4
4 июля 2018 г. в 16:29
Промедлить значило уменьшить шансы Гэндзи Шимады на спасение. Что бы ни говорил Моррисон на пару с Рейесом, до сих пор Шимада оставался нестабилен, и лишнее телодвижение, стресс, незначительная травма могли повлечь за собой последствия, устранение которых заняло бы недели. Но как спасать от врага, имя которого не определено?
Главная из возможных угроз, «Нуль-сектор», сидел смирно так же, как и его радикальные противники, хотя затишье могло оказаться пылью в глаза. Возможно, исчезновение подстроил сам совет безопасности: как-никак, поставить Шимаду на ноги приказал именно он, а проверка эффективности Overwatch могла стать приятным бонусом. Только выделение делегации из семи экспертов, не считая охраны, для поддразнивания дочерней организации не выглядело чем-то, на что пошел бы совет. Значит, это было нечто другое. Нечто с достаточными ресурсами для скрытного проникновения в комплекс совета — и такая вероятность нисколько не утешала.
Сильнее этого доктора волновала закрытость Гэндзи. Все ухудшения, причинявшие ему если не боль, то дискомфорт, находились путем многочасовых процедур, когда легкий путь — разговор — всячески избегался пациентом. В некоем смысле он был настоящим воином: терпел, несмотря на то, что медикаменты находились в открытом доступе. И зачем? Ради экономии, бахвальства, чего? «Это пройдет», — заверяла О’Доран, но осмотры назначались все чаще, а от пациента по-прежнему не доносилось ни слова.
Сначала Циглер полагала, будто Гэндзи не понимал английского. Тогда к нему приставили переводчика, бледной тенью следовавшего за пациентом всюду: на процедуры, обеды, в уборную. Слежка пробудила еще большее недоверие, но необходимый эффект был достигнут — Гэндзи пошел на контакт. Фундамент доверия намечался, однако оставался лишь планом на бумаге.
Его реплики отличались емкостью и сухостью. Черствый профессионализм в ответ лишь укреплял дистанцию между пациентом и врачом, проявление жалости или мотивирование вызывало негативные реакции. Как выяснилось из его биографии, принесенный травмой ущерб не просто подкосил, но изменил ранее бойкого и энергичного человека. Объяснение не заставило себя ждать: со всех сторон слышалось, что ранее подобных прецедентов не отмечалось, что он — уникум, а на уникума возлагались надежды и ожидания, которых тот в силу своего состояния не мог выполнить. Возникал дистресс.
Неготовность пациента к даче показаний против собственной семьи и личному участию в миссиях замечал и слепой. Отпирались только трое: Моррисон, Рейес и доктор О’Доран.
Чем чаще Гэндзи посещал последнюю, тем реже делился с Ангелой своими переживаниями. Однажды он принес от Мойры кубик Рубика и днями напролет собирал и разбирал его, не обращая ни малейшего внимания на медработников и саму главврача. Попытки вызвать его на разговор билась об игнорирование, забрать или коснуться куба — об острую агрессию. Как результат — нарушение аппетита и сна. Инцидент мог кончиться куда трагичнее, чем снижение тонуса организма, если бы Гэндзи не разбил игрушку. Однако Ангела работала с людьми достаточно, чтобы понять простейшую вещь: эпизод с кубом являлся следствием, причину которого предстояло выяснить.
Код доступа генетика не открыл фактически ничего, кроме без того известной информации об устройстве и состоянии тела пациента. Чем дольше Ангела корпела за данными, тем явственнее становилось чувство пустого хождения по кругу, чувство, будто кооперация, за которую она ратовала, в действительности никому не сдалась. Будто она неверно расставляла приоритеты, и трудиться над общей целью в то время, как личные проблемы требовали разрешения, постыдно и ошибочно, как и само ее нахождение в стенах Overwatch.
Если бы не случай в Ханамуре, кто знает, где бы доктор Циглер оказалась сейчас? Участвовала бы в распрях врачей Цюриха или по зову принципов последовала бы на передовую, но однозначно не обладала бы той властью, какую имела сейчас. Гэндзи Шимада помог ей однажды, пусть и сам того не ждал. Теперь черед оставался за доком.
От раздумий делалось тяжко. Вдобавок простая круглая люстра, одна из тех, что увешивали потолки всего блока, моргала четырежды в минуту — Ангела рассчитала — и никак не могла перегореть окончательно, чтобы для ее замены с чистой совестью можно было вызвать специалиста. Ее свет касался стола и пары архивных ящиков, приставленных к стене, оставляя значительную часть кабинета в полутьме. Чтобы разобрать, что там происходило, приходилось вглядываться. Глаза уставали, шея и спина затекали. Девушка потянулась и уставилась в плиточный потолок. Перерыв.
