Время расправить крылья

На улице холодно и Уилл периодически кашляет на ветру, но им необходимо держаться ниже уровня радаров, поэтому их завтрак проходит за заправкой: Уилл ест, сидя в машине с открытой дверью, а Мэттью на пне, пока Уинстон ознакамливается с каким-то сваленным поблизости хламом, но не приближаясь к мусорному контейнеру, после того, как Уилл дважды его окрикнул. В меню у них печенье, фрукты, хлеб, сыр и сосиски, к которым так и не притрагивается никто кроме Уинстона. Кроме того, Мэттью принес Уиллу стаканчик с кофе (и достаточно сахара), вдобавок к снабжению бодрящим кофеином, приятно греющий Уиллу руки. Он понемногу отпивает из него, позволяя своему взгляду блуждать по безжизненному, в белых пятнах ландшафту, единственным ярким моментом в котором является желтый грузовик «Лэйс», припаркованный неподалеку. Свобода заставляет Уилла чувствовать себя сверхчувствительно реальным. И все остальное ощущается так же. Время от времени Уилл пользуется тем, что они с Мэттью сидят напротив друг друга и изучает черты его лица, потому что некоторым вещам свойственно быть видными только при свете дня (можно убедиться: его поклонник тоже реален, он живой человек, из плоти, и крови, и амбиций). За Уиллом наблюдали долгое время, поэтому он не стыдится своего любопытства. Мэттью спокойно относится к этому рассматриванию, не акцентирует на нем внимание, как Уилл опасался. И все это странно для Уилла — будто встретить кого-то, кто говорит на твоем секретном языке. И это делает их равными. Уилл думает об этом и других вещах, прежде чем вытереть рот пальцами и обдуманно сказать: — Я учел то, что ты говорил. — Мэттью смотрит на него с ясным, тщательным вниманием, но без ожиданий, которые могли бы загрязнить уверенность Уилла. Это умение Уиллу тоже в нем нравится. — Давай попробуем Луизиану. Я был там полицейским несколько лет назад. Уилл полурассчитывает услышать напоминание, что Мэттью помнит, ведь он же вызубрил его досье наизусть, но Мэттью только легко склоняет голову, выказывая заинтригованность. — И вы все еще хотите вернуться туда? — Я знаю ту местность. Преимущество «своего поля» нам не повредит. По правде говоря, Уилл сильно не хочет обнаружить себя незнакомцем в незнакомом краю, когда они достигнут своей цели. Он не хочет подстраиваться; он уже делал это достаточно. И у Уилла было время, чтобы осознать, насколько он скучал по тем местам и тому ритму жизни — больше, чем он был готов признать еще полгода назад, — несмотря на то, что видел и худшее, что они могут предложить. Его воображение переносит его обратно в один вечер десять? двенадцать? лет назад — он стоит на причале, в воздухе прослеживаются отпечатки живой музыки и сочных ароматов еды; солнце заходит мистическим, пьяным красками образом; темные силуэты лодок качаются на воде; кущи облаков медленно смещаются на горизонте; а над головой у него летают чайки. Он был там дома. Самое время проверить, сможет ли он снова быть. Вот только на этот раз, судя по всему, уже не один; и у него будет время узнать, хорошо ли это. — Ты на борту, Мэттью? — Уилл про себя признает, что ассоциация с лодкой ему нравится (кто бы мог подумать). — Или, может быть, ты боишься охотников на аллигаторов и сумасшедшей креольской кухни? Не получив ответа, Уилл возвращается из своей уютной фантазии на яву, чтобы взглянуть в лицо Мэттью. Воспоминание развеивается и он сталкивается с опасливым недоверием и смятением. Уилл хмурит брови, мгновенно заражаясь чужой тревогой. — Что такое? — всякая игривость ушла из его голоса. — Я стараюсь поверить, что все это не сон, мистер Грэм. Не хочу звучать безумно, но возможно я лежу подстреленный спасательной командой в том бассейне в Балтиморе. А мой мозг отчаянно пытается сотворить такой сценарий, в котором я не провалил свою миссию. Мэттью презрительно кривит губы после этого, видимо сразу же засожалев о том, что поделился своими мыслями. Он чуть отводит голову в сторону и ощущается раздраженным и расстроенным, с хрустом комкая в руках упаковку из-под печенья. А Уилл чувствует искреннюю симпатию от способности по своему личному опыту проэмпатировать чужому недоверию