8
16 мая 2019 г. в 16:24
Фария как будто ждала. Она ответила сразу. Без упоминаний о пропущенной встрече и обо всем том времени, в которое не слышала от Ангелы. Она вообще говорила мало — то ли виновно было утро, то ли характер Амари — но когда делала это, по коже шли мурашки.
Ее голос возвращал куда-то в глупое, давно оставленное на благо лучших целей. Туда, где они с Ангелой могли сорваться в приключение посреди ночи, сутки прожить безо сна и чувствовать себя живее всех живых. Низкий и гудящий, чуть хриплый, как мелодия гитары с припущенными струнами, голос Фарры нельзя было назвать певческим. Такой услышать и не блаженно прикрыть глаза, а, скорее, выпрямиться по стойке смирно. Однако на Ангелу он действовал что эйфоретик.
Главное — Фария согласилась. На такое Циглер не могла и рассчитывать, поэтому разговор прервался грохотом упавшего мобильника.
Отпуск для нее, военной, целое событие. Он должен быть распланирован по часам. Тратить эти часы на разговоры ни о чем так же бессмысленно, как и утомительно. У Фарры хватает друзей, и старых, еще времен учебы, и новых. По крайней мере, так казалось Циглер. В конце концов, что, если Фарии попросту надоело ждать?
Может, и так. Может, у нее каждая минута была занята, может, она вымоталась, может, ей надоело, может... Поздно Ангела опомнилась — звонок продолжался. Так что она снова вцепилась в телефон, как в единственное спасение, и не заметила, как за беседой пролетел час.
Неудивительно: в последнее время Ангела Циглер замечала очень не многое. Все, к чему она успела привыкнуть, неслось на каком-то адском локомотиве мимо нее, совсем рядом — протянуть ладонь и достать. Однако воли не хватало и на то.
Если попытаться, думала Ангела, ей отрубит руку или, того хуже, голову, или... Или, или, или — вот, что оставалось. Изнуряющая война в собственной голове. С кем? С запертыми в шкафу скелетами или подкроватными монстрами? Или, может, с Мойрой? С Моррисоном или Амари? Или, или, или...
Тогда она могла быть уверена лишь в одном — в Фарии Амари. В той, которая, может, не поймет ее всецело, но примет в любом случае. В той, с которой можно обо всем: о плохом и о хорошем, о до смешного страшном. Кроме одного.
Мойры О’Доран.
Меньше всего Ангеле хотелось думать об этой женщине и меньше всего удавалось о ней не думать. Мойра забрала у нее слишком многое: слишком много времени, мыслей, любви. Как будто вырвала провод, самый важный провод, и унесла с собой. А Ангеле без него ни двинуться, ни вдохнуть, ни выжить. Только ждать. Ждать — чего?
Того, что не начнется проверка? Что О’Доран не выбросят к чертям за эксперименты, а с ней вместе — доктора Циглер за сокрытие? Того, что Мойра хоть на секунду вспомнит о том, что Ангела рисковала тоже ради нее?
Конечно, она забудет. Удел Ангелы — помнить.
Остановилась та в паре кварталов от квартиры Амари. Дважды, а то и больше раз она описала район, опасаясь слежки. Командир Моррисон выразил свою позицию предельно четко — отдыхать. Поэтому появление у Амари могло вызвать определенные вопросы. Как же Циглер не хотелось тогда думать об этом...
— Привет! — Фария, растрепанная, видимо, прерванная от утренних ритуалов, встретила подругу объятьями. Крепкими и душными, будто прошли не годы, а века. И впервые за эти годы Ангела почувствовала себя в них лишней. Она мягко оттолкнулась от Фарры, и та отпустила ее. — Проходи.
Квартира оказалась узкой, точно спичечный коробок. Кухонная гарнитура, слишком длинный для настолько ограниченного пространства стол и диван — все было приставлено к одной стене. Выделялась только кровать, стоявшая напротив входа.
На мгновение Ангеле показалось, будто она в ИКЕА, и все это — не обжитое, а вариант гипотетической квартиры мечты. Если бы это вправду оказалось так, Циглер никогда бы не сделала выбор в его пользу.
Иногда она совершенно не понимала подругу. Списывала это на разные миры — ее, врачебный, где жизни спасают, и чужой, военный, где одни жизни разменивают на другие. Однако чем больше различий доктор Циглер замечала в них с Фаррой, тем меньше становилось непонимание. В конце концов, они мыслили похожими категориями.
Сходу Фария предложила пообедать — поужинать? Ангела совершенно потеряла счет времени. Зато вспомнила, что то же самое встречала и в доме Аны Амари. Должно быть, дочь переняла гостеприимство от матери. Ангела воспользовалась шансом упомянуть об этом.
