***
«WC» представляет собой стандартную уборную заправки из той более приятной, умеренно чистой разновидности, в которой ты знаешь, что если наступишь в лужу, — это будет вода. Уилл давно закончил со своими санитарно-гигиеническими процедурами на утро, но все еще стоит там, оперевшись на край раковины, уже неизвестно сколько — его чувство времени стало, мягко говоря, неисправным уже давным-давно. Он наконец-то один и в одиночестве к нему приходит отчаяние. Его сердцебиение — скорое и тяжелое — эхом отдается у него в ушах. Его состояние напоминает жар. Всякий раз, когда он пытается сконцентрироваться хоть на одной из витающих вокруг мыслей, будто под ногой вдруг пропадает ступень. Уилл фокусируется на своем рваном дыхании. Мэттью сказал ему, что убил Ганнибала, утопил его. Он собирался провести показательное распятие, но его интуиция отговорила его испытывать удачу. И Уилл не может, не может забрать ничего из этого назад. Он велел убить человека. Что он наделал, что он наделал, что он наделал, что он на… И он совсем не знает, что делает сейчас? Уилл раздраженно утирает пот, собравшийся над бровью. Когда он открывает глаза, они делят момент тишины. Уилл смотрит и смотрит на нее в отражении, и в итоге решает принять это. Ему действительно нужно поговорить с кем-нибудь, иначе он сойдет с ума. Ее руки скрещены на груди так, как она часто делала. — Ну, ни ты, ни он, ни Ганнибал не были в новостях. Уилл вздыхает. — Скорее всего, они по какой-то причине держат все произошедшее вчера в тайне. Не убежденная, она задирает брови, делает шаг ему навстречу и прямо вопрошает: — А что если он, на самом деле, не убил его? Убить Ганнибала не то же самое, что убить какого-то его дружка-пристава, и ты это знаешь. То ведь мог быть свиной язык или язык кого-то другого. Она терпеливо ждет ответа, смеряя его строгим взглядом. Не сердитая, а беспокоящаяся за него. — В таком случае… я сделал все, что мог. — Уилл улыбается ей и себе, поджав губы, горестной улыбкой. Его тон меняется: — Но я уверен, что и Мэттью сделал все, что мог. Уилл позволяет этому осесть и издает некомфортный смешок: эта реакция столь же непроизвольна, как откашливание, когда что-то попадает не в то горло — Уилл пытается задушить свою впечатленность. Он сглатывает и прикрывает глаза на секунду, морщась и раздраженно жестикулируя рукой, в попытке помочь себе вытолкнуть слова: — Ты видела, как он все это провернул. Эту, э, посвященность. Я никогда не видел такого прежде. Не в людях точно. Она смотрит на него своим упрямым «тут что-то не чисто, сам задумайся на минутку» взглядом и озабоченно качает головой. — Ты должен признать, что верность этого парня именно поэтому так тревожит. — Не если научиться ее ценить, — быстро возражает Уилл. Она ощутимо удивлена: рот чуть приоткрыт, брови снова задраны. Если честно, Уилл бы предпочел не видеть это ее выражение сейчас. — Он взял с собой Уинстона. Все это для него очевидно совершенно серьезно, — скупо, едва слышно объясняет Уилл. Она продолжает мысль за него: — Он живое определение «смертельной серьезности». Она права, но это не вся правда. Уилл оценивает образ Мэттью — хладнокровного, владеющего собой, но и источающего живое желание сотрудничать — перед своим внутренним взором. И то, что он видит сквозь линзу своего опыта предательств и сомнений, одним словом, бесценно. И поэтому Уилл говорит: — Он то, в чем я нуждаюсь сейчас. За этим следует долгая, содержательная пауза, пока Уилл усваивает свое признание, подвергая его сомнению, наслаждаясь определенностью, которую оно несет. Она раздумывает о том, как ответить, но поскольку он пока еще не готов говорить об этом, она поворачивает разговор в другое русло — к другой теме, которая занимает его сейчас больше всего. — Тогда, я думаю, время, ну, ты знаешь, задать большой вопрос. Как оно ощущается, Уилл? Остановить Чесапикского Потрошителя… — она вздыхает, нуждаясь в промедлении, чтобы набраться сил произнести это и сформулировать мягко: — так, как ты это сделал. Она иногда могла быть тактичной, правда ведь, спрашивает себя Уилл. Он уже чувствует едкую тоску от того, что с каждым днем он будет помнить ее все менее и менее правильно. И он начинает составлять свой большой ответ на большой вопрос. — Мне кажется, что оно постепенно становится частью меня. — Он начинает мерить шагами маленькое помещение без окон, сдаваясь своим лекторским привычкам. — Ганнибал Лектер не был дьяволом, но он был безнадежен. Его преступления, его буфет Джеффри Дамера, — Уилл чуть качает головой, не желая прибегать к слову, уместному только в исключительных случаях, таких, как дело Чесапикского Потрошителя, — непростительны. Я знаю, что я прав, потому что если кто-либо когда-либо видел его таким, кто он есть на самом деле, это был я. Он останавливается на секунду. — Если бы Джек поймал его, произошло бы следующее: он обменял бы смертельную инъекцию на место в госпитале Фредерика. Там бы он обрел свое патологическое «долго и счастливо», проживая жизнь более интеллектуально удовлетворяющую, чем у большинства. И, я думаю, важнее всего отдавать себе отчет в том, что даже если бы Джек поймал его, — невозможно сказать, скольких еще бы он убил на тот момент… Он говорил, что у слов есть двойное дно, но цифры… — Уилл ухмыляется самым своим презрительным образом, граничащим с агрессивным