7
13 января 2019 г. в 17:30
Тогда, на заправке, время тянулось по-другому. Поначалу едва ощутимый ветер теперь грозился выбить ее окна. Пылкий шепот листьев перерос в ссору, отголоски которой доносились сквозь тонкие стены. Редко свет фар прорезал сгустившуюся темноту, но рана тут же затягивалась.
Внутри все оставалось по-прежнему: помятый кассир, для которого не существовало выхода, кроме как досидеть смену, и две женщины, освобожденные от этого бремени. Одна, видимо, решила, что ранний уход испортит впечатление, вторая боялась двинуться. Ангеле казалось, если она шевельнется, пусть даже неосознанно, если с ее век слетит хоть одна ресница или дернутся озябшие плечи, произойдет что-то ужасное. Может, гроза наконец?
Занять Амари. Под пальцами замок сумки отдал холодом. Что это должно значить? Принести ложные улики? Обвинить невинного? Или пойти дальше и взять вину на себя? О’Доран пожертвовала бы всем для осуществления последнего. Сидела, поставив ногу на ногу, важная и всезнающая, рассматривала свой маникюр. Как будто ответ уже забился под ноготь — не достать. Почему сама не занялась своей проблемой? Не мой проект — не мое дело, так говорила?
Как только Ангела захотела заглянуть в лицо этой демонической женщины, той рядом не оказалось. Губы сложились перевернутой запятой. Улизнула.
Оцепенение постепенно спадало. Может, и правда ничего не будет? Ради проверки девушка осторожно поправила юбку. Ничего не произошло.
Конечно. Мойра снова задурила ей голову сладкими речами. Здесь не о чем думать. Амари займется своей работой, Ангела — своей, О’Доран... Пусть бы она занялась хоть чем-то полезным. На этом Циглер поднялась с места и, бросив сочувственный взгляд на кассира, которому посчастливилось застать их бессмысленную встречу, ушла.
В воспоминаниях зияла брешь. Так ярко, что Ангела щурилась, украдкой взглядывая на нее. Девушка не помнила, как покидала заправку. Покидала ли?
Такое случается — доктору Циглер известно по практике. Пациенты додумывают эпизоды, которых не было, и принимают их за чистую монету. Как Шимада говорил, что ночью за ним приходил брат, хотя их клан к тому времени оказался устранен.
Налитые кровью глаза не находили точки, чтобы сосредоточиться. Руками Гэндзи пробовал обнять сам себя, но стоило протезу коснуться груди, как пациент подскочил на месте и едва не упал. Надломленный, ошалевший и растрепанный, младший Шимада производил впечатление птенца, которого рано вытянули из гнезда. Не успел он привыкнуть к новому, как инцидент повторился. И теперь рядом не было никого, чтобы помочь.
Нашлась Ангела только в винном на пути к дому. Хотя в помещении было трое, не считая продавщицы и самой Циглер, здесь оказалось до того жарко, что пришлось расстегнуть куртку. Густой и тягучий, как ликер, воздух тугим шарфом связывал горло.
Таким странным казался запах алкоголя, совсем не такой, какой давал чистый спирт из лазарета. Со множеством добавок на любой вкус, призванных скрывать постыдную натуру алкоголя и обращавших ее в нечто совершенно гадкое.
От обилия марок мысли мешались еще больше. Ведь Ангела девять лет не пила, а, казалось, уже запьянела.
Внимание зацепило знакомое название. «Джеймсон». О чем-то менее крепком думать не хотелось. Говоря честно, девушка не задумывалась вовсе, делая выбор. Дома оставались камни для виски, наверное, запылившиеся, и особый стакан, который Мойра продолжительное время скрывала, чтобы не обнажить свой алкоголизм. Нужно было пробить тревогу тогда. Маленькие секреты растут, как растет принятый за щенка волчонок и обгладывает руки хозяев.
Крепко, как воровка, прижав к себе бутылку, Циглер понесла ее на кассу.
— Пакет нужен?
Даже в скудном свете винного кассирша выглядела болезненно. Неестественно желтая, с морщинами, напоминавшими сколы на старом фарфоре, и неисчислимыми глубокими порами ее кожа напоминала проеденную жуками кору. На мгновение показалось, что, если подождать, один из них покажется из-под глазницы.
Ангела мотнула головой и расплатилась, только бы поскорее уйти.
Она готовилась отказаться — больше всего девушка боялась, что та же участь ожидала ее. Что однажды она проснется такой же. Какое-то время это удерживало от деструктивных привычек, но страху свойственно становиться частью жизни.
На фоне развесившейся в доме тишины громко зашелестела бумага, в которую завернули покупку. Как бы ни хотелось обратного, с ухода все осталось прежним. Входной коврик с курсивным «добро пожаловать» лежал ровно под дверью, куртки, пальто и плащи покоилась в шкафах, а новых не прибавилось, томатный сок с плотно закрученной крышкой занимал свою полку. Дом оставался пуст.