по отношению к своему восприятию. Все это было мечтой его поклонника, и будучи серьезным человеком, тот перешел черту между мечтанием и планированием. Успокоение, которое несет мысль, что его компания, пусть и в твердой решимости, но способна испытывать сомнения, необычайно сближает. — В таком случае, у тебя было бы еще больше причин наслаждаться таким сценарием, разве нет? — осторожно предлагает Уилл, внимательно отслеживая реакции Мэттью. Тот делает несколько небольших согласных кивков, а затем легко ухмыляется ему. — Вы правы. Я ни за что не пропущу эту поездку, мистер Грэм. — Я рад это слышать, Мэттью. На несколько секунд их взгляды сцепляются и Уилл понимает, что ощущение, возникшее у него в зале для терапии тем вечером, когда Мэттью вышел на свет и заговорил с ним не из своей личины, укрепилось. Он чувствует в человеке напротив надежность. Пусть и не знает, куда ставка на нее приведет. — Добраться туда не должно составить проблему, я купил нам GPS-навигатор. — Но нам стоит избегать проезда через большие города на нашем пути. Так наше путешествие подзатянется, но зато в итоге нас будет не так легко отследить. Мэттью встает с пня и протягивает Уиллу руку, чтоб забрать пустую чашку. Он говорит: — Вы шкипер этого корабля, мистер Грэм, — Мэттью вовсе не мурлычет обращение к нему, как мог бы, но почему-то все равно ухитряется вложить в то, как произносит это, что-то еще более лестное, чем сам посыл. Уилл закусывает щеки изнутри, чтобы не дать самодовольной ухмылке возникнуть на лице вслед за этим. Когда он позже уверенно поправляет боковое зеркало, сев за руль, он вспоминает, как боялся вчера ночью открыть коробку из-под Биг Мака, и слышит шепот давно мертвого Элиота Будиша из собственной галлюцинации в том амбаре. Я вижу, кто ты. Сам Уилл видит в отражении человека, берущего контроль над своей жизнью. Они покидают Лексингтон незамеченными.

***

Бесконечная лента хайвея надвое рассекает одноэтажную Америку, раскинувшуюся посреди одомашненной, запорошенной снегом природы юго-восточных штатов. Это хайвей 64, как им только что сообщила брюзжащая инструкциями GPS-навигация на лобовом стекле, и впереди еще тринадцать часов дороги. Узнав примерные сроки, Уилл и Мэттью договорились провести ночь в мотеле где-нибудь в Алабаме или Миссисипи, какой попадется по пути. Уилл наблюдает за тем, как меняются небо, ландшафт и дорожные знаки в местах вокруг них, мыслями обратившись в свое детство. Он ненавидел переезжать, но любил путешествовать — существовать между местами назначения. Уилл вспоминает, как его отец рассуждал с ним о том, как путешествия взращивают в тебе чувство самодостаточности, потому что приходится принимать много динамических решений — каким объездом воспользоваться, а какого съезда избежать, какие города заслуживают внимания, а какие скорее всего будут пустой тратой времени. Все это. Сейчас Уилл точно получает другой обучающий опыт, и ему еще долго предстоит разбираться с тем, как обходиться с незнакомой ситуацией. Боже, он сделал себя беглецом. (Помимо всего остального, конечно же.) Судя по тому, как его компаньон погружен в молчание и вид за окном, Уилл сомневается в том, что тот много путешествовал. И он выбросил свою жизнь. Ради скудного шанса на то, что ему позволят сопровождать. Уиллу не нравится эта мысль, она возбуждает в нем паранойю; но он тем не менее заставляет себя возвращаться к ней раз за разом. Уиллу приходилось видеть увлеченности собой, и не одну, но здесь он просто не знает, как это оценивать. Никто никогда не хотел знать его просто ради знания, без расчета на то, чтобы пустить информацию о нем в оборот. Но он и не знает мужчину на соседнем сидении. А сейчас, пожалуй, самое время узнать. Уилл прочищает горло и говорит: — Если мы будем путешествовать вместе, имеет смысл познакомиться, как считаешь? Он осознанно не упоминает совместное начало новой жизни, несмотря на то, что одно будто бы идет рука об руку с другим в их настоящем положении. Мэттью отрывает взгляд от окна и с иронической театральностью соглашается: — Ваше желание закон, мистер Грэм. — Но я все еще не придумал, как осуществить это так, чтобы не