Kuld

      Как часто, смотря в зеркало, вы видите совсем не то, что бы хотелось. То волосы не так лежат, то синяки под глазами вдруг стали выделяться еще хуже обычного, то родинка на щеке кажется слишком огромной и несуразной. И так изо дня в день, ругаясь на то, какой ты есть. Правда лишь в том, что жизнь жестока, и ты никогда не будешь нравится себе собой. Единственное правильное решение – принять себя таким, какой ты есть – с волосами или без, с родинкой или ее отсутствием.       У Хельги Тониссон была проблема другого, не менее волнующего рода. Каждый раз, глядя на уже повзрослевшую девочку, она видела человека, которого не надеялась больше увидеть. И она никак не могла принять тот факт, что Лилле вырастает почти копией своего отца, причем не только внешне. С каждым днем становилось понятно, что Лилле – одна из самых спокойных и замкнутых детей, с которыми Хельге приходилось встречаться. Сын Густава и Марины, Миша, был настоящим ребенком – веселым и беззаботным. Может быть, Тониссон никогда бы и не призналась в этом своей дочке, но мама всегда хотела видеть Лилле такой. Со стороны это кажется безобразием и чем-то неправильным, но уж лучше это, чем второй Бруно. Каждая мама хочет для своих детей лучшего, не так ли? Стоя перед зеркалом, семилетняя Лилле волновалась. Это было видно по дрожащим рукам, поправлявшим складки на юбке и по ногам, отбивающим барабанную дробь.       - Не волнуйся, милая, - Хельга стала позади и положила руки на плечи дочери. Присматриваясь к отражению в зеркале, женщина поняла, что неправильно застегнула пуговицы на светло-синей рубашке.       - Я и не волнуюсь, - ответила Лилле, - а вот ты, похоже очень.       Тониссон, пока застегивала пуговицы, и не заметила, как пришла пора выходить. Пропустив комментарий дочери мимо ушей, она взяла ключи с темно-серой тумбы и надела ботинки.       - Давай, Лилле, хватит любоваться, поехали.       - А мы сегодня на машине? - дочка накинула на плечи старую зеленую куртку и натянула на ноги черные туфли с пряжкой.       Хельга кивнула и открыла дверь.       - Давай, быстрее, - кинула она за спину.       Екатерина Александровна, классный руководитель 1 «А», оказалась довольно милой женщиной среднего возраста. Ее темно-каштановые волосы, отливающие рыжим, были собраны в пучок, но волосы все равно выбивались из внешне аккуратной прически. Темно-серые глаза с надвинутыми на них очками в толстой прозрачной оправе осматривали класс с любопытством, но Лилле почему-то сразу поняла, что учитель не будет строгой. Ей даже показалось, что Екатерина Александровна волнуется. Может, ее пугала пухленькая девочка с белыми бантами? Или тот мальчик с черными волосами за последней партой? Лилле наблюдала за новыми одноклассниками осторожно, чтобы никто не заметил, но девочка слева уже давно пыталась встретиться глазами с Тониссон.       - Эй, как тебя зовут? - шепотом спросила она, пока Екатерина Александровна рассказывала детям о правилах поведения в школе или о чем-то подобном. Сказать по правде, Лилле уже давно не слушала классного руководителя.       - А тебя? – девочка редко с кем-то знакомилась.       - Саша, но все зовут меня Александрой, - тут одноклассница надула губки, словно о чем-то вспомнила, - и я первая спросила.       - Лилле. Я Лилле, - Тониссон-младшая наклонила голову и посмотрела на учителя. Женщина все еще пыталась объяснить первоклассникам что-то, чего они знать точно не хотели. Все шумели, толкались и кричали. Казалось, вот-вот по классу станут летать ручки и карандаши.       - Ага, понятно, а ты где живешь?       - А ты?       - Недалеко от Ратуши, постой-ка… Ты всегда отвечаешь вопросом?       - Ой, прости, я даже и не заметила, - Лилле немного подтянула рукава блузки: волновалась. – Возле «Virmalised», знаешь где это?       - Эмм… Нет, а что такое „virmalised“? – Саша, видимо, не знала эстонского, что, в принципе, не было чем-то удивительным. Хоть Лилле и родилась в Эстонии, до границы с Россией можно было дойти пешком за минут 10, а большая часть горожан были россиянами, как, например, тетя Марина. Лилле знала и эстонский, и русский.       - Северное сияние, - девочка отвела глаза, ей казалось, что на нее все смотрят. Вряд ли кто-то из этих ребят знал какой-то язык, кроме русского. Нарву можно было назвать эстонским городом, но с таким же успехом яблоко – это овощ.       - Прикольно, - ответила девчонка, слегка повернувшись, - а ты эстонка?       - Ммм… Ну да, - сказать по правде, общение с Александрой потихоньку переставало ей нравится. Понятно, почему у нее было мало знакомых во дворе и в общем. – А ты… Нет?       - Конечно, - одноклассница широко улыбнулась, обнажая дырки под деснами сверху – видимо, совсем недавно ей вырвали зубы.       От продолжения разговора Лилле спас звонок, и, кажется, спас он не только Тониссон, но и Екатерину Александровну. Учительница, раскрасневшаяся и уставшая, села за стол и открыла журнал, пытаясь что-то прочитать. В таком шуме это, конечно, было невозможно, но женщину это ничуть не смущало. Видимо, опыт «первого раза в первый класс» у нее все-таки был.       Александра сразу же после звонка выбежала из класса, что, несомненно, обрадовало Лилле. Чем больше времени проходило после разговора, тем лучше становилось Тониссон-младшей. Теперь она начала изучать детей, которых она будет видеть каждый день. Видимо, она теперь как никто другой будет любить выходные. Тихие и спокойные. Только она и мама. Иногда и дядя Густав с семьей.       В углу сидел мальчик необычно низкого роста – в очках в прозрачной толстой оправе, с растрепанными иссиня-черными волосами, с изящным носом, как у девчонки, и тонкими губами. Он не плакал, но выглядел очень-очень грустно. Казалось, у него забрали его любимую игрушку. Возле доски ругались еще два одноклассника – один из них, сбитый, но не пухлый, руки которого сжались в кулак, стоял напротив другого. Увидев последнего, Лилле едва не рассмеялась. Мальчик, красный от злости, с широко распахнутыми серыми глазами кричал что-то невнятное, что-то, что мгновенно поглощалось в шуме класса. А вот слева, на месте, где сидела Александра, сидели три девочки. Опрятные, прилизанные и одетые с иголочки, они обсуждали что-то «важное», судя по их охам и ахам. Но даже несмотря на то, что выглядели и вели себя эти дети абсолютно по-разному, Лилле казалось, что они все одинаковые. В них не было чего-то, что действительно отличало их от других. Хотя бы уважения.       Уроки в школе прошли быстро, но Лилле ничего нового не узнала: было скучно и… Как-то предсказуемо, что ли. С самого начала дня с ней пыталась поговорить Александра, и тот странный мальчик в углу, но девочке не хотелось ни с кем разговаривать. Тем более что все казалось уж очень искусственным. Лилле понимала, что первый день в школе должен был принести ей не скуку и еще большую неразбериху в мыслях, а радость и хотя бы предвкушение нового дня. Все, в чем пока была уверена дочка Хельги, это то, что школа – абсолютно бесполезная и по-своему безвкусная вещь, которую ты забудешь после первого знакомства.       Дом не казался Лилле домом. Здесь фактически не было ничего, что могло бы сказать о том, что в этой квартире на последнем этаже трехэтажного старенького здания живет счастливая, пусть и немного одинокая, Хельга Тониссон и ее дочь, красивая, но странноватая. Иногда бывает, заходишь в дом – сразу видно, какие люди здесь живут. И это даже не про фотографии, одежду или вещи, присущие той или иной группе людей. У Хельги Тониссон в доме чистота была редким гостем, а на всякие безделушки, придающие дому уют и спокойствие, просто не хватало денег. Во-первых, работала женщина хоть и почти целую неделю, но доход официантки и репетитора по игре на гитаре не был… Большим. Во-вторых, синенький Ford, пусть и считался уже не таким надежным автомобилем, но все же требовал некоторых расходов. Безусловно, Хельга и Лилле любили эту машину, однако она не стоила тех денег, которые на нее отдавались каждый месяц. Из-за тяжелого финансового положения в спальне Хельги и Лилле ничего, кроме старой деревянной кровати (с уже проседающим