Пройдя в указанные старейшиной двери, Введенский и Пчёлкин оказались в небольшой комнатке. Глиняные стены, покрытые непонятной застывшей субстанцией, укрытый видавшей виды выцветшей дорожкой земляной пол да некое подобие ковра на стене — вот и все украшения более чем аскетичного жилища. Из мебели здесь присутствовали лишь невысокий столик посреди комнаты да два топчана, на один из которых Введенский помог сесть Пчёлкину, на другой, возле маленького окошка, опустился сам. Не сводя глаз с бледного Вити, тем не менее, по годами выработанной привычке, он бросал регулярные взгляды в зияющую темноту ночи, которая нарушалась лишь мерцанием множества ярких звезд.
Едва Пчёлкин вытянул гудящую от нагрузки ногу, облегченно прикрыв глаза, как дверь открылась, впуская невысокую женщину средних лет. Она тут же направилась к нему, присев возле топчана прямо на пол.
— А вы молодец, — повернув к Введенскому голову, произнесла она, просто бегло осмотрев рану, — все сделали верно, учитывая возможности и условия. По крайней мере, удалось избежать загрязнения раны и, как следствия, инфицирования. Но для нормального передвижения, учитывая причины вашего пребывания здесь, этого недостаточно.
Не отреагировав на пристальный взгляд Введенского, она протянула руку к небольшому подносу, что принесла с собой. Кроме двух довольно потрепанных, но чистых полотенец, все остальное Введенскому и Пчелкину казалось атрибутами колдуна: небольшие склянки, сосуды с непонятного цвета жидкостями и пакетики с порошками, что больше были похожи на ингредиенты для зелья, чем на лекарства. Впрочем, то, что тут же начало происходить прямо на их глазах, именно приготовление зелья и напоминало.
— Извините, — женщина протянула одно из полотенец Пчёлкину, — но это вся анестезия, что я могу вам предложить. Ощущения будут малоприятные, а лишний шум лучше не поднимать.
Кивнув, Витя взял полотенце из рук женщины. Каким-то внутренним чутьем и он, и, судя по поведению, сам Леонидыч доверяли и открывшему им дверь мужчине, и этой женщине, каждое действие которой, несмотря на видимую простоту и покорность судьбе, выдавали в ней высочайшего класса профессионала.
— Вас я тоже попрошу пересесть, — указывая на место на топчане около Пчёлкина, женщина повернулась к Введенскому, — будете держать, когда скажу.
Выполнив ее распоряжение, тот с интересом, но не вмешиваясь, наблюдал, как она смешивает порошки, разбавляя то одной жидкостью, то другой. То всматриваясь в получающийся цвет, то небольшой щепкой проверяя на густоту, она выполняла свои колдовские действия до тех пор, пока, не кивнув удовлетворенно, не отставила получившуюся смесь.
— Сейчас будет терпимо, но будьте готовы, что крайне неприятно, — подняла она на Пчёлкина голову, поднося к ране смоченное в красно-фиолетового цвета жидкости полотенце.
Кивнув, Виктор облокотился спиной о стену, плотно сжав губы. И ощутил знакомый соленый вкус крови в тот момент, когда женщина положила полотенце на рану. Не обращая внимания на то, как русский вздрагивал каждый раз, когда она касалась раны, женщина тщательно обрабатывала ее до тех пор, пока результат ее не удовлетворил.
— А теперь самое главное и самое болезненное, — спокойно, без эмоций женщина посмотрела на обоих сидящих на топчане мужчин. Было видно, что война закалила ее, и подобное ей приходилось делать не единожды, едва ли не чаще, чем чистить зубы. Взяв в руки миску с приготовленной смесью, она замерла, ожидая, пока Пчёлкин сожмет зубами полотенце, а Введенский положит руки на его плечи, крепко прижимая к стене. — Будет горячо, словно вы горите. Если вы понимаете, о чем я.