получился взаимный допрос. — Так давайте превратим это в игру, — предлагает Мэттью с полуухмылкой. Уилл сводит брови и скептически уточняет, переваривая этот вариант про себя: — Как «правда или действие»? — Просто «правда», — поправляет Мэттью с уточнением: — не так много можно сделать, когда один из нас за рулем. Уилл смаргивает приходящую на ум неподходящую ассоциацию, от которой он сильнее сдавливает руки на том самом руле. Не то его воображение, не то эмпатия сбоят. Уилл пытается замаскировать сиюминутный дискомфорт едким сарказмом: — И кроме того, ты и я были уже достаточно действенными в последние двадцать четыре часа. Мэттью неожиданно уточняет, ощущаясь гораздо более внутренне напряженным, пусть и не изменившись в лице: — В этой игре есть право вето? Уилл чувствует, как его внутренний коп навостряет уши на этом. — Без него эта игра была бы допросом, разве нет? Я думал, мы хотим, чтобы все оставалось дружелюбным и добровольным. — И впрямь. — Хорошо. Тогда я могу начать? — Мэттью машет рукой. — Сколько у нас есть с собой денег? — Около восьми тысяч долларов. Уилл медленно кивает, принимая то, что он вряд ли не расслышал то, что Мэттью только что произнес с такой невозмутимостью. Он задает вопрос, логически следующий за предыдущим: — И откуда они у тебя? Ты ведь не вкладываешь деньги в биржу или биткоин. — Годами перераспределял больничную фармацевтику в пользу нуждающихся в ней. — Мэттью-«Робин Гуд госпиталей». — Это вы сказали, не я, — сухо отвечает Мэттью, но Уилл различает его веселость. Уилл пробует двигаться дальше. — И все восемь тысяч заработок с продажи рецептурных медикаментов? — Уилл не скрывает свое неверие и это снова выходит на первый план его внутренний коп, стремящийся спровоцировать. — Нет, не все. Вы мне теперь должны три ответа. Правильно? — Давай, спрашивай. — Ваши отношения с Аланой Блум выглядят очень сложными. Какая за ними стоит история? Мэттью звучит крайне заинтриговано. Уилл думает, что хоть небольшая его часть все еще стремится защитить Алану, для него будет терапевтическим поговорить об их расхождениях, чтобы вывести остатки сожалений из организма. К тому же, если он откроется сейчас, с высокой вероятностью, Мэттью позже вернет ему услугу, уверившись, что Уилл рассчитывает на доверие себе. Quid pro quo. Пересказывать долго и Уилл старается звучать как можно менее эмоционально вовлеченным в процессе, будто рассказывает об отношениях между жертвами (но подозревает, что все-таки звучит горько). — Мы встретились, когда Алана начала устраивать гостевые лекции в Академии ФБР в Квонтико. У нас был дружественный раппорт. Она не выказывала никакого интереса в том, чтобы заполучить мою голову в качестве профессионального трофея себе в офис. Впрочем, как оказалось, то было ее обратным способом подчеркнуть мою экземплярность: она хотела видеть меня спасенным редким животным, свободно носящимся в естественной среде обитания. Я был согласен игнорировать это ради разговоров за кофе и случавшегося время от времени флирта… Затем было дело Миннесотского Сорокопута, отца Эбигейл Хоббс, и Джек Кроуфорд организовал мое возвращение в поле при условии, что я буду вести «разговоры» с психиатром, чтобы Джек мог с чистой совестью спать своим сном красоты, зная, что он не сломал меня своими ужасами. Алана получила возможность быть той психиатрисой, но перенаправила меня к Ганнибалу. Она, эм, все еще слишком хотела быть моей подругой, но без всего логически следовавшего из этого. Я просто хотел кусочек ее нормальности. Я говорил себе, что если у нас с ней будет интрижка, то я не безнадежен. Из-за этого как-то на моей ферме между нами случился поцелуй. Это ни к чему не привело, потому что я был слишком нестабилен для нее, и, как ты знаешь, она воспринимала меня как убийцу с тех самых пор, как были озвучены обвинения. Но кроме того она была и единственной, кто хотела помочь мне в ситуации, в которой у всех были свои, отличавшиеся от моих интересы. Она нашла мне адвоката, она заботилась о моих собаках. Я не неблагодарен за это. Просто сложно быть хорошей подругой кому-то, если между вами нет понимания. — Да. — Какое-то время Уиллу