер, более-менее полный сил и желания вылезти из кровати хотя бы ради пустого желудка. Ужасно ныла скула, поэтому первым делом Тсунаеши отправился в ванную. В зеркале его встретил потрепанный от сна парнишка, со спутанными волосами и уставшим лицом. Возле правой щеки красовался желтоватый синяк. Похоже, Занзас снова не рассчитал силы. Еще и на таком видном месте. Оглядев свое тело полностью, Тсунаеши нашел еще несколько следов их недавней близости, весьма болезненных при касании к ним. — Ну, спасибо, Занзас, — буркнул он своему отражению и вернулся на кухню. Перекусив бутербродами с чаем, Тсуна задумался, что делать дальше. Может, выйти на улицу? Вроде, дождь уже кончился. На всякий случай прихватив куртку и визитницу, Тсуна пошел искать кроссовки. И уже через пятнадцать минут он стоял на остановке и разглядывал расписание транспорта. «Ай, пойдем пешком», — разрешил он себе и зашагал к домам. Свежий воздух приятно холодил кожу, а запах сохнущего асфальта разливался по легким. И правда, хороший вечер для прогулки. Если не считать того, что прохожие явно засматривались на его синяк. Он шел в первом попавшемся направлении, особо не задумываясь, куда именно идти, без определенной цели, просто так. Но ноги будто специально привели его к стоянке такси. Отругав себя за опрометчивость и глупость, Тсунаеши все же осмотрел ее, но вчерашней машины, к счастью, там не было. Похоже, у того водителя вызов или даже выходной. Ну, оно и к лучшему, а то еще решил бы, что он ему навязывается. Да и вид у Тсуны сейчас такой, будто его, по меньшей мере, избили. Не хотелось бы, чтобы его увидели таким, особенно этот человек. Тсуне и без того немного стыдно за то неумелое перепевание известных треков, которое он устроил в их первую и уже, скорее всего, последнюю встречу. Что тот водитель вообще о нем подумал в тот момент? Несомненно принял за какого-то придурка без чувства стыда и скромности. Вздохнув и упрекнув себя еще раз, Тсуна отправился домой. Слишком долго в его состоянии гулять не стоит, да и Занзас может начать интересоваться, куда это он шастает в седьмом часу вечера. Еще, чего доброго, какой-нибудь ерунды нафантазирует о несуществующем любовнике, с которым Тсуна ему изменяет. Тогда даже кулаки Рехея не спасут. Когда Тсунаеши вернулся, Занзас и правда был уже дома, на кухне, и делал кофе. К счастью, он не стал ничего спрашивать. И вообще с ним не говорил, поскольку орал на кого-то по телефону. — Вы серьезно? За что я вам, блять, деньги плачу?! «Ну, началось», — вздохнул Тсуна. Быстро взяв со стола горсть печенья, он тихонько ушел к себе. — Вернись и поешь нормально! — крикнул ему вдогонку Занзас, но Тсуна лишь отмахнулся, что не голоден. Чем сидеть там и слушать его ругань, лучше переждать в комнате, в тишине и комфорте. Однако сам Вонгола так не считал и, швырнув телефон куда подальше, вошел следом. — Не слышал, что ли? — недовольно поинтересовался он. — Ты ж с утра ничего не ел. И не ври, что не так — суп твой испортился, ты его в холодильник не убрал, а другой еды в доме нет. Где ты вообще был? — все же спросил. — Выходил на прогулку, — честно ответил Тсуна, даже не повернувшись. Он знал, что Занзас ему поверит, по многим причинам. Если бы Савада был в чьей-то компании, Вонгола бы это сразу обнаружил. Как именно он это делал, не знал даже сам Тсунаеши. Ну, ему и не нужно знать. Но это просто чудо, что Занзас ничего не сказал насчет вчера. Неужто не заметил? Или Рехей все-таки успел ему звякнуть и прикрыть? — Может, тогда еще разок прогуляешься? — вдруг спросил Занзас, выводя парнишку из размышлений. — Я хотел добавить в кофе молоко, а оно закончилось. — Ладно, — не став возражать, Тсуна снова взял куртку с сумкой и вышел из дома. Занзас прекрасно знал, что Тсунаеши любил находиться на улице, поэтому без зазрения совести отправлял его, если что-то нужно. Но о том, что Савада попросту не мог долго находиться