9
29 мая 2019 г. в 18:48
Насколько бы ни хотелось того избежать, действие рождает противодействие. Ошибка в дозировке реагентов или идущая в полном соответствии с планом реакция, соскочившая или намеренно положенная над ладонью ладонь, даже глоток старого доброго виски — все одно. Перебивчивый хруст суставов, раздавшийся, когда Мойра потянулась в кресле, как лишнее подтверждение. Если бы ей сказали, что она начнет размышлять о простейших законах, доктор О’Доран бы... продолжила ничего не делать. Не стоило бы того. Разве что посмеялась бы на задворках мыслей. Теперь — нет.
За стаканом шел стакан, за бутылкой — бутылка. Третья, хотя не минуло и половины недели. Намертво к тумбам липла грязная посуда, по-хозяйски раскладывалась по углам паутина — не хватало, чтобы по номеру шарились горничные. Это почти можно было наблюдать. Как появлялась одна серебряная нить, мимо нее тянулась следующая, креп и усложнялся орнамент. Толку? Провести время. Подумав об этом, Мойра скривилась. Сказать вернее — подождать.
Маленькая авария крупно всполошила руководство. С чего бы? Оборудование в полной готовности, разве что пара работников, совсем зеленых, слегла на больничные койки — велика потеря. В мире только и говорят, что об Overwatch. Уйдут одни — придут новые. Как оказалось, корпоративная политика распространялась и на доктора О’Доран.
О постоянной занятости с ней никто не говорил. Зато о возможностях, вероятностях и прочей юриспруденции — постоянно. А Мойра со всей собранной в кулак терпеливостью слушала, зевая исключительно от недостатка сна: сказывалась резкая смена часовых поясов. Выдумала это Ангела, еще до формального знакомства желавшая произвести впечатление настолько же прекрасное, как и она сама. Преступно скоро подоспело противодействие: пустые полуночные звонки, выходящие за рамки деловых встречи, общий дом.
Не то чтобы Мойра этого не искала. Все ее сорок с хвостом лет жизни заключались в бесконечных и бесполезных, как сказала бы Циглер, поисках, и за эти же сорок с хвостом лет О’Доран выучила собственные желания вдоль и поперек. По крайней мере, так казалось. Практика дала другие результаты. Будто у четырех прошедших лет могли быть хоть какие-то результаты, помимо обострившихся язв от готовки Энджи, прекрасной, как и она сама. Впрочем, и на них доктор Циглер ответила бы улыбкой. Смерть — тоже излечение.
Почти готовая согласиться, Мойра откинулась в кресле, и по глазам ударила реальность. Она все еще была в отеле. Якобы лучшем в городе — по крайней мере, ценник они выставили приличный до неприличия — а на деле с турецкими гардинами в номерах и коврами поперек мрамора. Займутся интерьером, и можно будет подумать. Сейчас — нет.
По многоуровневому потолку ложился проступавший через окна свет. В центре от него едва ли отвяжешься: то мигнет окно напротив, то зажгутся вездесущие фонари, то промчится особо отличившийся автолюбитель с дальним светом. Поэтому Мойре приходилось жмуриться, пока не сводило мышцы, а там зацветал магнолией рассвет. Бледно-розовой, покрывавшей добрую половину неба, точно ее положили на его гладь, как на стол, кажется, на погибель, а она цвела. Когда-то Мойра носила их Энджи — свежие, с тугими еще бутонами и поднятыми головами. Та расцветала тоже. Розовела, выпрямляла спину, вся фигура ее становилась стройней и важней... Глупая.
Распознать это стоило еще тогда, когда маленькая цюрихская пташка не успела собственноручно усадить Мойру в лоботомическое кресло и лишить доброй части разумности. Если раньше О’Доран искала истину в ней, то теперь чаще в вине или любом, что попадалось под руку. По заветам великих. Дергано уголок губ поднялся кверху, точно болтался на невидимом крючке. Потребовалось усилие, чтобы вернуть его в надлежащее состояние.
В списке талантов Мойры улыбка не значилась никогда. С самого начала не задалось: приключилось неудачно удариться о перила. Был и плач, и кровь, и страх ярче боли — что скажет отец? А мать? Теперь — едва видимый шрам. Уж сколько их стало потом. Не человек — доска для дартса. Большую часть дротиков О’Доран метала в себя сама. Законы едины во все времена: хочешь сделать что-то хорошо — рассчитывай только на себя.
Она и рассчитывала. И рассчитывалась — чеки выходили на порядок скромнее, кошелек радовался во всю. Однако так стало позже, намного позже, когда пропал из виду и шрам, и страх, и пара любовниц, безусловно, разбивших Мойре сердце, как стекляшку, или размозживших его, как череп, или размотавших, как по ниточке свитер — как угодно. Сверхчувствительности в списке ее талантов не наблюдалось так же.
Зато у Энджи — хоть лопатой греби.
После вынужденного отпуска та шла на контакт с явной опаской. Стала гораздо молчаливее — это плюс, и вместе с тем нетерпимее, на любое замечание Мойры сразу хлопая дверью, — это минус. Ее почти можно было пожалеть, однако с учетом всего, что Циглер успела сделать, вина казалась абсолютно правильной реакцией ее сознания. Оставалось ждать, пока шестеренки в голове Энджи закрутятся, и та сделает, наконец, что велено. «Действия и противодействия: Практический урок».