кажется, что это все, что Мэттью скажет на этот счет. У него сложное, озадачивающее Уилла выражение лица. С одной стороны, он выражает очень искреннее, вежливо приглушенное сочувствие в его адрес (особенно, этим серьезным, но мягким, понимающим изгибом бровей), а с другой, легко определить, что Мэттью доволен тем, что его ответ, очевидно, легко встроился в ту теорию, которую он успел выстроить самостоятельно. На долю секунды Уилл оказывается уверен, что мог бы без последующего осуждения сказать Мэттью о том, как скучал обо всех тех вещах, которые не могли быть между ним и Аланой, какой привлекательной она была во многих отношениях, как сильно он ценил ее бульдожью готовность защищать, прежде чем реальность их различий проявилась так ярко, что стало невозможно закрывать на нее глаза. Мэттью говорит: — Она будет в бешенстве из-за меня. — Без тени раскаяния. — Судя по тому, что я видел и слышал, они встречались или собирались начать встречаться. Уилл не понимает, о чем идет речь. — Кто? — Докторка Блум и Ганнибал Лектер. Первая реакция Уилла это уверенное в себе «нет», но затем сомнение начинает червем ворочаться у него внутри. — И что заставляет тебя так считать, Мэттью? — Они постоянно встречались на долгие периоды времени. Проводили вместе часы напролет. Хотя, если начистоту: все было понятно еще по тому, как она постоянно глядела на него с ожиданием в общественных и полуобщественных местах. — Погоди. Ты и за ними следил? Чувство запоздалой тревоги (вторжение) вызывает у Уилла гусиную кожу. — Разумеется. Как бы я еще знал где и как с ним разделаться, когда придет время? Комбинация делового настроя и почти легкомысленного недоумения Мэттью напоминают Уиллу, что он разговаривает с социопатом. — Он годами был наставником Аланы, — да, какая-то его часть все еще упорно пытается защищать ее. — Вряд ли от этого она будет меньше меня ненавидеть. Следующий вопрос? Уилл старается проглотить свою зудящую антипатию к интервью, но кивает. Это даже почти забавно, как его поклонник ухитрился заставить его открыться так, как никогда не смог бы ни один психиатр — и это без смирительных рубашек, гипноза, инъекций и вспышек. — Вы были детективом убойного отдела. Что привело вас в ФБР? — Я поместил своих коллег в опасную ситуацию, потому что отказался выстрелить в преступника. Моему старшему по званию не понравился этот, эм, «пацифистский инстинкт», — Уилл все еще помнит точную формулировку, даже после всех этих лет, — и побоялся, что сбежавший преступник разнесет новости о слабаке-полицейском. Тот так и сделал. Так что я переориентировался. И это казалось относительно хорошей идеей вплоть до недавнего времени. Как ты стал санитаром в Балтиморском госпитале для душевнобольных преступников? — Подал заявление. Но если знаешь все ответы на вопросы, то любой тест просто формальность, не считаете? И у меня еще был один вопрос, но все в порядке, в конце концов, мы ведь не ведем допрос. Ваш любимый неалкогольный напиток? Сперва Уилл думает, что Мэттью шутит, но тот терпеливо ждет ответа. — Виноградный или грейпфрутовый сок. И еще минеральная вода. Ты убивал до убийства Эндрю Сайкса? — Да. Уилл сжимает челюсти, ожидая подробностей. Проверяя, доверяют ли ему в ответ в самом деле. Мэттью звучит почти что гордо, когда решает продолжить, но Уилл догадывается, что это его способ не дать себе звучать пристыженно: — Двоих. По их собственной просьбе. — Он прерывается и затем объясняет без каких-либо эмоций в голосе: — Это было чистым актом доброй воли. Он потерял жену, с которой провел всю жизнь, и не видел больше смысла жить. А она не помнила время, когда не жила постоянной болью. Роберт Максимилиан Перри и Лиза Мария Андерсон. В одном и том же госпитале, с перерывом в два месяца между смертями. Уилл не говорит ничего, только коротко бросает взгляд на Мэттью, подмечая: тот запомнил имена. Эти двое были для него людьми. Без дополнительных подталкиваний, Мэттью оправдывается дальше, настойчиво стараясь звучать настолько не-оправдывающимся, насколько возможно: — Но я не был «ангелом милосердия». — Уилл не удивлен, что тот знает их профессиональный жаргон. — Я оказывал