Понимал ли он? Зарычав даже сквозь стиснутые зубы, Витя не только вспомнил себя в роли шашлыка более чем год назад над костром в развалинах Ховринской больницы, но и понял, что те ощущения были просто детской щекоткой по сравнению с тем, что он испытывал сейчас.
Введенскому стоило немалых усилий удерживать рефлекторно вырывающегося Витю. Понимая всю степень испытываемой им сейчас боли, он понимал и то, что без этой экзекуции он рискует потерять напарника и, даже более того, друга. Хотя его отношение к Вите за прошедшие годы странным образом из хладнокровно делового трансформировалось даже не просто в дружеское, а почти что в отцовское, несмотря на всего десять лет разницы.
Когда женщина полностью опустошила крынку, толстым слоем нанеся смесь на рану, Пчёлкину казалось, что он спекся не только снаружи, но и изнутри. Тело не просто горело, полыхало.
— Сейчас закрывать рану нельзя, — поворачивая голову к Введенскому, объяснила женщина, — должно засохнуть, — переведя взгляд на Пчёлкина, она дождалась, пока он откроет глаза и посмотрит на нее более-менее осмысленно. — Если получится, лучше поспать, или хотя бы полежать. Утром я уберу образовавшуюся корку, нанесу дезинфицирующую мазь и забинтую. Мазь дам вам с собой. Три раза в день надо будет просто наносить ее на рану. Как минимум неделю не мочить. Уже через два дня боли почти не будет, через четыре вообще забудете, что что-то было.
И хотя в данный момент Пчёлкину эти радужные прогнозы казались чем-то из разряда фантастики, тем не менее, он почему-то верил этой женщине. Дождавшись, пока Введенский, забрав у него полотенце, сообразит из него подобие подушки, Витя лег на топчан, вытянув все еще пылающую ногу.
В тот же момент дверь в комнату снова открылась, впуская уже хорошо знакомого им мужчину.
— Я на всякий случай выставил охрану по периметру деревни, — присаживаясь на столик напротив них, произнес он. — Курды то и дело наведываются к нам, несмотря на контроль территории правительственными войсками.
— Ничего не боятся? — подал голос Введенский, пристально смотря на мужчину.
— Шуметь не шумят, а вот мародерствовать… — мужчина усмехнулся, качая головой. — Нам же где-то раз в месяц привозят гуманитарку, в основном, кстати, из России. А шакал он везде шакал, какую шкуру на него не нацепи. Сколько их ни давим, как тараканы лезут. Кто-то хорошо их из-за океана Франклином подкармливает.
— На дилетанта-обывателя вы не похожи, — Введенский с интересом рассматривал старейшину.
— Семь лет Афганистана, там и познакомился впервые с вашим парнем, — улыбнулся мужчина, несмотря на трагичность пережитого в прошлом, да и нынешней ситуации, было видно, что каждая встреча с русским солдатом радует его сердце, — участвовал в Кандагарской операции. С тех пор регулярно поддерживал отношения с некоторыми из ребят, а когда началось все это, — вздохнув, мужчина бросил взгляд в окно, где послышалось эхо разрывающихся вдалеке снарядов, — поставил себе цель помогать вашему брату, пока бьется сердце и есть силы.
Вновь открывшаяся дверь прервала его рассказ. Все та же женщина внесла тот же поднос, но теперь на нем стояла глиняная тарелка с двумя внушительного размера лепешками, две небольших плошки с хумусом да несколько кусков свежезажаренного мяса.
— Нет, — Пчёлкин решительно покачал головой. Понимая, что эти люди отдают им далеко не лишний кусок хлеба, да еще, судя по всему, забили чуть ли не последнего ягненка, он не мог принять все это, несмотря на сильно подорванные силы.
— Вам еще дальше идти, — поставив поднос на топчан, решительно прервал старейшина. — До Хиджура пешком почти сутки пути, большая часть по пустыне. Я бы дал вам лошадей, но последнего берберийца три дня назад курды увели, когда поняли, что больше с нас поиметь нечего, а машины давно служат лишь блокпостами на подступах к деревне. Бензин мы уже несколько месяцев не видели.