Единственное требование давалось Мойре с трудом. Если в модель поведения Циглер ожидание не пойми чего вписывалось органично, для О’Доран дело обстояло иначе. В ее глазах бездействие значилось непростительным наравне с ошибочным действием, а уж если его предпринимала — или не предпринимала? — она сама, становилось лишь хуже. Человеку нужно винить кого-то. Можно сказать, это биологическая предрасположенность. А кому как не генетику известно, насколько сложно их побороть?
Однако растрачиваться впустую та не привыкла тоже. Поэтому, лишенная других заданий, сидела в комнате отдыха, свободной от других посетителей. Немудрено: по ее периметру располагались чуть ли не панорамные окна. Так доктор Циглер могла наблюдать за времяпрепровождением подчиненных. Конечно, когда еще находилась в состоянии.
И осел заметил бы, что блестящая Ангела Циглер сдавала позиции. Притом стремительно. Отгулы — как бойскаут окрестил ее отстранение — оставались редкими гостями в жизни Ангелы, а теперь посыпались, как перхоть. Лаборанты отбились от рук, проекты встали... Мойра остановилась тоже, точно в фойе кинотеатра, определяясь, какую картину хотела бы увидеть больше: как Ангела остановит творящийся балаган или как провалится. По тому, с каким пристрастием та позволяла себе пялиться на Мойру вместо работы, второй исход казался более вероятен.
Стоило Мойре улыбнуться доктору, как та отвернулась к своему алиби — кофейному автомату. Конечно, она вовсе не пялилась. Добраться до автомата на третьем этаже куда легче, чем воспользоваться кофеваркой в собственном кабинете — и дураку ясно. Ни на секунду не сомневаясь в логичности выстроенной цепочки и сознательности Энджи, Мойра вышла к ней.
Подозрительно безжизненным казался коридор. Ситуацию прояснил взгляд на часы — время обеда, который доктор Циглер не использовала в своих интересах, а просто решила прогуляться. У нее всегда так — просто.
— Преследуешь меня, Циглер?
— Ты слишком высокого о себе мнения, — отрезала та, потянувшись за стаканом кофе. Увы, тот оказался пуст, а кофе, который должен был наполнить его, пошел по рукаву доктора. Мойре пришлось взять проблему в свои руки, а ее источник вернуть куда полагалось. Благодарности, впрочем, не прозвучало.
Остерегаясь, что Энджи пустится на попятную, О’Доран облокотилась об автомат и уставилась прямо на нее. Зрелище не лучшее. Половины рабочего дня не прошло, а доктор Циглер вся истрепалась, как старое пальто. Того и гляди нитки полезут, а по ним и размотать можно совершенно, так, что только невнятный моток останется. Вот и вся Валькирия.
— Сделала что я просила?
С самым невинным выражением лица Ангела повернулась к Мойре, мигом остолбеневшая. Забыть не могла — слишком высока была награда. Стало быть, испугалась?
Озвучивать предположение О’Доран не стала: надавить слишком сильно, и Циглер разложится на нитки прямо здесь. Ради проверки потянулась к ее плечу. Впрочем, Ангела отступила и без прикосновения.
— Что такое? — громко и быстро зашептала Мойра, вскинув брови. — Больше не любишь меня, дорогая?
— Заткнись, — в той же тональности ответила Циглер.
— Или что? Ударишь меня?
— Это было один раз!
О’Доран качнула головой и усмехнулась почти без звука:
— Значит, можно повторить? — она клонилась ближе и ближе к Ангеле, не оставляя места для маневра, однако не касаясь той ни краешком одежды. Циглер того не стоила. — Это не шоты, милая. Здесь повторение может привести к еще более печальным последствиям.
— Просто!.. Просто отвяжись от меня! Можешь хоть это сделать?
Медленно Мойра вернулась на прежнее место. Ухмылку, впрочем, сохранила. Бедная-бедная ее магнолия. Голову опустила, скромница, а по коже, точно по лепесткам, пошла розовизна. Не то чтобы Мойру волновало состояние здоровья Циглер. Будь возможность — которая, непременно, появится и появится скоро — О’Доран бы вовсе не наблюдала ее больше никогда в жизни. Однако между ними сохранялись соглашения: о доме, об Амари и о том, чтобы Энджи оставила, наконец, Мойру в покое и здравии. И все три остановились у самого начала, как по дьявольскому плану.
— Ана прислала мне документы.
Против воли О’Доран вздрогнула. Да, от старой ведьмы можно было ожидать многого, но идти через Циглер... Что ж, стоило учесть все вероятности раньше, а теперь уж ничего не попишешь. Разве что...
— Какого характера? — спросила Мойра, пожалуй, слишком резко.
— Рабочего, Мойра. О Гэндзи. — Та кивнула, позволяя Ангеле продолжить: — Я не знаю, что там. Ждала тебя, чтобы открыть их, но ты ведь целый день от меня бегаешь.
Как же, она бегает...
— Тогда заканчивай с этим, — Мойра вырвала из чужих рук стаканчик кофе, и растворимое нечто, на кофе походившее мало, зато горячее, точно из адского котла, перелилось через край. Однако виду она не подала. — Есть дела поважнее.