в его обществе, Вонгола даже не догадывался. Что ж, возможно, так даже к лучшему. В магазине в это время людей почти не бывало, разве что редкие алкаши, пришедшие за очередной бутылкой, поэтому с покупкой молока Тсуна справился довольно быстро. Рассчитавшись, он уже собирался уходить, как заметил знакомый затылок. «Это что, тот водитель? — Тсунаеши недоверчиво потер глаза, но картинка не изменилась. Напротив, мужчина даже повернулся боком, окончательно позволяя себя узнать. — Точно он! Надо делать ноги!» В другой ситуации он бы, возможно, подошел к нему хотя бы поздороваться, но только не сейчас. Не сейчас, когда на его «побитое» тело глазели все подряд. Даже куртке не удавалось скрыть синяки полностью, и лицо с руками были у всех на виду, с превосходно видными гематомами, как бы Савада ни поднимал ворот и ни натягивал рукава. Поняв, что не ошибся, Тсунаеши почувствовал себя неловко и… уязвленно. Почему-то именно перед этим мужчиной не хотелось появляться таким жалким и будто разбитым. По-другому его вид сейчас не назовешь. Смирившись со своей невезучестью, Савада сжал пакетик молока крепче и буквально вылетел из магазина. Правильно. Видеться им снова все равно ни к чему.***
Хибари направлялся к кассе, когда ему показалось, что в толпе мелькнуло что-то знакомое. Каштановые волосы, невысокий рост, подол синей футболки, торчащий из-под зеленой куртки… «Это он?» — было первой мыслью. Внешне похож, даже очень, хотя синяк на щеке явно лишний. «Подрался, что ли? С его телосложением только и драться». Кея хотел его окликнуть, чтобы убедиться окончательно, но упустил из виду. Парнишка почти сразу растворился среди прилавков и стоявших у них редких покупателей. Может, все-таки показалось? Решив, что все именно так, Хибари дождался своей очереди, рассчитался за продукты и пошел к остановке. Он давно отвык от езды в общественном транспорте, но машина осталась на работе, а на свою денег нет. Вероятно, было бы проще и вовсе взять и пойти в ближайший продуктовый, но тут цены гораздо ниже, и ради них стоило проехать пару остановок. Все же на гроши, что зарабатывают таксисты, много не наживешь. Особенно, когда весь заработок приходится делить на группу в двенадцать человек, собранную почти пятнадцать лет назад, задолго до появления в ней Кеи. Но ему эта работа нравилась. Нравилось чувствовать аромат салона, нравилась скорость, шелест колес по асфальту. Он любил все это и свою жизнь без машины представить не мог. Войдя в собственную квартиру, на которую он заработал чуть ли не кровью и потом, Хибари лениво стянул с себя обувь и одежду и отправился на кухню. Сегодня удалось хорошенько выспаться, и Мукуро даже ни разу не позвонил — не жизнь, мечта. Но именно это и настораживало. Обычно этот монстр достает уже с утра, а тут притих, будто ему до старого друга и дела нет. Хотя, быть может, Рокудо сейчас тоже отсыпается, все же в субботу и у него выходной. Как бы там ни было, Кея доволен расположением дел. И единственное, что его слегка расстраивало, это вчерашний вечер. Точнее, мысли о нем. А если еще точнее, то мысли даже не столько о самом вечере, сколько о пассажире, устроившем его. То, что забыть его не удавалось, уже начинало бесить. Хибари был уверен, что через пару дней это пройдет — всегда проходило, — но пока что получалось не очень. До этого еще никто в его скучной жизни не наводил столько шума, это правда. Но все же это не значит, что теперь он должен думать о нем постоянно, правильно? В конце концов, решив раздумывать о чем-то другом — например, о завтрашней работе, о почти готовом ужине и ночном бейсболе* по ТВ, — Кея все же сумел отвлечься. Правда, ненадолго — всего-то до следующего утра, поскольку на той же самой работе мысли о пареньке в футболке вернулись снова. Будто назло, странный клиент виделся в каждом прохожем, да даже в коллегах. Вот и сейчас к нему направлялся очередной нежелательный