матрасом, почти отбывшим свой срок), двух светильников и шкафа. На стенах обои, кое-где поцарапанные кошкой прошлых жильцов, кое-где изрисованные рисунками детей тех же. Мелкие цветочки, изображенные на стенах, немного раздражали Лилле, и тогда она смотрела на потолок, неровный, но чистый. Каждому из нас нужен белый потолок, который смог бы хоть отдаленно избавить нас от мыслей или же, наоборот, собрать их в одну кучу. Гостиная тоже не удивляла разнообразием мебели, хотя грязно-зеленый диван, по правде говоря, был очень удобным. Напротив него стоял книжный шкаф, до отвала наполненный русской классикой: от Пушкина и до Маяковского, хотя маме больше всего нравился Достоевский. Такие же светильники, как и в спальне, тумбочка, скорее похожая на прикроватный столик, и все те же отвратительные обои в цветочек. Их не было только в кухне, да и то только потому, что бывшим хозяевам квартиры пришлось их переклеить. Здесь было катастрофически мало места, так что завтракали, обедали и ужинали Хельга и Лилле в гостиной, на диване: стола не было. Хотя в остальном кухня была укомплектована так же, как и в типичных семьях СССР: в углу светлая раковина, над столешницами висят грязные шкафчики, хранящие посуду и стандартные наборы хозяйки, газовая плита и ящички под ней, в которых в строгом порядке (но, конечно, не в случае с Хельгой) лежат вилки, ложки, ножи и все остальное.       Как бы Тониссон-старшая много не работала, она раз и навсегда установила традицию семейного ужина. Лилле это не очень нравилось, но ничего поделать с этим она не могла, так как и сама понимала ценность таких моментов. Может, у нее и не было отца, бабушки с дедушкой, но это не повод не общаться еще и с мамой. На самом деле Хельга была хорошей мамой, пускай забывчивой, пускай иногда неуместной и чересчур оптимистичной. Единственное, что так мучило Лилле (хотя «мучило» - это слишком сильное слово для описания ее эмоций), это непохожесть мамы и дочки. Девочка часто разглядывала себя в зеркале, улыбалась, смеялась, но даже отдаленно она не напоминала себе маму. Только светлые прямые волосы, заплетенные в косу, являлись подтверждением того факта, что Лилле все-таки дочь своей мамы. Однако даже последняя, часто заглядываясь на свою такую маленькую и одновременно такую взрослую девочку, вспоминала образ, который не хотелось вспоминать. Может, Бруно и пропал бесследно, а для Хельги он все-таки кое-что оставил: фактически полную копию себя, замкнутую, спокойную и вдумчивую копию себя.       - Хей, малышка, я дома! – послышался голос мамы из коридора. – У нас на ужин сегодня пюре с котлетами, так что если хочешь побыстрее разделаться с едой, ее нужно побыстрее приготовить.       Оптимизм мамы всегда удивлял Лилле, а некоторые ее высказывания насчет этого, не всегда воспринимались Хельгой положительно.       - Я тут подумала… Может, мне заняться спортом?       Хельга застыла в проходе, хотя на ее лице отразилась тысяча эмоций: от грусти и до удивления.       - Неплохая идея, у вас в школе как раз есть кружок по бегу или что-то типа того, - женщина быстро сняла ботинки и чуть ли не вприпрыжку вошла в кухню. – У меня сегодня ночная смена в кафе, я оставлю тебе бутерброды и термос с чаем. К тому времени, как будешь собираться в школу, он еще не остынет, надеюсь.       - Термос? Что такое термос? – в такие моменты женщине хотелось обнять дочку. Эта игра в вопрос-ответ раньше утомляла молодую маму, однако с течением времени ей стало катастрофически не хватать этого.       - Я думала, что ты у меня всезнайка, - Хельга достала с верхней полки кастрюлю, - термос – это такая бутылка, в которой горячие жидкости долго остаются горячими.       - Круто, - улыбнулась Лилле. – А почему я раньше об этом не знала?       Хельга пожала плечами и, хитро улыбнувшись, так, как умела только она, села на табуретку, чтобы почистить картошку.       - Как школа? Как ребята? Как учитель? – ножик был не очень острым, поэтому такое занятие, как чистка картошки, могло занять приличное время.       