Найти стакан и лед удалось легко — мышечная память работала безупречно. Стоило открутить крышку виски, как в ноздрях защипало. Отодвинувшись подальше от источника запаха, Ангела с таким усердием бросилась переливать его в стакан, что налила через край. Хорошо, что убрала скатерть заранее.
Первый глоток, казалось, выжег глотку, но сквозь усилие девушка выпила еще, еще и еще, пока не начало тошнить. Правило: не дать организму понять, что именно ты пьешь, и можно пить без страха. Редкостной силы воли стоило удержать алкогольную отраву в себе. Еще большей — от нее отказаться.
Полупустая бутылка звякнула, резко поставленная на пол. Сложившись калачиком на диване прямо так, в чем была, Ангела могла думать только о том, как бы вжаться макушкой в колени матери и уснуть под успокаивающие поцелуи в веки. Расставить все по своим местам. Не слишком ли поздно?
Незаметно ускользнул вечер, за ним и ночь. К собственному удивлению, Ангела выспалась. Хотя нешуточно болела голова и тянуло спину — если первое подавляли лекарства, со вторым было сложнее, — впервые за долгие дни усталость отступила.
С осторожностью, будто хрусталь, девушка взяла виски в руки. Лучи солнца тонули в початом янтарном море, неотделимые от него. На гранях бутылки плавились отражения, стягивались и растягивались лакрицей, рисуя не ту знакомую гостиную, а совершенно новую.
Если это имел в виду Моррисон, приказывая Ангеле расслабиться, у него, очевидно, проблемы.
По пробуждении девушка направилась на кухню. Не то чтобы хотелось есть — в последнее время она перестала понимать нужды собственного организма и ела исключительно через силу, когда вовсе не забывала этого сделать, — однако нужно было занять себя чем-то.
Командир великодушно выписал ей выходной. По его тону это больше походило на предупреждение не мешаться под ногами. Впрочем, протестовать было бессмысленно.
На мгновение показалось, что вчерашнюю пьяную мольбу услышали, что случилось долгожданное чудо. Подумать только, Ангела выспалась, была лишена всех дел и увидела перед собой вазочку свежих апельсинов. Однако чудеса — выдумка.
Это Ангела Циглер узнала давно, будучи маленькой девочкой в лодочках цвета неба, а убедилась сейчас, найдя в похмелье стикер с напоминанием.
Вчера она должна была заключить договор о продаже дома. Для этого Циглер и отпросилась раньше, перебросив оставшиеся обязанности на коллег, но звонок Мойры сбил с толку. Как будто она чувствовала.
Агент твердил, что искренне хотел помочь, что Митчеллы честные люди и при деньгах, что они готовы дать Ангеле два месяца на переезд, нужно только подписать вот здесь и здесь. Что еще нужно для счастья? Оставаться в стенах, где каждый миллиметр пропитан духом О’Доран было как минимум неприятно, как максимум — губительно для морального состояния. А оставить их?
Можно вернуться в Цюрих или навестить тетю в Штутгарте, пока не наберутся силы снова увидеть родной город. Почему именно туда? Можно полететь в любую точку мира — средств к существованию на пару лет точно хватит, а остатки славы Overwatch позволят занять хорошее кресло. Значит, уехать — и пусть заполонившие диван маленькие подушки, пусть привинченный к кухонной стене колокол, которым звала Мойру на обед, пусть лежаки для чужих собак останутся?
Когда та женщина, миссис Митчелл, с улыбкой проводила руками по барной стойке, как будто та уже принадлежала ей, Циглер скривилась. Потом стало не по себе — точно так сделала бы Мойра.
На ту стойку она что только не складывала. Каждый раз, когда О’Доран долго и тщетно искала что-то, Ангела находила эту вещь здесь. Поначалу та принимала это за неумелый комплимент, повторявшийся изо дня в день, однако позже открыла истину — Мойра не видела дальше собственного носа.
Все, что не связано с наукой, что не важно с точки зрения личной пользы этой женщины, что благополучно отработало свою роль, признавалось лишним. Ногтями Циглер вжалась в темное дерево стойки. Можно было предсказать, что однажды в ящик лишнего попадет и сама Ангела. Однако признать, что это ужасное, чего она, возможно, и ждала тогда на заправке, еще не понимая, случилось? Никогда.
Рядом с первым стикером нашелся другой. Обещания насаживались друг на друга, но их исполнение это не гарантировало. Ангела задолжала встречу Фарре.
Стоило прочитать имя, такое знакомое, но появившееся в совсем не подходящий момент, как брови сошлись у переносицы. Фарра. Фаррия Амари. Подруга настолько близкая, что Ангела не силилась подсчитать, сколько лет они знакомы. Почему ей захотелось появиться сейчас?
С бумажкой в руках Ангела присела на первый попавшийся стул. Не это ли возможность, которую она искала? Не это ли все исправит?