5
9 июля 2018 г. в 23:36
С пятого дня новый распорядок обратился рутиной. На простейшие поручаемые Мойре задачи уходило от силы часа четыре, если не вмешивались расхлябанные коллеги-химики. Вчера кто-то из них умудрился сунуть в центрифугу пробирки неправильного размера — виновника определили в палату, а окропленные кровью осколки смели, будто их никогда не было. Зато генетик обзавелась личным рабочим пространством.
После этого случая к шепоткам об ожидаемом сокращении добавились жалобы о наплевательском отношении руководства к простым работникам. Очередное подтверждение тому, что белый халат не синоним исключительного уровня интеллекта. Персонал буквально сидел на чемоданах, отложив свои прямые обязанности, и выражал полное удовлетворение этим мятежом. Для нивелирования угрозы хватило штрафов для особо отличившихся, что быстро разнесли весть о своем несчастье.
Вдобавок в сеть просочилась запись беспилотника с повсеместно известным бело-оранжевым значком. Дрон застрял в ветвях дерева за сотню метров от комплекса совета. Хотя для гражданских видео оказалось скучным, представители совета отнеслись к происшествию далеко не безразлично. На следующий день делегация пополнилась еще несколькими головами. Для полной имитации полотен Босха не хватало разве что скакавших тут и там адских чудищ. Впрочем, тех сполна заменяла Амари.
Арабские эмигранты — худшая вещь, что может грянуть. Нечистоплотные, шумные, облапывают все, что угодит в поле их зрения, селятся по пять человек на квартиру и непременно зазывают погостить всю родню. После них что проветривай, что не проветривай, смрад пота и гари пропитает все здание до основания. Дальше — только жечь или продавать с концами каким-нибудь начинающим бизнесменам, которым пусть помойка, зато своя.
В отличие от соотечественников Ана Амари не оставляла следов. Зря Мойра не знала, кто ее так натаскал: с удовольствием пожала бы учителю руку. Особенно сейчас, когда арабка захаживала в медблок, как в дом родной. От ее визитов у лаборантов перекашивало стрелку приоритетов, и они принимались кружить вокруг капитана с мокрыми глазами и жалостливыми речами. Предвидя это, ведьма выцепила со службы свою дочь, и костяк медработников переключился на нее. Старое тело не соперник юному — благо, Амари не тешила себя тщетными надеждами.
Изменения в жизни ее младшей не прошли мимо Мойры. Та знала Фарру еще крошечным карапузом, свободно бродившим по базе только оттого, что ее мать занимала слишком высокий пост, чтобы самолично заниматься ребенком, однако гордо несла звание образцовой матери и сыпала советами по воспитанию. Приятно осознавать, что некоторые вещи оставались прежними.
А был ли отец? Занимательно, что никто и никогда его не видел, чему, безусловно, имелись причины. Вероятно, черномазая ведьма убила самца по завершению коитуса — что было бы вполне в ее характере, — или бедняге повезло скрыться незамеченным до того, как она разлепила глаза. В любом случае, завидовать ему не тянуло. Связаться с этой сукой равно что навязать себе камень на шею.
Временами Мойру посещали сомнения: что хуже, арабы или дети? О вторых она знала хотя бы благодаря беременности младшей сестры, не выдумавшей ничего лучше, чем притащить своих выродков в родительский дом. Они даже отдаленно не напоминали мать: темные беспокойные кудри, мелкие, точно крысиные, глазенки и курносость кондитерской посыпкой сверху. Неблагодарная. Тогда мать семейства разочаровалась в обеих своих девочках. Настолько, что грозилась переписать имущество на шестилетнего племянника или одного из своих любовников. Благо, психоневрологический диспансер настиг ее раньше принятия рокового решения.
В спину врезался чей-то взгляд. Подобное внимание нередко оканчивалось просьбой подтереть за младшим персоналом, с чем более чем справлялась доктор Циглер, или перенять на себя чье-то грязное белье, отчего О'Доран не высовывалась из лаборатории без острой надобности и сейчас не спешила оборачиваться.