услуги вежливо попросивших о них людям. — И тебе было интересно. Естественным образом, — диагностирует Уилл. Он осознает кое-что еще: — Эти двое оставили тебе что-то, так? — Да. Но я пожертвовал все на благотворительность быстрее, чем смог бы передумать, — говоря об этом Мэттью в особенности ощутимо старается скрыть стыдливость (за выбор, сделанный крайне недальновидно). За слабость? Уилл поставлен в тупик. Он не думает, что то решение было сколько-нибудь продиктовано провозглашенной «доброй волей» его поклонника, и вряд ли и Мэттью считает, что он поверит в это. — Почему? — Другое бы было неправильно, — срезает Мэттью, не повышая голоса. Он выглядит раздраженным и Уилл понимает, что случайно задел какую-то рану. Он не уверен, стоит ли как-то извиниться за причиненный дискомфорт, но Мэттью так или иначе заговаривает первым: — По-моему, это полностью отвечает на ваш вопрос, мистер Грэм. — Да, спасибо. — Уилл чувствует, как Мэттью чуть-чуть смягчается, готовый забыть то, о чем вспомнил. — У тебя есть два вопроса. — У вас еще остались родственники? Уилл на секунду прикрывает глаза. Конечно, Мэттью знает о его отце из его досье. К счастью, вопрос не о нем. — Моя тетка еще жива. Но мы толком не общались со смерти моего отца. Единственный оставшийся между нами контакт — это открытки и лосьон после бритья, который она шлет мне каждое Рождество. — На этом можно было бы остановиться, но что-то заставляет Уилла продолжить. — И еще у меня есть, м, что-то вроде кузины, потому что моя тетка приютила очень добрую молодую женщину с умственной отсталостью. Уилл спрашивает себя, может ли у того, чтобы делиться личной информацией с кем-то по собственной иницативе, быть потенциал зависимости, и если так, то не начинает ли он прямо сейчас переживать что-то близкое к знакомому ему по другим желанию быть «увиденным». Мэттью уважительно комментирует: — Это благородно с ее стороны, — но Уилл только ухмыляется без какого-либо искреннего тепла. — Настолько же благородно, как любое покаяние. Маргарет пытается компенсировать то, как обходилась со мной в детстве. Уилл не продолжает и ожидает, что следующий вопрос будет направлен на то, о чем он только что сообщил, но Мэттью снова обращается к безопасной теме, скорее всего, стараясь расслабить его таким образом (и если это действительно так, то Уилл ценит его тактичность): — Ваш любимый герой комиксов? — Космо-космическая собака. Мэттью фыркает и заразительно улыбается. — Никогда не слышал. — Ее вроде бы придумали недавно. Я узнал о ней от Жасмин, той кузины, про которую только что говорил. Она любит комиксы. Пауза. — Откуда у тебя шрам на подбородке? Улыбка Мэттью пропадает с его лица. Он разглядывает свой шрам в зеркале и Уилл не удивляется, когда он говорит: — Я воспользуюсь правом вето. Можете спросить что-нибудь другое. Уилл вздыхает и кивает этому. — Окей. Эм. Что, ты считаешь, мне стоит знать о тебе? И это чертовски серьезный вопрос. — Я просто, блядь, ненавижу, когда меня зовут «Мэттом», мистер Грэм. — Понимаю. Я тоже не выносил, когда на меня пытались нацепить «Уильяма»… «Мэттью» это красивое имя. «Дар божий», если не ошибаюсь, — все-таки Уилл не раз подбирал собакам имена. Мэттью ничего не говорит, только кривит губы и слегка отворачивается, поднося две костяшки пальцев ко рту, чтобы прикрыть его ими, и Уилл с неловкостью понимает, что только что смутил его. — Хочешь спросить еще что-нибудь? — Нет, пока что хватит. Вы? — Мне тоже нужен перерыв. Уилл окликом проверяет Уинстона, лежащего в своей переноске, сложив голову на лапы. Мэттью оказывается не против того, чтобы включить радио, и разрешает Уиллу выбрать любую музыку, которая ему нравится, потому что самого его та «не слишком заботит». Уилл не думает, что Мэттью таким образом пытается его уважить. На это уходит время, но в конце концов Уилл находит радиостанцию, которая практически идеально ложится в его вкус в аудио-стимуляции. Сильные голоса и прекрасная музыка наполняют салон пересекающей теперь Южную Каролину машины. Уилл слушает Фрэнка Заппу, Грейтфул Дэд, Кинкс, Дайер Стрейтс, Токинг Хэдс (снова!), Джефферсон Эйрплэйн, и думает, не побеспокоенный.