оскалом. — Цифры непредвзяты. Она поджимает губы и опускает голову на несколько секунд. Затем она снова собрана, но откладывает зрительный контакт на столько, сколько может себе позволить, не чувствуя себя мошенницей (Уилла восхищало ее мужество, все еще восхищает); и голос Беверли дрожит совсем чуть-чуть, как когда он был задержан, а она все пыталась изо всех сил злиться на него, а не чувствовать себя разбитой: — Но ты ведь велел Мэттью убить его, потому что он убил меня, так ведь, Уилл? Уилл сжимает кулаки, стискивает челюсть, и кивает, чувствуя себя усталым и изношенным, но так же и то, что он должен продолжать эту линию мысли, что он задолжал этот разговор ей и себе, и другого шанса провести его больше не будет. — Это было одним из побуждений. И, да, отсюда и происходят почти все угрызения совести. Оно было… слабиной, в определенном смысле. Око за око. Или язык, раз уж на то пошло. Я могу лишь надеяться, что однажды вес жизней, которые я спас своим решением, перевесит на моих внутренних весах моральной оценки. — Я тоже надеюсь. — Уилл смотрит ей в глаза и думает, что она бы верила в него, она всегда стремилась к этому, насколько позволяли обстоятельства. — А что же до тех пор? — Вот в чем вопрос, да? — Уилл говорит, и он напуган, но так же и не может сомневаться в ценности того, что он теряет. Имя, впитавшее в себя чересчур много крови, как тряпка на месте преступления? Все те бесконечные папки, которые бы ему приносил Джек, вместе с фотографиями, стенающими о насилии и печали? Безразличность трупов и жизни, которые он не сможет вернуть? Или те убийства, которые бы ему пришлось присвоить? Климат недоверия в Академии или то, как он бы уничтожил себя выпивкой в конце концов? Избегание места в лаборатории, где могла бы быть его подруга, но теперь ее больше никогда не будет? Он знает, как оно будет, и знает, что не хочет этого. И чувство бесполезности глодает почти все, что дает ему чувствовать себя человеком, от одной только мысли об этом исходе. Но Уилл видит Беверли в тусклом, желтоватом освещении перед собой, и вспоминает, как она вдохновляла других, вовсе не будучи той напуганной, беспомощной женщиной, практически готовой быть замороженной и нарезанной, какой ее пытался сделать Ганнибал в ее последние минуты. Он не смог сделать ее меньшей, чем та, кем она была по духу. И он тоже может быть сильнее обстоятельств. Они смотрят друг на друга, и Уилл чувствует, как их украденное, симулируемое время последней встречи, иссякает. — Желаю тебе удачи, Уилл, — говорит она, как агентка, пытающаяся не дать своим эмоциям одержать над ней верх. Уилл поджимает губы, потому что чувствует, как нижняя начинает дрожать. В глазах горячо тянет. Его лицо хочет выйти из-под контроля. А его эмоции уже начинают. — Ты была замечательной подругой, Беверли. Была потрясающей, удивительной, человечной и, и— Она дотрагивается до его плеча, чтобы прервать его, и легонько, по-дружески сжимает. — Шшш, все хорошо, приятель. Все в порядке. Она часто моргает, ее глаза влажно блестят, она улыбается ему, даже показывая ровные крепкие зубы. И, Боже, она такая красивая, так полна жизни. — Ты заслуживаешь быть счастливым. Запомни это для меня, окей? — Окей. — Обещаешь? — Да, я обещаю. — Ну, смотри там. Затем Уилл закрывает глаза. Когда он открывает их, ее больше нет. Он один и ему нужно многое предпринять.***
Мэттью и Уинстон ждут его у машины. Мэттью кормит Уинстона сосисками и Уилл морщится от быстро приходящей к нему ассоциации. Мэттью с осторожностью наблюдает, как он подходит к ним, чуть щурясь на солнце. Он ощутимо отдает себе отчет в том, что с утром приходят сомнения. — Утро, мистер Грэм. — Где мы? — Лексингтон, Северная Каролина. — Почему? Мэттью не выказывает неудовольствия от его прямоты, просто пожимает плечами. — Нам надо было куда-то ехать. — Северная Каролина, — Уилл обдумывает это. — Далекий путь от Балтимора. Ты, эм, должно быть, устал. Впрочем, Уилл подозревает, что из них двоих, скорее он со стороны выглядит уставшим. — Вообще, нет. Я прилег поспать ранним утром. В целом набралось больше семи часов сна. — Мэттью поясняет: — Я не мог позволить себе отдохнуть, пока между нами и стаей ищеек Джека Кроуфорда не было бы как минимум одного штата. — Уилл признательно кивает. Мэттью склоняет голову на бок. — Вы должны были хорошо выспаться. Удалось? Уилл хмурится. — Даже слишком хорошо, с учетом всего, что случилось. Мэттью медленно ворочает челюстью в раздумье. — И вы все еще на борту, мистер Грэм? Он спокоен и пытлив одновременно, и то, как Мэттью не боится задать столь важный вопрос с такой обыденностью, ожидая от Уилла честного ответа… Что же, Уиллу это очень импонирует. Он спрашивает: — А если бы я не был, что бы произошло? Гипотетически. Чисто из любопытства. Мэттью подозрительно рассматривает Уилла, а затем перенаправляет свое внимание на Уинстона, которого гладит по голове, и говорит: — Полагаю, тогда у меня было бы два завтрака. Уилл хмурит брови, не уверенный, подразумевает ли он что-то очень вредоносное или наоборот безвредное. Хорошая вещь: прямо сейчас оно не так уж и важно. Он на борту, их интересы определенно накладываются друг на друга в той или иной мере. Уилл смотрит на сосиски в руке Мэттью и решает, что его жизнь улучшится, если он перекусит. — Кстати говоря, так что там у нас на завтрак?