субъект. — Утречка, Хибари, — к багажнику машины прилип Мукуро, свежий и румяный, словно вчера не в кровати валялся, а на шезлонге за границей. — Выглядишь неважно. Неужели не выспался? — Тебе-то какая разница? — отмахнулся Кея и подкрутил громче радио. Слушать эту ошибку общества сейчас совсем не хотелось. Впрочем, прогноз погоды, заверяющий о безоблачной жаре, тоже. — Иди лучше работой займись. — Так у меня же сейчас нет вызова, — растерялся Рокудо. Но почти сразу взял себя в руки и добавил: — Кстати, тебя тут недавно спрашивали… — А вот в Намимори сегодня будет дождливо… Хибари клацнул зубами, едва в голове пролетел намек о родном доме и вчерашнем мальчишке. Почему-то дождь теперь упорно вязался с тем промокшим образом выброшенного щенка и ездой по ночному Токио под песни Кэнси Енэзу. Такими темпами у него уже паранойя начнется. — …Так что заедь к ним как-нибудь, они будут ждать, — закончил Мукуро, оставляя Хибари в легкой прострации. Кто ждать его будет-то? К кому ехать? Однако спросить об этом он не посчитал нужным, разумно рассудив, что если бы дело было срочным, то Рокудо раза три бы еще повторился. Для верности. Не желая больше тратить свое время, Хибари хлопнул дверью и завел двигатель. Сейчас лучше поспешить на другую парковку их компании, чтобы не выслушивать от Мукуро о своей собственной наглости и нахальстве, что позволяют ему воровать клиентов у своего лучшего друга на свете. Мукуро просто обожал так говорить, умело забывая тот факт, что пассажиры вообще-то идут к той машине, которая стоит к ним ближе. Но, несмотря на доставучий характер, Хибари искренне уважал Рокудо и действительно относился к нему почти как к другу. Хотя, быть может, и не «почти», ведь кроме него и того самого бармена Кее здесь даже поговорить больше не с кем. До того, как Хибари случайно набрел на тот бар, Рокудо был единственным, с кем он мог хоть немного поделиться своими проблемами. Потому что в свое время именно этот взбалмошный болтун притащил сюда его, приезжего из маленького городка, без денег, статуса и влиятельного имени, и убедил остальных принять Кею в ряды таксистов и даже выдать машину. Хибари за это ему очень благодарен, как и всей компашке водителей, за эти несколько лет ставшей ему чуть ли не семьей. Из рассказов ребят Кея узнал, что они основали этот маленький «бизнес» пятнадцать с половиной лет назад, буквально с низов, и в то время у них было всего три человека и две машины. Подниматься было тяжело, но они не сдались, и теперь когда-то крохотные «Сокудо»** стали одними из самых популярных (в основном, своими комфортом и скоростью). Хотя людей и машин у них до сих пор маловато. Остаток дня пролетел незаметно. Едва Хибари прибыл к парковке, его тут же вызвали в другое место, так что пришлось выезжать. Дальше он тупо мотался из одного конца Токио в другой, выслушивая болтовню пассажиров, их ругань друг с другом, сплетни по телефону, или просто наслаждался молчанием и шорохом радиоволн. Только к вечеру, по истечении тринадцати рабочих часов, он наконец смог вернуться на парковку и отдать машину Сузуки. Завтра снова на работу, так что стоит отдохнуть как следует. Направившись к остановке, Хибари заранее достал пару иен и вдруг остановился. «Ну уж нет», — хмыкнул он подъехавшему троллейбусу и свернул в сторону бара. Раз отдыхать, то по-крупному.***