Лилле не знала, что ответить, чтобы не расстроить маму. В конце концов она же будет очень сильно переживать.       - Сносно, - ответила девочка и, забрав нож из рук Хельги, стала чистить картошку сама. Тониссон-старшая уступила, но слова дочки ее обеспокоили.       - Сносно это как?       - Нуу… Нормально, в общем. Жить можно, - Лилле чуть не порезалась, в последний момент убрав большой палец из-под ножа. Хельга открыла холодильник, и, опершись на него боком, лицом к девочке, стала пристально вглядываться в ее выражение лица и движения. Вот что всегда выдавало человека по ее мнению. Как бы уверенно кто-либо себя не чувствовал, язык тела спрятать невозможно. Исключением, пожалуй, был только Бруно. Его было невозможно разгадать.       - Да? И что же такого тебе не нравится в школе? – спросила женщина.       - Честно? – когда Хельга кивнула, дочка добавила: - Просто скучно, наверное. Не знаю. Кажется, я уже вижу всю эту неинтересную ежедневность…       - Ежедневность? – Хельга улыбнулась. Какая же Лилле все-таки милая. – Ну что же, милая, придется тебя разочаровать. Так будет каждый день в твоей жизни. Главное – научится находить в каждом из этих дней что-то хорошее.       - А если я стану детективом? – от мысли об этом, Хельга чуть не упала. Конечно, она и сама когда-то мечтала стать сыщиком, но страх за Лилле как-то не очень помогал принять эту идею.       - Ты правда об этом думаешь?       - Я думаю, что еще рано о чем-то говорить. Но ты знаешь мою мечту, - Лилле положила очередную уже почищенную картошку в раковину. – Но я сомневаюсь, что она выполнима.       - Почему же? – Хельга не хотела расстраивать дочку, но все-таки понимала, что же девочка сейчас скажет.       - И лыжи, и тренер нам точно не по карману, - она тяжело вздохнула и повела плечами.       - Я много думала об этом, - нехотя призналась Хельга. – Густав переехал в Тырву, там недалеко спортивный центр в Отепя. Но такое мы пока не потянем. А вот Кутиорг вполне. Небольшой горнолыжный центр, от Выру до него минут двадцать на машине.       Глаза Лилле сразу же загорелись, она вскочила со стула, бросив нож на пол.       - Правда?       - Я еще думаю, не надо так реагировать, - Хельга улыбнулась, и, аккуратно оттолкнув дочь в сторону, добавила: - Все, хватит, иди лучше почитай.       - Пообещай, что постараешься что-нибудь найти для меня. Я очень хочу стать спортсменкой. Как та тетя, про которую ты рассказывала. Про Тамару…       - Да, милая, про Тамару Тихонову. А теперь иди, не мешай.       Хельга подняла нож с пола, покрутила его в руках и положила на стол. Теперь в ее жизни стоял очередной выбор. Позаботиться о себе и о дочери, оставшись и обжившись здесь, или последовать за мечтой Лилле. В обеих вариантах женщина сомневалась, оба варианта казались неправильными… Хельга бы без сомнений последовала за своей мечтой. Но теперь с повзрослевшей дочкой на руках свои желания убирались на задний план. Конечно, Нарва была таким родным, таким любимым городом, остаться здесь значит стабильность, пусть и лишенная счастья и радости. Да уж… Так бы поступил Густав. И это, как ни странно, и стало причиной выбора Хельги.

***

***       Хоть Лилле и не показывала этого, все ее мысли были о спорте. «Может, - думала она, - у меня и не получится ничего, но достичь чего-то важного, великого все-таки хочется». И в этом «важном и великом» она видела золотую медаль Олимпиады на своей шее. На большее, ей казалось, она неспособна. Большего она и не хотела. Лилле даже и не представляла себя в другой профессии. Мысль про спорт закралась в ее голову давно, и непонятно, почему это произошло. То ли из-за той истории про Тамару Тихонову, которая и особого смысла в себе не несла, то ли из-за того, что когда-то мама рассказывала дочке, что и сама мечтала стать чемпионкой. Одно Лилле точно знала: она постарается сделать все, чтобы достичь своей цели. Что-то подсказывало ей, что у нее получится. Пусть ей было всего семь, пусть она еще толком ничего не понимала в жизни, зато ее сердце грела сама мысль об исполнении мечты. И порой этого достаточно. А иногда нет.