— Хиджур? — прищурив глаз, Введенский посмотрел на старейшину. С каждым словом последнего он все больше убеждался, что тот действительно не просто в курсе происходящего, но и сам прекрасно понимает и видит все расклады.
— Самый крупный из захваченных курдами городов, — кивнул старейшина, — находится по ту сторону хребта. Там вам будет проще затеряться. Несмотря на произвол и мародерство боевиков, большинство жителей не стали покидать насиженных мест. И вас с радостью приютят или дадут кусок хлеба. Хиджурцы, — усмехнулся мужчина, — так ненавидят курдов, что не в силах оказывать открытое сопротивление, готовы помогать любому, кто противостоит этим шакалам. Там, кстати, у вас есть шансы найти лучший транспорт, чем собственные ноги.
Кивнув, Введенский взял одну из лепешек, вторую решительно вложил в руку Пчелкину. Понимая, что, как ни крути, старейшина прав, тот, вздохнув, принял как ее, так и протянутый следом кусок мяса. Свежий, остро пахнущий хумус, благодарно проследовал за лепешкой и мясом.
— Сейчас отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь. Думаю, Фатима сказала вам о необходимости до утра сохранять покой и по возможности поспать. Я разбужу вас еще затемно, надо успеть проводить вас к барханам до рассвета. Незачем добровольно изображать мишени для РПГ курдов.
Проводив старейшину взглядом, едва за ним закрылась дверь, Введенский посмотрел на Пчёлкина. Да, тому отдых был жизненно необходим в прямом смысле этого слова.
— Давай поспи, — спеша пресечь на корню возможное возмущение Вити, Введенский сжал его руку. — Тебе завтра силы понадобятся. Нам надо любой ценой дойти до Хиджура и желательно найти там ночлег. А привлекать внимание курдов твоим бледным цветом лица, думаю, лучше не стоит. Так что считай, что спать — это приказ.
Пчелкин молча кивнул и закрыл глаза. На всякий случай положив пистолет поудобнее, Введенский какое-то время наблюдал за Витей, прислушиваясь к его дыханию, но в конце концов, и его глаза закрылись сами собой. «На новом месте приснись солдату невеста», — улыбнувшись, вспомнил он старую армейскую шутку. И ведь действительно, приснилась… Улыбка не покидала губы матерого офицера, которому снился дом и любимая жена Маша, запускающая свои тоненькие пальчики в его колючую седину.
И такие же нежные пальчики снились Пчёлкину, и теплые губы, вкус которых он взял с собой, и глаза, что стояли сейчас перед ним, умоляя вернуться. Во сне он даже протянул руку, чтобы вытереть проступившие в уголках капельки влаги.
«Не плачь…»
***
— Не плакать, — Лиза решительно остановила готовую уже в который раз разрыдаться Ольгу. Из ее сбивчивого рассказа, периодически разбавляемого более разумными комментариями Кира, она поняла главное: любимый братец снова нашел приключение на свою пятую точку.
Признаться, когда Витя не встретил ее в Шереметьево, как они договаривались еще месяц назад, как только стало известно, что ее посылают в Москву на всемирный правовой форум как представителя Верховного Суда Канады, она даже не расстроилась, если не сказать больше: была готова к этому. Зная характер работы брата, а Лиза была единственным человеком, которому Витя открылся в далеком девяносто первом, когда принял предложение Введенского, даже родителям ничего не сказал, а ей доверился, Лиза понимала, может произойти все что угодно, что изменит любые планы против его воли. Все эти двадцать пять лет, несмотря на разделяющие их десятки тысяч километров, они умудрялись сохранять ту теплоту и эмоциональную близость отношений, что зачастую не свойственна живущим бок о бок родственникам. Вот что значит «банда», как коротко окрестили их еще в те времена Саша, Валера и Кос.
