***
Разводились Бруно и Хельга вскоре после первого дня рождения Лилле. Развод официально зарегистрировали 12 марта, и это был своего рода праздник для семьи Тониссон. К тому времени Густав и Марина были помолвлены, и обоим никогда не нравился муж Хельги. На следующий день Бруно уехал в Таллин, даже не обсудив все, что касается его дочери. «Видимо, ему она тоже никогда не была нужна», - думала его теперь уже бывшая жена. Ей, кстати, пришлось устроится на работу в кафе, где они познакомились. Как бы много она не думала о Бруно, но кафе «Virmalised» все еще оставалось местом, где Хельга любила проводить вечера за чашкой чая и свежей газетой с дочкой на руках. К счастью, Густав и его невеста любили проводить время с племянницей, поэтому проблем с няней не было: Марина всегда была готова взять Лилле к себе. Хельга, казалось, медленно теряла свое «лицо». Иногда, встречая людей, с которыми она не виделась 5 лет, те не могли ее узнать. Ее пухленькое с виду лицо осунулось, мешки под глазами не исчезали, а кое-где даже выпирали кости. Девушка гасла на глазах; единственное, что заставляло ее глаза светиться – Лилле. Она все росла и росла, превращаясь в прекрасную девочку со светлыми волосами и глазами цвета темного шоколада, доставшимися от отца. Спустя несколько лет от Бруно все так же не было вестей, но и Хельга не пыталась его найти. Хоть в ее сердце, может быть, и все еще жила любовь к этому загадочному парню, но умом девушка понимала, что искать его не стоит. Эстонка безумно сожалела, что оставила дочку расти без отца, одновременно понимая, что жизнь с Терасом сильно бы повлияла не только на нее, но и на Лилле. Хельга отчаянно пыталась вновь найти мужчину, которого бы она со временем полюбила, но кому же нужна молодая девушка с ребенком на руках, даже такая красивая и милая, как Тониссон. - Мама, расскажи мне что-нибудь, - потребовала маленькая девочка, накручивая прядь своих тонких светлых волос на палец. Ее букву «р» все еще можно было услышать интуитивно – Лилле пока что не выговаривала ее. - Что-нибудь - это что? Девочка пожала плечами и натянула одеяло до шеи. Ей вот-вот уже должно было исполниться пять. - Могу про мишку или принцессу из книжки, помнишь, ты хотела? - Нет, мама, я хочу про… Какую-нибудь настоящую девочку, - Лилле зевнула и прикрыла рот рукой. - Я не знаю про какую-нибудь девочку, - улыбнулась Хельга. – Могу рассказать про Тамару Тихонову. Это великая женщина. Она чемпионка. - А что такое чемпионка? – темные глаза загорелись любопытством, и в такие моменты Хельга видела свое отражение в дочке. - Это значит она достигла чего-то такого, чего очень сложно достичь, - Хельга немного запнулась, потому что совершенно не знала, как объяснить значение такого легкого, казалось бы, слова. - Например прочитать книгу самой? Девушка рассмеялась. - Ну можно и так сказать. - Расскажи, - девочка по привычке прикрыла глаза, готовясь слушать очередную интересную сказку, а, точнее, историю мамы. - Я мало знаю про эту женщину, но то, как она боролась за золото Олимпиады – поистине невероятное зрелище. - А что такое золото Олимпиады? – дочка приоткрыла один глаз, мило сощурив и другой, и прикрыла рот рукой, зевнув. - Это самая престижная награда для спортсмена. Это знак того, что ты лучший, - эстонка улыбнулась. – Та девушка, о которой я говорю, - одна из лучших. Она очень хорошо катается на лыжах. - А что такое лыжи? – у Лилле, казалось, вопросы никогда не закончатся. - Хммм… - Хельга замялась. – Это такие деревянные палки, на которых зимой можно ездить по снегу. - Как на санках? - Почти, - молодая мама рассмеялась. - А можно мне попробовать потом? – Лилле вновь стала накручивать прядь волос. Дурацкая привычка, от которой мама старалась ее отучить, сейчас казалась милой и по-детски прекрасной. Хельга замялась. Она понимала, что этого, скорее всего, не произойдет. - А что ты мне еще расскажешь? – Лилле опять прикрыла глаза. – Может, ты мне расскажешь, где папа? - Хэй, малышка, только не плачь, - а дочка и не думала. Спокойней ребенка, чем эта маленькая светловолосая девочка, казалось, просто не существовало. Характером Лилле пошла в отца: она всегда терпела боль, никогда не плакала, не капризничала, но плохо спала. – Папа уехал. - А он вернется? – карие