Резкий запах успокоительного ударил в нос, едва открылась дверь.
— Туда, —бледная Лиза, тихо закрывая за ним, кивнула в сторону кухни.
Проходя по коридору, Белов замер, мельком посмотрев в сторону гостиной, откуда доносились еле слышные всхлипывания и монотонный голос Томы. Войдя на кухню, он увидел стоящий на столе ноутбук с замершим на экране кадром, сидящего на стуле Фила, уже почти просверлившего взглядом дырку в полу, да Коса, уткнувшегося лбом в запотевшее стекло.
— Ребят… — замерев у стола, Белов, словно оттягивая самый жуткий момент в своей жизни, старался не смотреть на экран, — может, это ошибка? Любительский кадр, расстояние, да и…
— Это он, — не отлипая от стекла, мрачно пробасил Кос. — Я увеличил, убрал блики, кадрировал, — наконец, повернувшись, Космос посмотрел на Белова. — Это наш Пчёл.
— Черт…
Опустившись на стоявший у стены стул, Саша, заставляя себя, повернул голову в сторону экрана. И как бы ему ни хотелось отрицать увиденное, но узнать в падающем на колени со связанными за спиной руками человеке их Витю не составило труда. Огромное красное пятно во всю обожженную грудь, запрокинутая назад голова не оставляли сомнений и в сути снятого события. Бездушная техника навсегда зафиксировала последние секунды жизни их друга. На языке крутился вопрос о той, кому Тома сейчас не давала скатиться в пропасть безумия, но Белов и сам понимал — Ольга сейчас не услышит ничего и никого - в ее сознании, в ее голове звучит то, что не видно на фото, но что слышит сейчас каждый из них: взлетающие эхом в знойное небо автоматные очереди, горячим металлом остановившие сердце их Вити.
— Достань, — Белов перевел взгляд на подавшего голос Фила. Валера смотрел на него незнакомым доселе взглядом. Сжатые кулаки, тяжело поднимающаяся грудь и глаза человека, который лишился части себя.
— Ты можешь. Ты должен, — поддержал его Кос.
— Вы с ума сошли.
Саша понимал, о чем говорят друзья — разрешение на въезд на территорию, где ведутся военные действия. Он слишком хорошо знал этих двоих, чтобы не понять их намерения. Ему самому было тошно, подкатывающий к горлу ком то и дело приглашал обниматься с толчком. Но Белов знал и понимал не только всю опасность задуманного, но и почти невозможное официальное одобрение сего демарша.
— Ты не догнал, Саш? — Кос медленно слез с подоконника и подошел к нему, замерев напротив. Вдруг, схватив за ворот, резко поднял его со стула едва не удушив. — Эти. Уроды. Убили. Витю. Они убили нашего Витьку!
— Кос, Кос… — Лиза отчаянно пыталась развести друзей, Валера же впервые за все время, что они знали друг друга, даже не сдвинулся с места.
— Посмотри! — рывком толкнув Белова к столу, Кос развернул ноутбук так, что экран оказался прямо напротив Саши. — Смотри, что они с ним сделали! Сам сообразишь, через что он прошел?!
— Кос…
Красноречивые следы пыток на лице и теле Пчёлкина держали взгляд, не отпускали.
— Пока мы тут по диванам рассиживались да чаи-кофе попивали, он… там! Они… его… — голос Космоса вдруг дрогнул, он отпустил воротник Белова, пошатываясь на дрожащих ногах вернулся к подоконнику и замер, глядя на усиливающийся снегопад. И ему вдруг показалось, что сквозь это снежное безумие он видит лицо того, кто, несмотря на долгие годы разлуки, всегда был частью него. — Какого черта… — всхлипнув, Кос облокотился локтями о подоконник, закрыв лицо руками. Подойдя к нему, Лиза осторожно обняла его со спины.
— Ребята, вы не понимаете… — не обижаясь на очевидную реакцию убитых горем друзей, Белов пытался им все объяснить.
— По-моему, — все те же новые, незнакомые нотки в голосе Валеры, — это ты не понимаешь. Саш, — Фил наклонился к нему, смотря прямо в глаза, — неужели твой мозг настолько заплыл депутатским жирком? Это, — рука указала в сторону экрана, — не монтаж, не кино, не постановочный кадр. Это очередное хвастовство обезумевших фанатиков, показывающих всему миру, что они могут творить все, что вздумается! Издеваться! Пытать! Расстреливать! Просто потому что…
Раздавшийся из гостиной резкий крик заставил Филатова замолчать и вместе с остальными сорваться с места.