Плотное аспидное полотно растянулось за окном масляной лужей, скрепившей многочисленные офисы и жилые дома, на балконах которых не показывалось ни души, в одно творение неумелого архитектора. Редкие еще совсем молодые и потому тонкостволые клены с двенадцатого этажа смотрелись воткнутыми в землю зубочистками, что едва могли стерпеть удары ветра и остаться невредимы. Не так давно они скрывали хилые ветки крупными наливавшимися зеленью листьями, однако время обнажило правду.
Мойра почти решила, что это принесли новые соли на анализ, когда на керамогранитном столе вместо ожидаемых образцов появились бумаги. В них генетик признала собственное заявление на увольнение, отосланное капитану Рейесу месяцем ранее. Значит, черед страшилок о безработице и невостребованности на рынке труда.
Обернувшись, О'Доран узнала в потревожившей ее фигуре Амари. Кто, если не она? Но, главное, откуда у нее доступ к документации Blackwatch?
— Полагаю, у вас имеются весомые обстоятельства отрывать меня от работы? — генетик прошла к раковине, сбрасывая в нее защитные очки и перчатки. Она долго и вдумчиво мыла руки, что позволяло обоснованно стоять к ведьме спиной. Подождет, если так уж надо.
Со стороны той исходил шелест — еды в рот не клади, дай пошпионить. Работа сформировала весь образ ее жизни и поведения. Теперь отнять ее равно что отнять сознание, оставив Амари в вегетативном состоянии. Мойре подумалось, что она даже носила бы ей в больницу цветы скучными субботними утрами. Те, что в конце смены и так собирались списать.
Ведьма молчала. На ее макушку, в кои-то веки не обремененную беретом, медным ореолом, точно нимбом, налип свет люминесцентной лампы. О'Доран заняла тесное пластиковое кресло, в которое Амари не вместилась бы при всем желании, в надежде поскорее расправиться с этой пустой формальностью. Ведьма может говорить сколько угодно долго, Мойра не поверит ни единому слову.
Как ожидалось, черномазая сука осталась стоять. Будто учуяла своими невидимыми богомоловыми усиками, что ей здесь не рады. Мойра перекинула ногу на ногу, уставившись на закрытую дверь за спиной Амари. Вещай, о мученица, без тебя дел хватает.
Та во всех красках расписывала тяжелое положение организации, Рейеса, самой О'Доран, будто знала о ней хоть что-то за пределами личного дела, фонтанировала замечаниями о несомненной пользе, что несла генетик, приправила ненавязчивыми угрозами, пока слушательница упорно держалась, чтобы не зазевать. Увы, это не паршивый киносеанс, с которого можно уйти безо всяких последствий, написать гневную рецензию и лечь спать. Впору выпить или, на худой конец, покурить. Наверное, тогда монолог Амари прошел бы на порядок бодрее.
Мойра прекрасно осознавала, почему ведьма осаждала ее: вытянуть МакКри и Габриэля с миссий оказалось затруднительнее, чем ей виделось. Хотя с доступом О'Доран эта сука получила на руки какую-никакую информацию об их операциях, все изложенное большей частью было липой, и этому не стоило удивляться.
Часто агенты Blackwatch узнавали о том, что один из них на задании, лишь после начала того самого задания, еще реже узнавали о продолжительности и целях отсутствия. В отличие от Overwatch они не звали себя семьей, понимая, что каждый преследовал собственное намерение и без раздумий нейтрализовал бы другого ради выгоды. Blackwatch как серпентарий, в котором смешались разные виды змей с единственным сходством — социальной неприемлемостью. Конечно, Энджи противилась причислению Гэндзи к их числу: по сути быть в Blackwatch значит оказаться на отшибе мира.
Дискурс кончился предложением подключиться к новому проекту Overwatch, которых на Мойре висело восемь штук, не считая личных. Но именно этот вмиг стал бы сенсацией, принес бы всем горы денег и славы и далее по тексту. Вот только имя Мойры О'Доран вновь было бы стерто из людской памяти. Дело — ей, лавры — Циглер.