Сидеть без дела казалось так же мучительно, как за ним, а непроглядный угол комнаты раздражал не хуже кофейного столика, на который О’Доран вывалила, похоже, все бумаги, что сумела наскрести по шкафам. После ее изучения листы наверняка придется заново раскладывать по порядку, если не вовсе перепечатывать. Впрочем, волокиту можно поручить ассистентам, которые не смели объявиться в рабочем пространстве ученых без их на то позволения.
Помощь этой женщины была действительно необходима: даже с учетом стесненных условий генетик могла восстановить стандартный режим работы лабораторий. Однако иметь ее при себе оказалось приятнее, чем представлялось. Почти как наблюдать за упеченным в клетку кроликом, общество которых генетик, следуя местным хохмам, предпочитала людскому. Плечи Циглер чуть дрогнули: быть в курсе сплетен входило в ее обязанности, отчего лучше не делалось.
Пусть женщины занимались разными вещами, ощущение присутствия вселяло в Ангелу надежду на то, что из расследования могло что-то выйти. Хоть она и находилась в перманентном ожидании сообщений от Моррисона или Амари, мысль о собственной беспомощности посещала доктора все реже, значит, и приступы паники оказывались дальше, за что Мойру стоило бы поблагодарить.
Кресло, которое давно стоило бы сменить, на подъем отозвалось скрипом. Ангела глянула на женщину, что заняла софу для посетителей, вернее, распласталась на ней со всем удобством, забросив ноги на подлокотник, будто коснуться ими пола равно что встать на лаву. Очередная назойливая привычка. Впрочем, Мойра никак не отреагировала — и хорошо.
Что она пыталась отыскать, Циглер не знала и, наверное, так было лучше для обеих. Меньше знаешь, меньше сомневаешься. Ее взгляд переметнулся от документов к чертовым мятым брюкам генетика, от вида которых к горлу подступил нервный вздох.
С того момента, когда попытка О’Доран погладить одежду увенчалась микропожаром, Ангела взяла эту, как и множество остальных домашних обязанностей, на себя — так она привыкла. Мысли автономно вернулись к списку дел, добавив в середину пункт глажки.
Ангела запоздало тряхнула головой. Какая к чертям глажка? О’Доран без пяти минут саботерка, предательница и знай кто еще!
Она копалась в Шимаде, как хотела, вытаскивала и заменяла части, отключала программы, в чем, несомненно, таилась причина возникавших в последние месяцы неполадок, что так и не были устранены. Скорее всего, из-за ее самодурства и пропал сигнал трекера Гэндзи, единственная очевидная зацепка, которая могла сдвинуть дело. Однако чем больше темных пятен Ангела насчитывала в фигуре этой женщины, тем яснее осознавала готовность спустить ей каждое и тем сильнее хотела дать себе по рукам. Моррисон не ошибся, говоря, что Циглер не стоило допускать к расследованию.
Наконец, Мойра села по-человечески и похлопала себя по карманам. Не обнаружив, видимо, нужного предмета, она с неохотой повернулась к коллеге:
— Не одолжишь сигарету?
— Здесь больше не курят, — сказала как отрезала та, скрестив руки на груди. Она до сих пор не назвала О’Доран цену освобождения той, и с каждой минутой жалела об этом все больше. Может, узнав, Мойра вооружилась бы более дружелюбным тоном.
Малокровные губы демонической женщины изогнулись в улыбке, разогнав по всему ее лицу мелкие морщинки. До того, как Ангела успела задать закономерное «чего тебе?», Мойра перевела взгляд на дальний угол монитора, за которым скрывалась керамическая кружка с вечной пустотой внутри и отпечатками пепла по краям. Ее знанию о грешках Ангелы стоило завидовать.
— Ладно, — бросила девушка и вытянула из ящика стола пачку. Заручиться доверием генетика, пусть и не самым социально приемлемым образом, казалось выгодным. Особенно если не упоминать желания Ангелы прорвать обременявшую ее тишину.
Прикурив, девушка передала сигарету О’Доран и едва не обронила в пути. Только бы не коснуться леденящих пальцев. В благодарность Мойра театрально поклонилась, а сощуренные гетерохромные глаза отразили абсолютное упоение победой. Не было сомнений, она припомнит пренебрежительный жест в наиболее неподходящий момент.
Тонкие струйки дыма встали перед лицом полупрозрачной пеленой. Вспомнилось хитрое стекло в допросной, с одной стороны непроглядное, с противоположной — кристально ясное. То, что сейчас Циглер отчетливо видела Мойру, вселяло бы уверенность, если бы не пристальный взгляд той. Пожалуй, она знала о реакциях Ангелы слишком многое.