— Оля… Оленька… — Тома не без усилий, но спокойно и уверенно сдерживала бьющуюся в ее руках Ольгу.
— Пусти! Отпусти меня! — посеревшее от горя лицо, дрожащие губы, сжимающие что-то руки и глаза человека, только что осознавшего весь кошмар происходящего.
— Оля… — Лиза сделала шаг вперед.
— Вы! — вздрогнув, Ольга повернулась к ним, вскочив на ноги, посмотрела так, что скажи они еще хоть что-нибудь сейчас, расстреляла бы этим взглядом почти так же, как расстреляли ее мужа. — Вы знали! Все знали! И врали!
— Оль… — Валера все же рискнул, понимая закономерность Ольгиной реакции.
— Убирайтесь! Вон! Все!
— Оля… — Лиза как никто понимала ее состояние, ее кричащее болью сердце, — ты права. Не прошу простить. Понимаю, тебе нужно…
— Мне, — Ольга вдруг замолчала, тяжело дыша, посмотрела и вроде бы на них, но словно сквозь них, — нужно, чтобы вы покинули этот дом. Оставьте меня… с ним…
— Оля… — Тамара мягко обняла ее за плечи.
— Уходите.
Высвободившись из Томкиных рук, Ольга повернулась к ним спиной и замерла. Тамара подошла к мужу и друзьям и жестом попросила выйти.
— Гарантирую, она ничего непоправимого не сделает, — сказала Тома, открывая входную дверь и выпуская всех по очереди. — Ей просто надо побыть одной, понять и принять. А нам, — посмотрела она на Валеру, — надо как-то сказать это Киру.
Качая головой, Филатов кивнул. Не кто-то другой, он должен принести своему будущему зятю эту страшную весть.
— Завтра, — проводив взглядом отъехавшую машину Филатовых, Белов поднял голову в темнеющее небо и замер взглядом на горящих тусклым светом окнах квартиры Пчёлкиных. — Завтра утром у нас будет разрешение на въезд, — пограничное прошлое уже выстроило в голове цепочку действий, которые должны были помочь осуществить то, что он еще может сделать для друга, обещание данное которому сдержать не смог. — Он не останется там. Мы привезем его домой.
— Сирия большая, — задержав его собирающуюся закрыть дверь машины руку, произнес Кос.
— А жизнь длинная, — поднял на него глаза Белов. — И пока мы не найдем и не привезем его, все остальное идет лесом.
Наблюдая в зеркало заднего вида за удаляющимися фигурами друзей, Александр Николаевич Белов уверенно держал курс в самое сердце Москвы, чтобы в последний раз воспользоваться тем, что собирался сложить с себя, отправляясь в неизвестность, полный, как и его друзья, решимости вернуться обратно только вчетвером.
Негоже одному из них лежать в чужой земле…
Не включая свет, Ольга шла на мерцающий в полумраке экран ноутбука. Медленно подойдя к столу, она опустилась на стоящий рядом стул. Опустошенные, стеклянные глаза смотрели на фото. Протянув вперед дрожащую руку, Ольга коснулась экрана, как если бы касалась его самого. В ушах звучал его голос, на губах горел поцелуй. Его руки, его глаза, его сердце все еще были с ней. Вещи все еще хранили его запах. Брошенные в коридоре перчатки, оставленный на подоконнике бумажник, висевшая в спальне на стуле рубашка. Почему она до сих пор не отдала ее в химчистку? Зачем каждый вечер брала в руки и, поднося к лицу, могла бесконечно долго дышать им. В этом доме все дышало им, жило им. Он был везде, и его не было нигде.
— Я хочу к тебе, — дрогнули губы, когда она пальцем коснулась красного пятна на экране.
В звенящей тишине Ольга поднялась и подошла к угловому шкафчику, открыв, замерла на мгновение и достала оттуда небольшую коробочку. Цитрамон, но-шпа, куча мазей для синяков Кира. Рука замерла на маленькой красной упаковке. Витино сердечное, которое ему выписали после Ховринских событий — чертова аритмия не отпускала его. Открыв коробку, Ольга вытащила содержимое. Из двадцати таблеток отсутствовали только две. Видимо, Витя открыл новую незадолго до отъезда. Словно на автомате, Ольга выдавливала таблетки одна за другой.