***

***       Старый деревянный дом, когда-то давно покрашенный в зеленый, не удивлял интерьером так же, как и квартира в Нарве. Хотя, надо признать, в этом домике было намного уютнее. И здесь даже была печка! И легкие ковры на полу, и кружевные занавески на больших окнах, и старинная люстра с кристалликами в гостиной навевали не что иное, как уют. Бабушка Хельги, Альма, когда-то жила в таком доме, и тогда еще юная Тониссон очень любила бывать в деревне.       Домик был небольшим – входная, где стояла плита, тумба и все кухонные принадлежности, гостиная, центральное место в которой занимала белая печь, и спальня с двумя кроватями, деревянным шкафом и письменным столом. А что еще нужно для счастья? Хельга, конечно, понимала, что ее опрометчивый поступок, лишивший ее работы, а Лилле школы, может стоить очень дорого и материально, и психологически. Наверное, другого ожидать и не стоило, но ради дочки она готова была на что угодно, даже на старт новой жизни в новом городе.       Переезд состоялся в январе следующего года, сразу после каникул, когда в Эстонии наступили жуткие холода. В тот год зима, видимо, решила поиздеваться, отправив сюда мороз, снегопад и дикий ветер. Из-за тяжелых погодных условий, ни Хельга, ни уж тем более Лилле, не могли выйти из дома, однако после недели, проведенной в новом городе, ветер стих, и даже выглянуло яркое солнце, из-за которого снежные сугробы стали сверкать, ослепляя мимо проходящих людей. Тониссон-старшая устроилась работать (ни за что не поверите) официанткой в «Catherine’s», до которого еще нужно было доехать, зато от школы дочки было недалеко. И все шло относительно неплохо, если бы не ситуация с тренером, который, по слухам, уехал из города надолго. Хельга видела, как расстраивается Лилле, однако в Выру лыжным гонкам обучали лишь несколько человек, и только у одного занятия были более-менее по карману семье Тониссон.       Шел месяц за месяцем, зима прошла, наступил апрель. Восьмой День рождения Лилле прошел скромно, в кафе у мамы. Приехал дядя Густав и тетя Марина с Мишей, их сыном, новоиспеченная подруга Хельги тоже пришла. Лилле не помнила, как ее звали, кажется, Сиерра или Сиенна. Жизнь потихоньку входила в свое русло, в доме провели отопление, и теперь печка служила только для приготовления еды. Тониссон устроилась на вторую работу, уборщицей на теннисный корт. Это, конечно, было далеко от мечты, но здесь, в Выру, было как-то поуютнее. У Лилле тоже появился новый интерес, кроме спорта, она теперь по вечерам любила вязать. Словом, они как бы и забыли о том, ради чего все это случилось.       Кажется, это был ноябрь. В тот день Хельга осталась во вторую смену, заменив другую официантку. Она была очень уставшей, но надежда на хорошие чаевые (а по вечерам чаевые давали чуть больше, чем днем) заряжала энергией. Когда к Хельге подошла Сиенна, она обслуживала молодую пару, записывая в блокнот заказ.       - За тем столиком, вон, видишь, - девушка указала на место около окна, за которым сидели несколько мужчин, - Марио Керрингтон. Он тот, кто тебе нужен. Говорят, его не взяли в сборную даже третьим тренером, только на днях вернулся в Выру. Могу отдать столик тебе.       Хельга кивнула головой и забрала блокнот у Сиенны, отдав свой. Она поправила фартук, покрепче завязала хвост резинкой и, собравшись с мыслями, подошла к столику.       - Здравствуйте, вы Марио Керрингтон?       Потом Хельга долго корила себя за такую прямолинейность. Со стороны было похоже, что она маньячка, наконец нашедшая свою жертву.       - Да, это я, - мужчина лет сорока на вид, с гладкими, ухоженными черными волосами с проседью встал, протянув руку. Хельга недоуменно уставилась на нее, не понимая, что же он от нее хочет. – А вы…       - Хельга Тониссон, - она все-таки пожала руку, но не потому, что хотела, а из вежливости. Ей сразу не понравился этот мужчина. Бордовая рубашка с не до конца застегнутыми пуговицами, заправленная в черные брюки, лаковые туфли такого же цвета – тренер явно был не из бедных. Но больше Хельгу пугали его глаза: карие, но не цвета темного шоколада, как у Бруно, а янтарно-желтые, как мед. Густые брови, прямой нос и тонкие, сжатые в полоску губы, изогнувшиеся в улыбке, безусловно давали мужчине привлекательность, но что-то настораживало девушку. – Моя дочь хотела бы заниматься у вас.       Глаза мужчины померкли, он перестал улыбаться, а вся его напускная заинтересованность пропала в один миг.       - Сколько ей лет? – он сел, взял стакан, до краев наполненный пивом и, глядя в глаза другому собеседнику, не сильно отличавшемуся по впечатлению от Керрингтона, пригубил напиток.       - Восемь.       - Умеет стоять на лыжах?       - Нет, - мужчина усмехнулся, а Хельга прикусила губу, осознав, как глупо сейчас звучит ее просьба.       - Так почему же я должен взять на обучение девочку, абсолютно неопытную и ничего не умеющую.       Повисло напряженное молчание.       - Потому, что вы сможете обучить ее так, как этого хотите вы. Многие не любят брать спортсменов, которые уже обучены другим тренером, - кажется, это была фраза из какого-то фильма.       - Резонно, - только и сказал Керрингтон, продолжая пить пиво.       - Ну не знаю, друг, по-моему, это бессмысленно, - вступил в разговор второй мужчина.       - В субботу, в три, в Кутиорге, жду вас и вашу дочь, посмотрим, что из этого может получиться, - Марио приторно сладко улыбнулся, и Хельга, бесконечно благодарная мужчине, удалилась из поля зрения собеседников.       - Ну и зачем ты это сделал? Это что, новое направление в благотворительности? – спросил сидящий напротив Керрингтона человек, полностью одетый в черное.       - Отстань. Мне нужен новый ученик, да и Аннике будет соперница, пусть и слабая, скорее всего. У меня вон, никто в сборную не попал: ни Арина с Анастасией, ни Юджин с Мариусом. Даже из сборной выкинули, а так может хоть кого-то нового воспитаю.       - Подожди, а что, Юджин разве не поехал на Олимпиаду?       - Поехал, поехал, только в резерв его посадили, этот Майкл даже шанса не дал себя показать. Тренер, мать его…       - Ну ясно, - закончил тему собеседник.

***

***       Лилле прежде особо не задумывалась о цене хорошего результата, точнее, не хорошего, а лучшего. Но теперь, когда на кону, казалось, стояла ее судьба, она понимала, что будет трудиться столько, сколько скажут, столько, сколько требуется. Когда девочка услышала хорошую новость, сначала впала в ступор, а потом, будучи вне себя от радости, стала вешаться маме на шею и кричать от восторга. Хельга от такого поведения дочки была в шоке, но ее осчастливило то, как Лилле отнеслась к этому. Легко. По-детски. В таком жесте она увидела себя. Она очень хотела видеть в своей дочке себя.       Лилле теперь не мечтала, теперь она тщательно планировала, что случится. Сначала она выиграет Стефанию Бельмондо, потом встретится с Тамарой Тихоновой, а потом… А потом она выиграет золото Олимпиады, причем не раз. О ней услышит вся Эстония, все будут знать имя Лилле Тониссон, а папа может быть вернется. Но об этом девочка, почему-то, думала в последнюю очередь. В конце концов, она все-таки строила планы, а не мечтала. Хотя мама всегда говорила: «мечтать не вредно».

***

***       Иногда риск – вещь абсолютно ненужная, ненадежная. Риск – это как фортуна: никто не знает, что случится. Для того, чтобы поставить все на кон, быть готовым пожертвовать чем-то важным, чем-то стоящим материально или духовно, нужно обладать невероятной силой характера. Один шаг в неизвестность может стать роковым, а может и принести что-то большее. Даже не знаю, как объяснить. Конечно, рисковать не так просто, но есть те, кто просто не может сидеть на месте. Хельга Тониссон была как раз таким человеком. Она не могла просто сидеть и смотреть, как что-то происходит, так же, как и ее дочь.