Генетик бездумно провела ногтем по тумбе, хотя лучше бы по лицу Амари, не спеша с ответом. На теле до сих пор ощущался чужой пристальный взгляд, заставивший женщину отвернуться. На лакированной дверце шкафчика возникло мутное отражение ее лица, настолько же белого, как лабораторная мебель.
Схема Амари донельзя проста: сначала она предложит один проект, за ним пойдет следующий и следующий, ровно столько, чтобы выпутаться из омута договоров стало невозможно. Резко приподнялся уголок губ — Циглер бы согласилась. Но между ней и Циглер пропасть шире Тихого океана. Не пройдет.
— Боюсь, я не имею возможности дать вам ответ прямо сейчас, капитан. Как вам известно, меня временно курирует доктор Циглер, поэтому я не могу пойти в обход ее воли.
Вежливый отказ зажег для Амари зеленый свет. Она покривилась, точно вместо напускной учтивости ей подложили разлагавшуюся муху, отчего борозды морщин стали безобразнее прежнего. Обратилась бы к пластике, в самом деле, раз уж работает с людьми. Неужели это подметила только Мойра?
— Уверена, доктор Циглер поймет нас, если мы придем к соглашению без ее вмешательства.
Подавив ухмылку, Мойра придвинулась ближе к ней и оперлась локтями на колени, чтобы до Амари точно долетел ее шепот:
— Вы просите меня нарушить протокол?
Секундная тишина обозначила ошеломление Амари. Привычная ко всеобщему уважению и бюрократическим играм, она не ждала подобной прямоты. В наблюдении ее густых бровей сводившимися к переносице, как сводятся мосты, крылось истинное наслаждение. Его ни с чем не спутать.
— Конечно, нет, доктор, — продолжала она несколько тише, чем прежде. — Я прошу вас задуматься, не лучше ли иметь запасной вариант на случай, если дублинский университет отклонит вашу кандидатуру повторно?
Впервые за весь разговор О'Доран столкнулась с черномазой сукой взглядами. Та склонила голову набок, из-за чего световой нимб сбился, потеряв форму. Стоило упомянуть в причинах увольнения личные проблемы, как ведьма схватилась за лопату. И яма, из которой она вырыла информацию о возвращении в университет, могла сослужить Мойре могилой. Женщина перевела взгляд на небрежно брошенное заявление в прозрачном файле. Как заботливо.
Треск, с которым почетную профессора погнали из Дублина, раздавался в ушах даже сквозь время. Сколько лет назад это было? Четыре, пять, шесть? За такой срок вымывается самое приставучее пятно, однако отбеливатели недейственны в вопросах репутации.
Вступить в секретную организацию значить согласиться с отсутствием справедливости на своей стороне и существование в стойкой неуверенности в собственном будущем. Для Мойры наука — жизнь, и ей, как и всякой жизни, нужна поддержка. Не вода или солнечный свет, но средства. И тем, что у нее на руках, не перебить запасов Overwatch. Генетик медленно повернулась к Ане, стараясь не смотреть той в лицо.
— Я не могу подписать несуществующий документ, капитан. Как только вы составите договор, я с удовольствием ознакомлюсь с ним.
Она была уверена, что Амари улыбалась. Что седеющие брови разошлись, а обвисшие, как у бассет-хаунда, щеки напряглись. Что все пошло по плану.
— Я донесу вашу волю командиру Моррисону, — легким движением она подобрала заявление и прижала его к груди, будто О'Доран бросилась бы за этой паршивой бумажкой. Мнительная сука. — Хорошего дня.
Стоило дверям захлопнуться, как Мойра до скрежета впилась в поверхность тумбы. Времени на препирания с начальством, которое генетик грезила покинуть как можно скорей, не было. Когда вернется Рейес, Амари заговорит его до полусмерти, командир выдаст все коды и ключи, Blackwatch свернут, но уйти просто так ей никогда не позволят. Мойра почти слышала, как на задворках Дублина, в старом непомерно дорогом пансионате загоготала престарелая мать.
Нельзя было снова остаться без почвы под ногами.