— Да уж, — как-то печально улыбнулась Фарра в ответ. — Все говорят, что мы похожи. Не знаю, к лучшему это или нет.
— О чем ты?
В обращенных к полу карих и оттого казавшихся еще более темными глазах Ангела распознала сомнение. Подумать только: сомнение от нее — сильной, такой похожей на свою мать-героиню. Что-то пошло не так с самого начала.
— Мама рассказала мне про того пацана, Гэндзи.
Беззвучно Ангела вздохнула и отодвинулась. Конечно, это не просто так. Сейчас ведь ничего не бывает просто так?
— Это ее идея, да? Ей не хватило всех тех допросов, всех?..
— Слушай, Энджи...
— Не называй меня так! — Ангела вскочила с места. Ее раздражало это чертово сокращение, раздражало собственное имя, собственное лицо, с которым Циглер ежедневно сталкивалась в зеркале и теперь — в чужих глазах. Она отвернулась к окну. Как бы хотелось вылететь в него — что угодно, только не этот разговор. Но искусственные крылья «Валькирии» остались далеко позади. — Что она тебе сказала?
— Слушай, что бы она ни сказала, я не верю ей. Ни капли. Что ты... ты... что-то подстроила или типа того. Нет! Я тебя знаю. Я знаю тебя, Ангела, — она поднялась, встав рядом с той. — И я знаю, что ты никогда бы не стала ему вредить.
Так ли много она знала, как верила в свое знание? Холодной рукой Ангела коснулась лба. Так ли много знала сама блестящая доктор Циглер? Та даже упустила момент, в который на глазах выступили слезы, и глухо всхлипнула.
— Эй, тихо-тихо, — Фария потрясла ее за плечи. — Все нормально, слышишь? Я с тобой. Я верю тебе.
Резко Ангела обернулась, сама наткнувшись на объятья. Более не вслушиваясь, она лихорадочно закивала, словно от этого зависела ее жизнь. А слова текли, как кровь из открывшейся раны, журчали и закипали совсем рядом. Только дотянуться и закрыть ее...
Ноги подкашивались, и Ангела схватилась за чужие плечи, чтобы устоять. Подушечками пальцев гладила ткань футболки над ними, поднялась к шее, спутывая отросшие волосы, вжалась лицом твердую в грудь. Совсем как с ней.
— Плохо? Воды?
— Нет-нет-нет, — снова закачала Ангела головой и скривилась от знакомого голоса. Как бы хотелось, чтобы он был другим. — Не уходи. Только не уходи, — сказала она, не осознавая последствий собственной мольбы.
Не ушла. Сама подалась ближе, целуя.
Воспротивиться Ангела не смогла.
Когда она проснулась, в квартире стоял мрак. По привычке Ангела потянулась к тумбе, чтобы взять телефон, но наткнулась на кого-то. Указательным пальцем она провела от самого копчика по чужой спине вверх, пересчитывая позвонки — не из врачебных соображений, а ради простого удовольствия.
Мойру это раздражало. Она поводила плечами, как от холода, и тут же просыпалась. Потом — неизменно бурчала, даже злилась. Но последующее примирение того стоило.
На этот раз вышло иначе.
Тогда Ангела придвинулась ближе, упираясь грудью в ее спину. Сами собой губы сложились в улыбке. Та растаяла, стоило Ангеле распахнуть глаза.
Действительно, вышло иначе.
Закрыв ладонью рот, Ангела вздохнула. В конце концов, Фария заслуживала здорового сна — и, если задуматься, намного большего. Здоровой жизни, здоровых отношений, здоровой девушки в постели. Но если с Мойрой не вышло, выйдет ли с другой?
С осторожностью она вытянула из-под Фарии одеяло и замоталась в него, точно в саван. Снаружи к окну липли вязкие серые сумерки. Исчезнуть бы в них и остаться ненайденной, как Гэндзи... Но такого Ангела себе позволить не могла.
Она намеревалась уйти до того, как Фарра проснулась бы, и направилась прямиком в ванную.
От горячей воды поднимался пар, плотный, точно сигаретный дым тогда, в кабинете. Когда Мойра оказалась совсем близко и сама протянула руку навстречу. Оставалось лишь принять ее... Отряхиваясь от воспоминаний, Ангела тряхнула головой.
На запотевших плитах ванной ломались отражения. В них она различала сам душ, его цветастую шторку и собственную искривленную фигуру. Изрядно осунувшуюся, с обвисшей грудью и боками, с уходившими к скулам мешками под глазами. Никакую не девочку в лодочках цвета неба.