Легкий никотиновый душок забивался в ноздри, не причиняя ни малейшего неудобства в отличие от привычного фетора сигарет Мойры. Если та настолько свыклась с ним, что не замечала едкого запаха, то окружающие едва ли его терпели. Однажды, когда Ангеле удалось затащить О’Доран в курилку, сам Джесси МакКри, заядлый курильщик, закашлялся и поспешил ретироваться — что, конечно, могло оказаться проявлением его природного артистизма.
— Иди сюда, — в два шага Циглер добралась до окна и дернула ручку, приоткрыв его сверху. В кабинет забился жестокий уличный холод, принялся щипать лицо и подгонял закутаться в брошенный на подоконник халат, что Ангела и сделала.
Нарочито медлительно, точно очнувшись от послеобеденной дремы, Мойра поплелась к окну и одним движением открыла его нараспашку. Открыла окно в чертовом медицинском блоке, в кабинете главы отдела, пуская в него дым отравы. Вероятно, сейчас во всем здании было распахнуто единственное окно! Циглер успела пожалеть о сдаче позиций.
Она наблюдала, как едва не тухла и разгоралась снова точка на конце сигареты, как податливо мялась под губами бумага, как пальцы степенно перебирали чертовы листы, словно ничего необычного не происходило. Словно очередная склока будет забыта в пепельнице вместе с окурком. Но это было не так.
Исполинская туча, провожавшая Ангелу на работу, теперь распалась на крохотные сизые ошметки, промежутки между которыми заполнили, точно отрезки электрокардиограммы, изогнутые полосы краснеющего неба. Солнечный трон пустовал, готовый вскоре принять Луну, и этот факт породил в груди неясную, затруднявшую дыхание тяжесть. Время продолжало идти, как бы Ангеле не хотелось обратного. Люди жили, уставали, отдыхали, а Гэндзи все еще не был найден. Каждый новый поток дыма, проталкиваемый ветром все глубже и глубже в кабинет, застревал в горле, и Циглер закашлялась.
Нет, проблема не решается одним днем, разговором, сигаретой. Пусть даже Мойра простит ее — точнее, скажет, будто простила, — трещина устремится дальше, разойдется на безобразные отростки, пересечется с ними другими, но останется. Однажды им удалось собрать воедино разрозненное тело, однако то был совершенно другой случай. Нельзя собрать на операционном столе то, чего не видишь. По-детскому обиженное «несправедливо» раздалось в голове.
Не в силах терпеть холод, Ангела вернулась за стол. Мало того, что было зябко, к этому добавилась сковавшая разум неприязнь к рукам, беспорядочно перебиравшим ненужные бумаги, опухлому от недавней попойки лицу, вследствие которой Мойра, наверное, и была такой вялой, ко всему существу этой демонической женщины. И совсем на глубине — к себе, как ко сдавшейся ей. Раненые, больные, здоровые — все читали немощность доктора Циглер, знали о ней и без стыда пользовались, а она неустанно тянула к ним руки. Но они уходили, пока Ангела оставалась на месте.
Прикосновение к плечу заставило ее очнуться и поднять глаза на подошедшую. Дымка рассеялась, почти ничего не напоминало о слабине Ангелы, кроме возникшей перед ней женщины.
— Найдется, — сухо констатировала та, выдохнув остатки дыма. — Мозги местных настолько пропитались вашей агитацией, что они внесут его сюда на руках, будь уверена.
Найдется. Мир Ангелы Циглер рушился, а ей так… найдется, прибежит, пройдет. Как будто нет ни скрывающихся по городу омников, ни бунтующих против них, ни рыскающих в грязных закоулках журналюг из желтых изданий. Никакой проблемы! Должно быть, из праха ее разрушенной карьеры выйдет чудный торт, которого хватит на всех, своих и чужих!
Циглер отвернулась. Напрасно верить, будто О’Доран может сказать хоть что-то обнадеживающее. Дурость. Девушка принялась открывать случайные файлы, создавая видимость занятости, чтобы избавиться от общения с этой женщиной:
— Ты нужна в седьмой лаборатории, указания получишь там же. Как разберешься — найди меня. И еще кое-что, — она снова взглянула на О’Доран, склонившую голову набок, что раздражало с еще большей силой: — Узнаю, что ты пререкаешься с аналитиками, и тобой займется лично капитан Амари. Verstehst du? [Слышишь?]
Скользнув по фигуре Циглер насмешливым взглядом, Мойра кивнула и развернулась. Пора выдохнуть. С небольшой паузой прозвучало два длинных шага до того, как она остановилась:
— Улыбайтесь, доктор Циглер. Так ведь недолго разрушить образ.
Про себя Ангела повторила ее фразу, но не ответила. Осознав, наконец, что диалог окончен, О’Доран вышла. Стоило двери хлопнуть, как Циглер благодарно вздохнула и откинулась на спинку кресла. То протяжно заскрипело, почти завыло животным, а небо вновь разразилось громом, отчего девушка повернулась к окну. У нее никак не выходило свыкнуться с этим.