глаза блеснули в свете ночника. - Я не знаю, милая. Спи, - девушка и сама уже расстроилась при упоминании Бруно. - Но ты мне почти ничего не рассказала! – малышка вскинула руки и присела на кровати. - Лилле, я уже не знаю, что тебе рассказать. Мне кажется, ты станешь самой умной девочкой на свете, если мы каждый вечер будем проводить за новостями. А у меня уже голова болит от этих всех рассказов. - Совсем немного, - девочка прикрыла глаза. – Так мне будет легче уснуть. Может быть. - Ну ладно. Хммм… А ты знала, что… Нет, это тебе, пожалуй, еще рано знать. - Что? – глаза Лилле сразу же засветились любопытством. – Что? - Совсем недавно на башне старинного замка в Таллине, это наша столица… Но Хельга не успела договорить. Лилле мгновенно открыла оба глаза, услышав незнакомое слово. - А что такое столица? - Ох… - Хельга уже тысячу раз пожалела о том, что стала рассказывать дочке о событиях, которые даже некоторые взрослые толком не могут объяснить, что уж тут говорить про четырехлетнюю девочку. – Это главный город в стране. - Но я думала, что главный город страны – Москва. Нам так говорила Виталина Робертовна. - Все сложно, солнышко, спи. Пожалуй, ты еще не поймешь, зря я начала. И в этот раз Лилле, хоть и без охоты, но послушалась. Хельга зашла на кухню и села возле телевизора. Сейчас в Париже начинался чемпионат мира по фигурному катанию, и не нужно было смотреть соревнования по этому виду спорта, чтобы понять, что Гордеева и Гриньков возьмут золотую медаль. Они выиграли Олимпийские игры, выиграют и чемпионат. На самом деле иногда Тониссон мечтала о золотой награде, висящей на ее шее. Стать спортсменкой – это не та мечта, которая мелькает в мыслях у многих. А если так оно и есть, то эти люди просто не понимают, чего же стоит быть чемпионом. Хельга понимала. Она видела множество спортсменов (не в живую, а по телевизору, конечно), и все они были из разряда людей, которые, если бы захотели, могли бы свернуть горы. Было поздно. Около одиннадцати или что-то вроде того. Спать совершенно не хотелось. Во-первых, на небе не было ни облачка, звезды были видны как на ладони, а во-вторых, Хельга никак не могла выкинуть из головы глубокие карие глаза, которые она теперь вынуждена видеть каждый день. Точнее, не вынуждена, ведь ей в радость наблюдать за дочкой. Ей было интересно, где же сейчас Бруно. Уехал ли он в Таллин? Или, может быть, он все еще где-то здесь, в Нарве, наблюдает за своей бывшей семьей? А вдруг Бруно вообще сумел выехать из страны и просто не знает, как связаться? Впрочем, Хельга была уверена в том, что Бруно не имеет понятия о том, как поживает его дочь и бывшая жена. Хотя надо отдать ему должное: он каждый месяц присылает деньги, но девушка их не тратит. То ли гордость не позволяет, то ли что-то еще. Интуиция подсказывала ей, что эти деньги еще понадобятся. В самом скором будущем.***
На пятый день рождения Лилле Густав со своей женой отвез Хельгу с племянницей в Таллин. На старой полу-разваливающейся «Ладе» из Нарвы в столицу уже независимой Эстонии они доехали за 4 часа. Поездка была долгой и утомительной, но энергия девушки (пока еще сложно назвать ее женщиной) спасала ситуацию: семья Тониссон веселилась на славу. Когда Марина с Лилле отошли чуть вперед, Густав поравнялся с Хельгой и начался тот разговор, которого эстонка так боялась. - Я предлагаю вам переехать к нам, - вдруг сказал брат. Признаться, не этого Тониссон ожидала. - Спасибо за предложение, но, во-первых, я не хочу вам мешать, а во-вторых, нам вполне прекрасно живется и в… - Старой обшарпанной двухкомнатной квартире без штор и стола? - Именно, и вообще-то, к твоему сведенью, у нас есть стол, - отрезала Хельга. Ей определенно не нравился разговор. - Кухонный. Но Лилле скоро в школу, и где она, по-твоему, будет заниматься? - На кухне и будет. Густав, нас всего двое, нам хватит места. У тебя скоро тоже пополнение, так что, пожалуйста, не говори глупостей. Брат замолчал. Его, конечно, не устраивала позиция сестры, но ничего сделать с этим он не мог. Хельга всегда была свободной птицей: делала то, что ей хочется, никогда не слушала родителей, рано ушла из дома, да и переубедить ее было невероятно сложно. Густав же был тем ребенком, которым можно было хвастаться при любом