Свет зажегшегося за окном фонаря блеснул на гранях стакана в тот миг, когда она поднесла первую таблетку ко рту. И вдруг словно физически ощутила его взгляд, словно он стоял позади нее. А потом медленно подошел, обнял со спины, провел ладонями по рукам вниз и осторожно разжал сжатые в кулак пальцы. Таблетки выпали из рук, рассыпавшись по всей кухне. И в ту же секунду робкий, еле слышный плач раздался из глубины пустой квартиры. Набирая обороты, он звал, умолял, просил. И Ольге сейчас казалось, что это Витя зовет ее, умоляет и просит.
Звон разбившегося стакана померк на фоне заходящегося плача. Уже ее собственного. Тонкие ручейки растекающейся воды догоняли ее, когда она стремительно выскочила из кухни. Вбежав в спальню, подошла к кроватке и достала рыдающую дочь.
Так они потом и уснули в обнимку на их с Витей кровати, накрывшись его рубашкой. Только почувствовав запах отца, Вика смогла успокоиться. Ольга какое-то время еще наблюдала за ней, понимая, что по сути, это то единственное, что удержало ее сегодня в этой жизни. Она должна научить дочь жить. И сама научиться. Жить без него…
***
— Сука!
Вопль получившего головой в подбородок курда померк на фоне раздавшегося грохота. Откуда взялось столько сил, чтобы после всего пережитого раскидывать пытающихся его скрутить боевиков, словно гнилые щепки? И хотя двое из них относительно успешно сейчас удерживали его, тяжестью своих тел прижимая к полу, попытавшегося обездвижить его ноги третьего Введенский пнул, словно шар в боулинге. Впрочем, тот и покатился примерно так же, снеся по дороге троих «соратников», две табуретки и одну ножку стола, после чего та обреченно хрустнула, немного подумала и разломилась пополам, увлекая на пол не только сам стол, но и лежавший на нем фотоаппарат и несколько снимков.
Тех самых, что и стали причиной охватившего его гнева. Поняв, что произошло, увидев документальные доказательства самого страшного предположения, Введенский отпустил исправно работавшие до сих пор тормоза.
Громя все, что попадалось ему на пути так, словно связанные руки вовсе не помеха для побоища, он не видел разъяренных лиц боевиков и заносимых над ним ножей и автоматных прикладов, не чувствовал боли от ударов и вывернутых рук. Он видел только закрытые глаза Пчёлкина и чувствовал разрывающееся от бессилия и бесповоротности сердце.
Убили. Они убили Витю! И хотя они с Пчёлкиным были готовы к этому, понимали, что однажды это произойдет, все же надеялись, что в свой последний миг они будут вместе. А эти суки лишили его последнего, что у него было! Возможности умереть рядом со своим другом. Не коллегой, не подчиненным, а именно другом! Так зачем теперь держать себя в руках? Чем быстрее убьют, тем скорее все это закончится и для него тоже.
— Что ж вы мне оба сегодня имущество портите… — пробормотал над его ухом Зафар, когда его все же угомонили, и, выдав на своем языке что-то еще, похожее на ругательство, отошел.
Его рывком поставили на ноги. Черт… Введенский оглянулся. Обстановочка вокруг была та еще. Словно столетия спустя сошлись в поле потомки Чингисхана и русских князей. И пусть финал был снова нерадостным, утешало лишь то, что они, как и их предки, останутся в памяти этих басурман сопротивляющимися даже в момент смерти.
— А твой приятель очень фотогеничен, не находишь? — Зафар, усмехаясь, поднял упавшие на пол снимки.
— Гнида…
Убьет? Да пусть… Сидеть в яме в одиночку хотелось еще меньше, чем последовать по Витиным стопам.
— Ты, я смотрю, горишь желанием присоединиться к своему напарнику. Так это я тебе в два счета устрою, — поднявшись, Зафар подошел вплотную и замер напротив, потряхивая фотографиями в руке. И снова Введенский физически ощутил, как наливаются кровью глаза. Словно не замечая, как он дернулся, пытаясь вырваться из рук державших его боевиков, Зафар продолжал перебирать фотографии. — Сейчас освещение еще лучше, выглядел бы шикарно, — по едва заметному щелчку пальцами отточенным ударом под колени Введенского опустили на колени. Зафар присел рядом на корточки. — Но знаешь… Больше лицезрения смерти неверных я люблю ломать сильных соперников. Вы, неверные, бесили меня с самого начала. А потому глупо было с вашей стороны рассчитывать на быструю и легкую смерть. Так ему и передай.
