Шлюха

Рыжий приходит домой, кидает рюкзак к тумбочке для обуви и отпрашивается у мамы на ночь к другу; не отпрашивается, просто говорит, что сегодня ночью будет у друга. Мама просит его выкинуть мусор и не возражает. Рыжий выкидывает мусор и подумывает выкинуть и пакет с лекарствами, и вообще остаться дома, потому что хуй он клал на Хэ Тяня и на то, что ублюдок болеет. Рыжий уходит от мусорки и идёт к автобусной остановке. Рыжий тратится на транспорт, доезжает именно до остановки у многоэтажки Хэ Тяня. У него сюда три пересадки было и за каждую он заплатил, потому что билет на одну поездку дешевле, чем на пять. И сейчас он без воды глотает подавители, потому что от двери исходит неприятный запах гона, и Рыжий понимает, что Хэ Тянь очень качественно наебал своего лучшего белобрысого друга. Рыжий поворачивает ключ в нужную сторону дважды, открывает дверь от себя, выдыхает, и опасливо входит внутрь, закрывая за собой. Да. Тут воняет. У Хэ Тяня гон. А Рыжий не взял с собой запасной блистер блокаторов. Он дебил или ему пора начинать молиться? И, кажется, не одному Богу, а всем: и греческим, и славянским, и олимпийским. А ещё Аллаху, если уж на то пошло. Рыжий трет свой затылок; отросшие волосы ощущались неприятно, зато это хоть как-то помогало ему выстроить дальнейший план действий, и, наконец, задать самому себе вопрос: уж если ты почувствовал вонь, то чё домой не ушел? Во-первых, нужно дать Хэ Тяню таблетки от гона и подавители для альф, которые каким-то чудом были в пакете Цзяня. (да, Рыжему нечем было заняться в автобусе, и он просто читал краткие инструкции на задних сторонах двенадцати коробок с лекарствами) Во-вторых, нужно наготовить ему еды на дня два или три — гон, в среднем, длится около недели, но первые три дня, как Рыжий помнил, для альфы самые не очень, когда он может встать с постели — при том факте, что у него нет партнёра — в моменты, когда организм даёт ему четырех-восьми часовую передышку. У кого как, в общем. (Рыжий надеется, что у Хэ Тяня будет хотя бы шесть часов) А в-третьих, черт, Рыжему нужно будет сходить до аптеки. Но: ему также нужно находиться рядом с Хэ, чтобы застать нужный момент. Чтобы, конечно же, дать время Хэ выспаться, а потом накормить. (и таблетками напоить) И в конце: уйти. И, напоследок, проклясть Цзяня. И: молиться, чтобы Хэ не принял его запах, как запах омеги, потому что это возможно, ведь он, по сути, омега, но его вонь не совсем, как у омеги — иначе потерь, лицом которых является гордость, не избежать. Рыжий проходит в кухню, смотрит на кровать, на которой лежал голый по пояс Хэ Тянь, дышащий загнанной лошадью, к счастью, не ворочащийся каждые пять секунд; смотрит, смотрит и смотрит, пытается не обращать внимания на то, как лучи заходящего солнца играются бликами на подтянутом животе с четкими очертаниями пресса. Рыжий не уверен, что это его мысли, поэтому трясет головой, тянет себя за волосы, сжатые в тугой кулак, и пытается отвлечься. Рыжему бы действительно отвлечься, ведь у него до течки совсем немного, и будет безвыходная ситуация, если из-за запаха Хэ Тяня у него начнется куда раньше. Рыжий жалеет, что не ушел, когда почувствовал ещё у двери. Ему, блять, просто не хочется близости с Хэ Тянем, альфой, и как же обидно, что его пиздострадания не помогут.