— Хибари, ты совсем офанарел?! — к сожалению, Мукуро не будильник, и простым ударом в голову его не заткнешь. — Уже два часа дня, а ты еще не на работе! — Ты тоже, — вяло муркнул Хибари в подушку и ногами столкнул надоедливого приятеля со своего матраца. О том, как Мукуро вообще проник в его дом, Кея решил не размышлять — все равно ведь эта блоха ему ни в чем не признается. Хотя, зная Рокудо, можно предположить, что он всего лишь стащил его ключи во время работы, потом, пока Кея был на вызове, сделал дубликат, а оригинал невинно вернул обратно в машину, когда Хибари вернулся и отлучился покурить. Этот засранец может, он все может, даже отпроситься на эти жалкие полчаса для создания дубликата, ведь в заговаривании зубов Мукуро просто нет равных. — Да меня за тобой отправили, потому что ты трубку не берешь! — возмутился сброшенный на пол Мукуро и, схватив Кею за лодыжки, уверенно сдернул его с кровати. — Ты проспал! От тебя еще и спиртным на всю квартиру шманит! А ну вставай! — Ты что, бессмертный? — удивился Хибари, потирая затылок и глядя на своего «добродетеля». Да уж, углы у его кровати действительно острые. — Это ты бессмертный, раз осмелился опоздать в смену Реборна, — лицо Мукуро стало бледнеть буквально на глазах, а руки так и вовсе начали рвать бедные волосы, уложенные во что-то, схожее с ананасом. И когда он только успевает делать все эти странные прически? А главное — зачем? С большой неохотой Хибари переключил мысли с ананаса на макушке Мукуро на смысл его слов. В их фирме хоть и не было главного, но Реборн являлся одним из трех основателей. Кроме него еще были Колонелло, всегда улыбчивый, безбашный водила, и Лар Милч, обаятельная, но строгая, со склонностью к насилию над таксистами, диспетчер. Сам же Реборн обладал еще более жутким характером, во всяком случае, по сравнению с ними. Но «злобной машиной для убийств» он становился только в гневе. Зато так он в состоянии держать всех в узде, когда надо, отчего и стал негласным «начальством» (о чем, к счастью, сам Реборн пока не знает). — Он же нас всех уволит… — простонал Рокудо, уже вовсю представляя себе расчлененку взрослых животов детскими лопатками. Никто до сих пор так и не понял, почему, но Реборну очень нравятся милые вещички, и очень часто его можно заметить в обнимку с плюшевым хамелеоном размером с ладонь. — Еще никогда никого не увольняли, — успокоил приятеля Хибари. Правда, Мукуро как-то слабо успокоился. Напротив, чуть ли не еще больше распаниковался. — Хочешь стать первым?! Тебе легко говорить, ты с ним только три года работаешь! — взвыл мужчина. — А я чертовых шесть лет! Это ужас! Куда катятся лучшие годы моей юности? — Поздновато ты спохватился, — заметил Кея, намекая, что одной молоденькой персоне через два месяца стукнет целых двадцать семь годиков. — Вот не умеешь ты утешать. И больше не бухай, как деревенский тракторист, а то Реборн тебя к машине не подпустит, — сказал Мукуро и бросил Кее упаковку мятной жвачки. Что ж, похоже, пробуждение по всем параметрам удалось. Но, несмотря на не радужное начало, в тот день им все-таки повезло. Реборн оказался на другой парковке и их отсутствия бы не заметил (у них своих не выдают), даже если бы очень захотел, а на их территорию он пришел лишь к концу смены, когда ребята уже собирались домой. Следующая неделя протекала примерно также: работа, дом, работа, вопли Мукуро, дом, работа… Некое разнообразие внесли разве что две подвыпившие дамочки, пытавшиеся стрельнуть его номер телефона и отказавшиеся выходить и тем более платить, если не получат эти дурацкие циферки. Хибари не оставалось другого выхода, кроме как дать им этот чертовый номер. Правда, не свой, а Мукуро, в качестве мести за все хорошее. Вот только месть провалилась в тот самый момент, когда доведенный до ручки Рокудо позвонил ему в четыре утра и покрыл отборным матом. Следующие четыре дня они даже не здоровались, чему Кея был очень рад. Но и зачатки совести недовольно шевелились всякий раз, когда он видел расстроенную, не выспавшуюся мордашку товарища. К счастью, вскоре они помирились, но за свое прощение Мукуро потребовал отработать за него один денек и половину заработка отдать ему, а сам ушел «восстанавливать утраченные нервы» в сауну. Так что до следующего своего выходного Кея вымотался настолько, что все сутки проспал. Впрочем, он бы и так это сделал, только теперь хотя бы повод веский был. Очередной выходной, что был буквально вчера, прошел все также