Не успел Введенский просто подумать, о чем это Зафар, как его рывком подняли с пола и выволокли из дома. На улице была уже темень, хоть глаз выколи, но все равно он понял, что ведут его не к уже ставшей привычной яме. Раздавшееся впереди фырканье лошадей навело на мысль о начинающихся за конюшнями барханах. Судя по фото, Витю расстреляли именно там. Значит, скоро он увидит его, и они снова будут вместе…
— С новосельем! — толкнув его в черную неизвестность, заржали за его спиной боевики, тут же раздался звук, похожи на щелчок затвора, и хлопок, заставивший его вздрогнуть.
А вдруг вышедшую из скрытой во тьме ниши фигуру знакомо изречь:
— Здравия желаю, командир.
***
Пошевелив рукой, Ольга попыталась, не открывая глаз, проверить, не раскрылась ли во сне Вика. Но рука, сначала полусонно, а в следующее мгновение уже взволнованно, никого рядом не нащупала. Подскочив в кровати, Ольга замерла, не зная, радоваться или плакать. Наверное, безумие было бы лучшим выходом для нее сейчас — не чувствовать этой раздирающей душу боли и пустоты. Но кто тогда будет поднимать дочь, кто расскажет ей спустя много лет, каким был ее папа? Красивым и смелым, нежным и сильным, до последнего верным себе, работе и семье.
Таким, каким она, Ольга, его запомнила, когда он в последний раз перед отъездом присел рядом с ней. Дотянувшись рукой, провел по волосам, задержавшись на висках, смотрел, словно хотел запомнить каждую черточку, каждую ресничку, запомнить и забрать с собой. Как и ее сердце.
Таким, каким она его знала все эти самые счастливые двадцать с лишним лет, опираясь на него, чувствуя себя спокойно и уверенно рядом с ним.
Таким, каким она… видела его сейчас. Сидящим в их с Викой любимом кресле и еле слышно напевающим ей что-то. Осторожно приподнявшись, боясь спугнуть, разрушить это видение, моля, чтобы оно подольше оставалось с ней, Ольга вслушалась в произносимые любимым голосом слова.
«Даже если на сердце дождь,
Не грусти о том, что прошло.
Даже если чуда не ждешь,
Верь, что будет все хорошо…
И когда на душ е темно
Помни то, что тебе сказал,
Уходя тогда далеко.
Я вернусь. Ведь я обещал.»
+++
— Доброе утро.
Чуть не выронив из рук только что закипевший чайник, Лиза медленно повернулась на голос. До сих пор у нее перед глазами стояла картина, которую она увидела, вернувшись домой: рассыпанные по кухнонному полу таблетки, осколки стакана и текущие по полу ручейки. Не раздеваясь, она метнулась в спальню, увидев Ольгу и Вику спокойно спящими, осела на пол, только в тот миг и дав себе волю разрыдаться.
А потом до полночи сидела на кухне и смотрел на экран ноутбука, словно мазохистка, не в силах отвести взгляд. И разговаривала с ним. О погоде, о новых шторах в комнате Космоса, о первом лепете Вики, в котором все отчетливо услышали «папа», и о том, какая он сволочь и как он посмел умереть. И плакала в сжатые кулачки, тихо, как мышка, пока не уснула. И снилось ей, что идут они с Витей по Воробьевым, он привычно заскакивает на парапет, чтобы напугать ее. И когда она взвизгивает, выныривает из-за перил и, хитро прищурившись, говорит:
— Лизок, запомни, не все очевидное очевидно.
Именно этот сон она вспоминала снова и снова, когда услышала за спиной Ольгин голос. Выспавшаяся, спокойная, та подошла и опустила хлеб в тостер.
— Ты можешь посидеть полдня с Викой? — Ольга повернулась к ней. — Мне надо в банк, узнать насчет техосмотра и отвезти наконец Витины рубашки в химчистку. Ты же знаешь, там его любимая. Она должна быть чистой к его возвращению.
Словно не замечая отрешенного кивка Лизы, Ольга включила кофеварку и направилась в ванную.
— Тома, у тебя есть знакомый психиатр? Да, по ходу, для всех…
Последние слова были тихо произнесены уже в выключенный телефон после того, как она совершенно отчетливо услышала в голове голос:
— Лизок, не все очевидное очевидно.