удачном случае. Он всегда был лучшим: в спорте, в учебе, в поведении, ему даже всегда доставались лучшие девушки. Он, конечно, никогда не жаловался, но ему почему-то всегда хотелось быть похожим на свою сестру. Она была какой-то более живой, что ли. Он не мог объяснить. Но то, что они были абсолютно разными людьми, подмечали все: от родителей и до почти незнакомых людей. - Он совсем не писал? – проглотив ком в горле, спросил Густав. - Если ты назовешь его по имени, я не развалюсь, да и разговаривая таким способом ты делаешь ситуацию еще более драматичной, - заметила Хельга, глядя на то, как Марина пыталась объяснить Лилле, почему птицы летают, а люди нет (девочка уже давно задавалась этим вопросом). - Куда уж более, - пробормотал брат. – Да или нет? - Нет. - Но ты собираешься съездить к нему, как-то прояснить ситуацию? - Да. - С Лилле? - Нет. - Хватит отвечать так! - Как так? Я просто не хочу об этом говорить, и ты это прекрасно понимаешь! – Хельга начинала злиться. - Понимаю, но то, что ты молчишь, держишь это в себе – неправильно. - А что правильно? Кричать всем о том, какая я несчастная, о том, как же мир несправедлив, и вообще жизнь - полная задница? - Хельга! – он не впервые слышал от сестры такие слова. - Знаешь, Густав, что неправильно? Когда ты, вместо того, чтобы меня понять, принять мое решение и услышать наконец мое мнение, осуждаешь меня за то, какая я есть. Я не виновата, что я не ты. Парень остановился. Вместе с ним остановилась и Хельга. - Я никогда тебя не осуждал, - честно сказал Густав. - Возможно, насчет этого я погорячилась, прости, - она всегда довольно быстро остывала, - но согласись, я ведь права. Ты всегда считал, что я живу неправильно, хоть и говорил обратное. Я слышала твои разговоры с мамой обо мне. Суть в том, дорогой брат, что если кто-то из нас и делает что-то неправильное, то это скорее ты, чем я. Все, что ты делаешь – живешь по плану, который ты когда-то написал. Но нельзя расписывать жизнь по пунктам. Хотя бы потому, что ты никогда не знаешь, что она может преподнести тебе в следующий раз. Черт, да ты, наверное, даже никогда не делал того, чего тебе хотелось больше всего на свете! Вот что неправильно! Жить под диктовку своего мозга, а не сердца. Густав не выдержал: - По тебе видно, что ты счастлива от такой жизни! - Ты не поверишь, но да, именно так. У меня есть прекрасная и обожаемая мной дочка, я прожила шесть лет в браке с человеком, которого искренне и всем сердцем люблю, и я работаю в месте, где мне очень нравится. А теперь подумай о том, нравится ли тебе хоть что-нибудь в твоей жизни? И парень действительно задумался, потому что сестра была абсолютно права. Он не любил Марину, не любил работу, не любил место жительства и вообще его всегда что-то не устраивало. Но менять что-то он не собирался, потому что боялся того, что же может ждать его в будущем. И этот страх парализовывал, не давая двигаться вперед.***
Когда Хельга заходила домой, в голове у нее до сих пор творился хаос. От того, что она виделась с Бруно, лучше не стало, да и ссора с братом абсолютно не помогала. Все было настолько запутанно, что жизнь казалась бессмысленной. Как только такая мысль посещала Хельгу, она сразу же смотрела на Лилле – все проходило. Темные «манящие» глаза дочки, как и обычно, в принципе, делали чудо, превращая Тониссон из в край запутавшегося человека в маму, в первую очередь. - Было очень весело, мы же поедем еще? – спросила девочка, снимая туфельки. - Надеюсь. - А почему дядя Густав тебя обидел? - Он меня не обижал. - Но ты выглядела очень обесрукаженной. - Обескураженной. И от кого же ты услышала это слово? - Наверное, от тети Марины. Но, кажется, мама Арины тоже произносила это слово. Хельга не знала, что на нее нашло, но она вдруг произнесла: - Знаешь, наверное, сейчас не самое лучшее время для нравоучений… - О! А я люблю нравоучения! – воскликнула девочка. – А что это такое? - Неважно. Но если что-то будет мешать тебе делать то, что ты хочешь, не сдавайся, ладно? - Мам, а ты можешь записать это, чтобы я запомнила? А то это как-то сложно звучит. - Пока да, - улыбнулась Тониссон и убрала туфли на полку, а потом засмеялась, вспомнив, как мило выглядит Лилле, когда ее что-то действительно очень сильно интересует.