Охота

За несколько дней, проведённых в постели в замке Лайонессы Заповедного Леса, Элмонт окреп. Стараниями своей таинственной сиделки он уже мог не морщась от боли в сломанной ноге сидеть в постели, принимать пищу и неведомые ему лекарственные отвары. Чем же кормили рыцаря в этом странном замке? Были здесь и сладкие фрукты с незнакомым вкусом, лесные орехи, насыщающие лучше старого-доброго ростбифа, овощные похлёбки с душистыми травами. Чтобы запить трапезу, в руку гвардейцу вкладывали деревянный резной кубок со сладким медовым напитком, бодрящим и наполняющим силами. Единственное, чего не было в рационе - это мяса. Элмонт не стал задавать вопросов: когда придёт время, он получит ответы. Сейчас же он был безмерно благодарен за кров и заботу. Много странного было в том замке. Элмонт уже практически смирился с жизнью в полной темноте - ни разу, даже, оставаясь в комнате один, не нарушил он слова чести и не попытался снять с глаз шёлковую повязку. Но через некоторое время она перестала его беспокоить. Гвардеец научился "видеть" осязанием, обонянием и не в меру обострившимся слухом. Из открытого окна его комнаты внутрь врывался весенний ветерок, приносивший с собой запахи влажной лесной почвы, весенней травы, первоцветов. Нет, конечно, он не мог пробыть без сознания так долго, чтобы на смену январской стужи пришёл весёлый апрель. Просто здесь, в сердце Заповедного Леса, никогда не бывало зимы. Древние чары хранили дворец Лайонессы, оберегая его от людского взгляда, от холода человеческих сердец, несущего с собой зиму. Каждый день Лес за окном его комнаты наполнялся звуками: пролетали птицы, похлопывая своими большими крыльями, стрекотали насекомые в траве, то тут, то там трескалась сухая ветка под лапами крупного животного. Иногда слух Элмонта улавливал отдалённый львиный рёв - но этот звук больше не пугал мужчину: ведь если ему до сих пор ничего не угрожало, вряд ли грозит и в дальнейшем. Дни Элмонт проводил один. Сначала это удивляло его - почему сиделка не приходит? Но столько этих самых "почему" вертелось на языке, что рыцарь для себя решил: одним вопросом больше, одним меньше... Решил и приспособился дремать днём, набираясь сил. Ночью же замок и Лес за стенами его комнаты наполнялись совсем иными звуками. Везде слышались весёлый смех, звуки певучих голосов, изъяснявшихся на непонятном ему наречии. Нет-нет, да нежные девичьи голоса внизу, в саду у замка, запевали прекрасные песни. О чём же они пели? Иногда, когда песни были на английском языке, Элмонт различал слова. Пели о некогда могучем царстве, правили которым мудрейшие правители. Они защищали покой своего королевства, даря мир и благополучие жителям окружающих земель. Но слаб человек - богатства чудного королевства не давали покоя скудным умам непросвещённых крестьян. Они собрали огромную армию, чтобы захватить королевство. Великие правители, обладавшие силой, неведомой людям, обратились к Природе, прося защитить их от людей. И тогда вокруг Замка возник Лес - тёмный, густой, непроходимый. Лес стал защитником, крепостью, которую никто не смог взять штурмом... Так и стоит теперь Лес, а где-то в самом его сердце - зачарованный замок, в котором древний народ укрылся от корысти и злобы окружающего мира. А ещё во многих песнях говорилось о последней защитнице Замка - хранительнице Леса Лайонессе. Пели о ней с такой любовью, что Элмонт диву давался - даже король Брамвелл за долгие годы мирного и благополучного правления не смог внушить такой любви народу Клойстера. Если уж говорить о любви, всё в замке дышало ею. То ли это вечная весна за окном, то ли дело было в неведомых чарах - но Элмонту в его покоях было хорошо и спокойно. Пожалуй, впервые, после того, как он попал на службу к Королю, Элмонт чувствовал себя здесь как дома. И всё же, он был не свободен. Он не мог вскочить в седло Эдельгара и поскакать навстречу восходящему солнцу. Стены замка стесняли его, удерживая непокорную душу во всё ещё прикованном к кровати теле. Постоянное чувство беспокойства за судьбу своих гвардейцев, боевых товарищей, верных друзей сводило с ума, заставляя рыцаря всё чаще хмурить высокий лоб и бессильно сжимать кулаки. Несвобода... Лишь визиты таинственной госпожи могли отвлечь его от невесёлых дум. Элмонт, не отдавая себе в том отчёта, с нетерпением ждал прихода ночи, когда он, лёжа на мягкой перине, напряжённо вслушивался в идущие снаружи звуки, надеясь услышать шорох её платья и легкий звук шагов. Дверь в его комнату неслышно отворялась на превосходно смазанных петлях - и в комнату вплывал утончённый аромат её волос и кожи. Девушка редко заговаривала с ним - лишь когда интересовалась его самочувствием, или же просила подняться и принять лекарство. Но Элмонт бережно складировал все сказанные её тихим голосом фразы, чтобы потом, когда дверь за незнакомкою закроется, перебирать их вновь и вновь в своей памяти, словно редкой красоты драгоценные камни. В душе его что-то творилось. Проснувшись этим вечером, Элмонт с тревогой осознал, что давно уже, казалось, позабытое чувство радостно поднимало голову, набирало обороты, грозясь снести так тщательно выстроенные рукотворные плотины вокруг сердца рыцаря. Рано изведав радости любви, Элмонт навсегда разочаровался в этом чувстве, как в мелком недостатке, способном сделать человека слабым, беззащитным перед всеми горестями окружающего мира. Часто повторяя своему другу Кроу "Влюбляйся - но не люби", Элмонт и сам уже поверил в эту аксиому... Несвобода... Зависимость от воли другого... Тяжело вздохнув, гвардеец произнёс вслух: - Не любовь, а признательность. Благодарность. И волевым решением запретив себе думать о незнакомке, погрузился в сон.