***

Через полтора часа Рыжий запирается в огромной ванной комнате, выкручивает кран на полную ледяной воды, подставляет руки и окунается в них лицом, пытаясь хоть как-то стереть с себя запах, кажется, впитавшийся уже в него всего, преследующий его вязким шлейфом из возбуждения и, господикакойужас, приятного вдруг аромата гона. Ебаный, ебаный Хэ Тянь, почему ты не сказал Цзяню, что у тебя гон, почему. И почему Рыжий настолько был туп все это время, что не понял: за две недели перед первым, реже вторым, гоном у альф нет запаха абсолютно, чтобы подготовить тело к огромному выбросу феромонов. Как он мог забыть то, что каждый раз перед началом урока биолог вбивает им, уже беся этим всех и каждого. Просто: как? У Рыжего сейчас внутри все взорвется, если он не сделает с собой что-нибудь. Не сделает с резко появившимся возбуждением, с текущей задницей, с дрожащими руками, с ногами, которые его почти не держат. С чёртовым запахом, который Рыжий сам чувствует: грубый, с горечью пота — даже смазка чувствуется — и с явно выраженной омегой в нем. Без этой слащавости, присущей большему проценту омег, без какого-либо приятного и нежного, тягуче-возбуждающего и будоражущего обоняние привкуса, который можно ощутить языком и вообще всеми рецепторами вкуса. Это у омег в запахе такая особенность. Этого у альф нет. У Рыжего тоже. Рыжий вообще, по сути, альфа, только без узла и с текущей раз в два месяца задницей. Рыжий смотрит на себя в зеркало и чувствует отвращение. Рыжий смотрит и кусает губу до крови, колет и щиплет неприятно. Он садится на холодный кафель, слушает, как напор воды течет по сифону в канализацию непривычно тихо, и думает, как бы ему съебаться, да так, чтобы ни Хэ Тянь, ни один из всех тех альф на улице его не учуяли. Однозначно: ему нужно подрочить, потом помыться, а потом уже уйти. Но сначала: выйти отсюда и выключить плиту, на которой вот прямо сейчас уже может сгореть тушёное мясо для Хэ. (а ещё закрыть кран и вытереть лицо) Главное, чтобы это не закончилось хуже сгоревшей еды. Рыжий вздыхает. Шаг. И еще. А потом еще, еще и еще. И доходит до кухни. Вытирает пот с лица, шеи — пиздец жарко, дышать вообще нечем. В воздухе запах Хэ Тяня, душащий тяжелой петлей по горлу и это неприятно, неудобно. Рыжему кажется, его личное пространство трескается с каждым вдохом-выдохом, резким движением, поворотом головы в сторону, нуждой посмотреть, не встал ли с кровати Хэ Тянь; трескается и все тут. Ужасное ощущение, что Хэ его учует, что сможет встать с кровати и Рыжий не будет против всего, что будет дальше — убивает, заставляет ненавидеть самого себя, позволяет разочаровываться в своей личности и уебищной сущности. Рыжий затыкает себе нос запястьем, подходит к плите и смотрит на маленькую кастрюльку с коричневой жижей в ней, — есть можно — и елозит пальцами по сенсорам, пытаясь вспомнить, насколько быстро эта штука остужается и нужно ли убирать с нее кастрюлю. Честно, Рыжему плевать, сгорит ли еда для Хэ или нет — главное свалить без происшествий, на все остальное откровенно похуй. Если что-то произойдет, это будет трагедий вселенского масштаба — которую страстно хочет его организм, но не он, не Рыжий. Без омеги внутри себя он этого никогда не захочет. Он передвигает кастрюлю на столешницу, закрывает глаза, думает. Думает: запах у омег во время возбуждения мягче, у альф — тяжелее. Хэ проснется и сразу все поймет. Любой поймет. Рыжий кусает губы, опускает запястье, пробует воздух, в легких от запаха все давит, сжимается и сердце бьется быстро-быстро. Рыжий слышит его, чувствует настолько отчетливо, что даже больно. Ему бы как-нибудь обоняния лишиться на неопределенное время и чтобы навсегда, когда вонючий Хэ рядом. Чтобы блять вообще ничего не чувствовать когда этот будет рядом. Рыжий открывает глаза, хмурит брови, ощущает, как горят его щеки от напряжения, возбуждения и совсем чуть-чуть — смущения. У него член стоит, задница течет и в итоге придется одеваться в одежду Тяня, которую легко можно найти в ванной, потому что его собственная провоняла его же отвратным запахом возбуждения. Рыжий готов прыгнуть с окна и как же он рад, что если все же прыгнет — больше не проснется. Вдох. Ладно, Мо Гуань Шань. Выдох. Давай еще немного подумаем. Вдох. Тебе стоит уйти сейчас же в ванну, чтобы не проебать свой план окончательно и с точностью в девяносто девять процентов, все же, не уйти в окно. Выдох. Да, именно так. Рыжий открывает глаза, прислушивается — тихо. Только его дыхание. И Хэ Тяня, конечно же. Совсем рядом только. Вот прям здесь — близко-близко к Рыжему. Нужно было сразу в ванну, а сейчас уже бежать некуда — проход из кухни закрывало тельце Хэ, в нос бил запах и ноги не держали. И это странно — из него могла бы просто вылететь вся уверенность в себе, хороший удар и редко появляющееся умение вывертывать ситуацию в свою сторону, но ноги-то че подкосились. Он смотрит на Хэ, сипит носом громко, вдыхая запах, и сжимает кулаки до скрипа и побелевших костяшек, все тело сводит; глаза болят, щеки горят и Рыжий это ощущает, губы в кровь обкусаны и вся ситуация, по сути, страшная пиздец — ему бы хоть как-то попытаться что-то сделать, да ебаные ноги прилипли к полу и хоть не держат, но кажутся невероятно тяжелыми, приклеенными на клей-момент. Рыжий задыхается. Сводит брови. Сглатывает слюну. А Хэ Тянь смотрит и его глаза — красивые, зрачки блестят красным, радужка черная. Ресницы кажутся длинными — голова наклонена вперед так, что и брови тоньше выглядят. И нос кажется более красивым, чем обычно. И… Рыжему нужно успокоиться: выпить водички, подавители для альф и плевать, как они подействуют на его организм — на все плевать, лишь бы не думать о Хэ. У альфы разворот плеч широкий, ключицы тонкие, выпирают, острые, с глубокими ямочками над ними, а под привычной темно-серой футболкой и не скажешь, что есть такое. Но Хэ не в футболке. Торс оголен, домашние спортивки не завязаны и почти опустились до… Рыжий просто видит это дорожку волос, кучерявых и длинных, не сильно темных, негустых, видит лобок и дальше штаны. Рыжий сглатывает слюну. Он не хочет о нем думать, не хочет смотреть на него. Хочет дать себе подзатыльник, сделать что-нибудь с ногами, чтобы можно было ходить. Хочет сделать хоть что-нибудь, но бля. Он омега. И он у него стоит.