Кос… Лиза невольно вздохнула, непривычно для нее после этой двадцатипятилетней закалки, дрогнуло сердце, холеные пальчики с строгим классическим маникюром нервно теребили маленькое простенькое колечко с небольшим стеклянным вкраплением. Лиза невольно улыбнулась, вспомнив как двадцатилетний Кос гордо протянул ей его, сияя словно начищенный самовар. И Лиза прекрасно понимала и всю важность момента, и ценность этого подарка, позволить себе который по тем временам мог далеко не каждый. Это потом по долетавшим до нее слухам — а обрубить концы полностью она так и не смогла — Холмогоров швырял деньгами направо и налево, образумившись лишь годам к тридцати пяти, а знойным летом восемьдесят девятого… Даже Витя тогда понимающе кивнул, увидев на ее руке колечко. Витя… Ворвавшееся из прошлого воспоминание о брате заставило Лизу пока что отодвинуть на задворки сознания мысли о Космосе. Сначала надо разобраться, что именно довело Ольгу до такого состояния, и куда мог отправиться Витя, что его командировка засекречена не хуже паролей к сейфам Центрального Банка.
— Мать, если так пойдет дальше, аптеки района сделают годовую выручку на успокоительных, — бросив опустевшую упаковку на стол, Лиза протянула Ольге незнамо какую по счету чашку чая. — Если отбросить эмоции, ну, уж постарайся, хотя... чтобы ты и без эмоций, когда речь идет об этом мохнатом недоразумении… — вздохнула Лиза, бросив взгляд на вздрогнувшую Ольгу, — какие реальные причины разводить тут Ниагарский водопад?
— Я чувствую… — прошептала Ольга.
Логично. И главное, не возразишь. Брат в своём репертуаре. Свалил на передовую, а ты, Лизок, отдувайся в тылу. Слава Богу, хоть Кир, кажется, адекватно воспринимает происходящее и реагирует на полностью растворившуюся в прострации мать. Бросив короткий цепкий взгляд на племянника, Лиза ухватила за хвост залетевшую в голову мысль, крепко держа ее, чтобы не вырвалась, пока она пытается привести Ольгу в состояние, достаточное хотя бы для того, чтобы получить осознанные ответы на свои вопросы.
— Это, конечно, супер, а что-нибудь более осязаемое? — подперев голову рукой, Лизок подняла взгляд на сноху.
Ольга разжала кулачок, протянув ощутимо помятый листочек. Скользнув взглядом по записке, Лиза снова посмотрела на Ольгу.
— Я не сошла с ума, не надо так на меня смотреть, — Ольга впервые с момента ее приезда посмотрела на Лизу вполне осознанным взглядом. — И не тебе мне объяснять, что Витя скорее себя съест изнутри, чем скажет мне, если отправляется в пекло.
— Дело не только в этом, — согласно кивнула Лиза, — и не тебе мне объяснять, что есть вещи, которые он просто не мог тебе сказать, даже если бы хотел.
— Я все прекрасно понимаю и понимала с того самого дня, как мы с ним фактически вместе подписали тот Приказ, — Ольга поднялась с кресла, в котором сидела все это время, и подошла к комоду, взяв в руки стоявшую там фотографию с выписки Вики из роддома, провела рукой по Витиному лицу. — Но это понимание не лишило меня тревоги за него. Каждый раз, когда он уезжает неизвестно куда. В мире столько горячих точек! — повернувшись к сидящей на диване Лизе, она прижала фотографию к груди. — И нам могут даже не сказать, какая из них забрала его у нас навсегда! Взять ту же Сирию! Сколько нам не договаривают? И то только то, что касается простых ребят, а такие, как…
— И что? Что изменится, если ты будешь знать, где он? Тебя что, пустят потом цветочки на могилку положить? Да ты вообще никогда не узнаешь даже, где эта самая могилка! — Лиза знала, что ее слова сейчас хлещут, словно пощёчины по щекам, ей самой было до тошноты невыносимо думать об этом, но изводящая себя Ольга уж точно ничем не могла сейчас помочь Вите, а вот навредить себе и семимесячной дочери... — Он сейчас там, где выбрал сам, делает то, что выбрал сам! А ты должна делать то, что должна! Ждать! И заботиться о том, кто зависит от тебя.
