Мазохист

      Сидит, раскинув ноги поперек коридора, пускает слюни на домашнюю футболку с таким умиротворенным лицом, что, вспоминая его обычную рычащую рожу, хотелось только потрепать по голове и идти дальше — подальше от горя. — Кач-чан, — Изуку садится возле него на коленки и толкает в плечо. — Кач-чан, — повторяет настойчивее, — Кач-чан! — Ась! Что! Пожар?! Мама, я... — Бакуго резко подрывается, вскакивает на ноги, нервно осматривается по сторонам и наконец обращает внимание на Изуку, от испуга приземлившегося задницей на пол, и Шото, презренно стреляющего в него глазами, — ...случайно. — Ну что, оно проснулось? Уже можем идти? — фыркает Тодороки, берет Мидорию за ремешок сумки и тянет, таща его за собой по полу, тот возмущённо машет руками, выскальзывает из охвата сумки, отряхивается и бросает на Шото взгляд из разряда «ага-ага, шавка, я тебе напомню». — М-м, голубочек, вот так ты заботишься о своем возлюбленном? — рычит Катсуки, выделяя последнее слово. — Что ты здесь вообще забыл, Бакуго?       Враждебность на его лице сменяется растерянностью: а ведь правда, почему он здесь? Он протирает сонные красные глаза, хрустит затекшей в неудобной позе шеей, бесцельно шарит пальцами по помятой футболке.       Тодороки кажется, что он слышит скрежет: видимо, у Бакуго начал работать мозг, потому он так резко вздрагивается и вопит: — Да поговорить с тобой, половинчатый, хотел. Видел, как ты шел в комнату к Деку, планировал дождаться, пока ты выйдешь, и поболтать, но не дождался. Боюсь представить, чем вы там ночью занимались. — Надеюсь, тема поинтереснее, чем в прошлый раз, — говорит Шото, разминая пальцы левой руки. — Я тебя разочарую, голубочек, — он делает шаг в сторону Тодороки, потом ещё и ещё, пока не застывает, выдыхая в лицо Шото горячим паром. — Значит, повторяю ещё раз, о-т-ъ-е-б-и-с-ь от Деку, или ты после прошлого раза ещё не понял? Хочешь, чтобы я ещё раз морду набил?       Тодороки закипает, ещё немного — и огонь его причуды начнет просачиваться, сжигая, сквозь одежду. — Поиграться хочешь, да? Выделиться за счёт отношений с не соулмейтом? Или тебе скучно, не понимаю. Соблазнить тупого Деку, у которого коробка червей вместо мозга, потому и думает исключительно своим агрегатом, как раз плюнуть! Только вот, половинчатый, не забывай, это я — его родственная душа, не ты! Не испорти мне парня своими больными сексуальными желаниями.       Шото замахивается на него рукой — Катсуки перехватывает ее в воздухе, сжимает, расставляя запястье изнывать от соулболи. — Ты нарываешься, Бакуго, — его рука от хватки Катсуки начинает дрожать. — Сделай одолжение, хоть раз в жизни — оставь нас в покое. Пожалуйста.       Голос начинает дрожать, он брезгливо поджимает губы — Бакуго довольно ухмыляется, наслаждаясь, как Шото горбиться и сжимает кулаки от боли. Он заносит свободную руку, собираясь размазать по стене это уродливое ебало, которое так приглянулось его Деку. — Кач-чан! — Изуку выскакивает между ними, тулясь ближе к Бакуго и толкая его в грудь.        Катсуки не сопротивляется, послушно отстраняется, но продолжает дергать губами, обнажая зубы, словно собака, готовая вот-вот броситься на жертву. — Тодороки прав: тебе не стоит лезть в наши отношения. — Как я могу стоять в стороне, когда здесь творится такой цирк?! — Бакуго резко толкает Деку в плечо, тот пятиться, пятаясь удержать равновесие, и — Шото ловит его, аккуратно придерживает и неловко шепчет извинения, чувствуя, как Изуку выгибается в пояснице из-за соулболи. — Ты что, мазохист, Деку? Нравятся эти острые ощущения? Или настолько тупой, что надеешься на чудо, в котором сможешь спокойно, без угрызений совести, вылизывать своего любовничка?! — Кач-чан, — говорит Мидория, прерывчасто дыша от приступа соулболи, — через пару минут начнутся занятия, а ты до сих пор в домашней одежде.       Бакуго не чем ему возразить, только раздражённо фыркает и уходит к себе в комнату, бурча «мы ещё не закончили» себе под нос.