в «после работной спячке». После длительного, почти суточного, расслабляющего сна работать совсем не хотелось, и Кея мысленно возмущался тем, что им выдают лишь только два выходных за неделю с таким количеством заказов и переживаемого стресса. Впрочем, сегодняшний день прошел примерно так же, как и прошлые две с лишним недели — загруженно, — так что возмущения Хибари, по его же мнению, были вполне небеспочвенны. Единственным отличием было, наверно, самое приятное явление в рабочей жизни Хибари — выходной Мукуро. За все семь суток только в двоих на стоянке наступают долгожданные спокойствие и умиротворенность. И каждый в «Сокудо» знал, что если за всю смену никто не шумел и не отпускал непристойных шуточек, значит, сегодня среда. Потому что по субботам к этой идиллии еще присоединялось и отсутствие «дымохода Хибари». За все долгие две недели тот парнишка больше не объявлялся, и Хибари успел о нем забыть. Да и как-то не до него было, все же будни заметно отвлекали и утомляли не меньше. К концу смены Кее хотелось лишь одного — доползти до кровати. И разубедить его не мог даже пустой желудок. Усталость накапливалась с лихвой, а психика и вовсе грозила сорвать крышу, вынуждая выкуривать одну пачку сигарет за другой. Лучше всего, конечно, было бы напиться, но повтора недавнего не хотелось — еще одно такое пробуждение он не выдержит. Вот и оставалось пыхтеть, как паровоз, никотином и оправдывать свое рабочее прозвище. И хорошо бы остановиться, пока он не угробил здоровье окончательно, но пассажиры в последнее время попадались просто ужас, и всего за одну неделю Кея умудрился истребить примерно половину своих нервных клеток. Вспомнив, что этот чудесный день уже подходит к концу, Кея вздохнул и покосился на время. Почти полночь, а значит, до конца его смены остался час. Минуты три назад он вернулся на ближайшую стоянку после последнего вызова, а других клиентов не видно. Даже Мукуро нет, так что остается только помирать со скуки. Чтобы хоть как-то не уснуть прямо на рабочем месте, Хибари включил радио и почти сразу пожалел. На волне мелодично и печально играла «Виви», очаровывая уставший мозг своей красотой и заставляя Кею чуть ли не материться. Знакомый образ тут же мелькнул в голове вкупе с тем вечером, когда его угрюмый мирок рисковал пошевелиться. Тот парнишка… Все ли с ним в порядке? Песня закончилась спустя пару мгновений, поскольку играла уже где-то на финале, а Кея все еще смотрел сквозь стекло. Он так и сидел, застыв на месте, сложив руки на руле и оперевшись о них. От беспорядочной стаи мыслей его отвлекла только реклама запчастей автомобилей, да и то ненадолго. Буквально на середине диктуемого номера магазина за окном показалось пятно, при свете фар, к которым оно приблизилось, оказавшееся возможным клиентом. И Кея был готов укусить себя за руку оттого, что смог увидеть в нем того самого пацаненка. «Вот же, совсем свихнулся», — решил Хибари и приготовился открывать двери и настраиваться на профессионально-доброжелательный тон, но клиент вполне справился сам, невозмутимо плюхнувшись на заднее сидение. Знакомая сумка с головой какой-то ящерицы неоднозначно бросилась в глаза. Неужели… — Подкиньте меня до медицинского универа, — обронил невысокий худощавый паренек с каштановыми волосами, хлопая дверью и хватаясь за визитницу в поисках денег. — А услуга «куда-нибудь» уже не нужна? — не удержался от насмешки Хибари, когда понял, что не ошибся, а этот горе-пассажир его пока не заметил. Тсунаеши растерянно поднял голову и чуть не выронил монеты из рук. Перед ним был тот самый водитель. — Добрый вечер, любитель Кэнси, — ухмыльнулся мужчина. — Добрый… __________________________________ *Одним из самых популярных видов спорта в Японии является бейсбол (ну и + автор большой его фанат~) ** 速度 [そくど (сокудо)] — скорость, быстрота Я не знаю, существует ли такая фирма на самом деле; совпадение случайно