Требовательный голос этого самого кого-то тут же послышался из спальни. Вздрогнув, уж не зная, от чего больше — от Лизкиных слов или от плача дочери — Ольга замерла, в воцарившейся звенящей тишине молча повернулась к комоду, поставив фотографию обратно. Скользнув по ней рукой, перешла на комод, провела по краю до самого конца. Постояв еще с пару секунд, пошла на призывный голос дочери.
— Я, пожалуй, спать… — прошептал Кир, поднимаясь из другого кресла, сидя в котором, все это время наблюдал за матерью и теткой, в некоторые моменты боясь даже дышать.
— Надеюсь, ты хорошо его вещи спрятал?
Кир замер в дверях, не оборачиваясь, сглотнул вставший в горле ком, и, не сказав ни слова, исчез в полумраке коридора.
— Твою ж мать, Витя Пчёлкин, — убедившись, что ее предположение совпало с реальностью, решив, что, как и ее любимая героиня, она подумает об этом завтра, Лиза поднялась с дивана и подошла к комоду, взяв в руки фотографию, внимательно посмотрела на брата, — только попробуй не вернуться.
***
— Дальше сами.
За огромные барханы высотой чуть ли не в человеческий рост они зашли как раз в тот момент, когда на востоке показались первые робкие пока еще лучи солнца. Но Пчёлкин с Введенским не хуже старейшины знали, что на этой земле, полной контрастов, все меняется молниеносно. Зыбучие пески резко переходят в непроходимые кустарники, а минуту назад стыдливо подсматривающее за ранними «пташками» солнце уже безжалостно палит с небес. Но на удивление и первое, и второе сейчас было им на руку.
— Пока солнце не в зените, вам надо уйти как можно дальше. Сейчас оно слепит курдам в глаза, и даже если вас заметят, снять не смогут. Но имейте в виду, боевики могут вам встретиться на всем протяжении пути, поэтому держитесь кустарников, в них проще затеряться, чем в барханах. Воды вам должно хватить. И не забывайте про мазь.
При последних словах старейшина повернулся к Пчёлкину. Посреди ночи Фатиме пришлось сбивать вдруг поднявшуюся почти до сорока температуру подручными средствами, и даже разбуженный старейшиной Введенский был готов разрешить использовать любые колдовские снадобья, лишь бы был результат. А потому, когда проснувшийся утром Виктор совершенно спокойно встал, то был крайне удивлен внезапным порывом командира крепко обнять его.
— Удачи, — старейшина по очереди пожал протянутые ему руки.
— Спасибо, — Введенский лишь кивнул, понимая, что как они с Витей успели стать для него с женой близкими, так и война этих людей стала их войной.
— Храни вас Аллах, — прошептал старейшина, едва две мужские фигуры скрылись за барханом.
Каким-то внутренним чутьем он почувствовал, что помощь всевышнего еще не раз понадобится этим людям, но он не знал, что за ними с противоположной от слепящего в глаза солнца стороны все это время наблюдал один из жителей деревни, успевший даже несколько раз нажать на кнопку фотоаппарата. Чтобы, едва песок засыплет следы старейшины, выйти из своего укрытия.
— Они направляются в Хиджур. Двое. Русские. Один с раненой ногой. Имен не знаю, портреты вам сейчас вышлю.
Нажав «отбой», он дождался, пока телефон мигнет о благополучной доставке сообщения, тут же стер и фотографии, и номер адресата, и как ни в чем не бывало направился в сторону деревни.