***

— Что, следишь, Бакуго, да? — А-ах, круглолицая! Напугала! — рычит Катсуки, чуть не падая на землю из положения сижу-как-гопарь-на-скамье, но вовремя хватается за деревянную спинку и выравнивает равновесие. — Не хочешь-ка съебаться отсюда, чтобы нас обоих не спалили? — Ну и где они? — Урарака садится рядом с ним на скамью и шарит взглядом по местности. — А, вон, вижу их.       Центральный парк года, напротив — сплошная улочка из ресторанов, кофеен, магазинов, в окне одной забегаловки, прямо напротив одной из многочисленных лавочек, мирно проводили наедине досуг после школы Тодороки и Мидория. Но, как оказалось, не совсем наедине. — И что они делают? — Пьют кофе и болтают, как видишь. — А ты что здесь делаешь? — Аналогичный вопрос, — Бакуго краем глаза видит растерянность и смущение на ее лице. — М-м, понятно. Сталкерша. — От сталкера слышу! — Он мой соулмейт, Очако, имею право! — Ага, соулмейт, только вот, кажется, не твой.       Бакуго еле давит злость в себе, во благо Урараке, в частности, и всего ближайшего района Токио, в целом. — Долго они здесь? — шепчет Очако, из-за спинки скамьи поглядывая на своих одноклассников.        С другой стороны улицы было видно только светлую да темную макушки и две пары любопытных глаз. — Уже два часа. Ходят сюда каждую пятницу, после занятий. Сегодня, правда, задерживаются, обычно в такое время, — он взглянул на часы, 18:08, — они уже в общаге. — Я знаю.       Бакуго снисходительно косит на нее глаза и говорит: — Нормальной бы бабой была, не влюбись ты в Деку.       Урарака удивлённо хлопает глазами, заливается пунцовыми румянцем и вопит, оправдываясь: — Да за друга я волнуюсь! Не повезло парню: его родственная душа... ты! И этим все сказано, — она замолкает, опасается еще сильнее вывести Бакуго из себя, тот уже и так сопит носом, трясется, как газовый чайник на плите, точно вот-вот рванет. — Сестричке будешь свои сказочки рассказывать. — У меня нет сестры. — Братику, значит. — И братика тоже. — А-а-а! Да вали, блять, к своему очкарику!Задолбала!       Бакуго попадает прямо в точку, крошит уверенность Урараки, снова погружает ее в склизкую жёлтую жижу из проблем, страхов, переживаний, что обволакивают лёгкие, не позволяя сделать вдох. — Это жестоко с твоей стороны, ты что, забыл, что я... — говорит девушка, еле-еле сдерживаясь от приступа слез. — Да всё я помню: и о тебе, и о очкарике, — перебивает ее и раздражённо машет рукой, мол, заткнись. — Этим мы и похожи, — шепчет Урарака максимально убитым голосом, — у обоих проблемы соулмейтами. — Да нифига мы не похожи! — рычит доведенный до предела Бакуго. — Ты сознательно отрицаешь свою родственную душу, а я пытаюсь ее вернуть, забрать свое. Не понимаю, чем тебе этот очкарик не угодил. Печеться так о тебе, подарками обсыпает... Раз не этого каждая баба хочет?! — Да потому что я не собираюсь идти на поводу этой прогнившей системы, в которой места истинным чувствами просто нет, которая направо и налево твердит, что только отношения соулмейтов правильные, пусть как бы они могли не ненавидеть друг друга! И ты лишь представитель этой системы, — делает паузу, — хотя, нет, тобой движут не общественные нормы и даже не любовь, а эгоистичное желание владеть Деку! — Да что ты понимаешь, стерва?! — вскрикивает Катсуки, но Очако его снова перебивает. — Иида хороший, но, как парень, меня он не привлекает, от слова, вообще! Не понимаю, каким боком он стал моим соулмейтом. Да и он меня не любит. А все, что он делает — это сугубо потому, что так положено! — Предпочитаешь следовать за тем, что может тебя убить?! — Да пусть и так! Уж лучше, чем жить в обществе, где слова любовь и искренность заменили — удобство и комфорт! — Смешно слышать о чем-то моральном от бабы, что пошла в герои ради денег! И пусть, кто только скажет, что ты хрупкая и нежная, стерва! Ебало разобью слепому уродцу!       Урарака застыла с открытым ртом, не способная и слова сказать от накатившего на него возмущения.       Они уже давно не сидели на лавочке, только тихонько перешептываясь — сейчас их крики были слышны чуть ли не соседнему кварталу. Активно жестикулировали, ругались, а от драки — а ведь все так хорошо начиналось! — их сдерживали только эти самые общественные нормы да наказание за использование причуд. Уже и забыли, зачем они сюда пришли, что делали, их головы заполонили мысли лишь о том, как бы так смачно втоптать чужую гордость в грязь.

***

— Я, конечно, понимаю, почему здесь Бакуго, но Урарака... — говорит Изуку, наблюдая за теми двумя из окна. — Ты хороший аналитик, Изуку, но порой не понимаешь даже простых вещей, — и добавляет, лукаво сверкнув глазами: — убежим, пока они так активно заняты друг другом? — Да, однозначно!