Зависим

Он словно блядская кинозвезда. Томный взгляд из-под длинной чёлки, кожанка, прибавляющая пафоса, уверенность, которой пропитано каждое слово, каждое движение, жест. Недаром все девчонки в округе растекаются от него такого — с головы до пят охуенного. Они все плывут, они все у его ног: сильная и независимая малышка Нура, глупенькая и наивная мечтательница Вильде и целая тьма девушек, неизменно вздыхающих по тому самому Вильяму Магнуссону... И даже Крис. Крис, который непонятным образом встал в один ряд с пустышками, коих в его жизни будет несметное число. У судьбы отменное чувство юмора. Он каждое утро смеётся надрывно, до хрипа. Забавно же, да? Обхохочешься, блять. — Крис, ты завис? Да, я завис. Я погряз, меня засосало в трясину, из которой не выбраться. Я по уши, по самую макушку, с концами — в тебе. — Задумался просто, не бери в голову, — он давит из себя улыбку, и Вильям ведётся. Хлопает его по плечу, ерошит волосы. Одно касание. Один человек. Идеальный, будто сошедший со страниц глянца. Парень-мечта. Смеётся над нелепостью распространяемых сплетен, рассказывает о чём-то увлечённо. И ведь он не представляет… Понятия не имеет... Он его приговор. Его самая сильная слабость.

***

— Я больше не буду тебя вытаскивать, Крис, — заявляет, кривя губы в отвращении. А его мутит. Не то от выпитого алкоголя, не то от ударов, прилетевших по его башке в очередной драке, не то от него, такого не в меру правильного, пиздецки противного. — Ну конечно, подумать только, я отнимаю твоё драгоценное время, которое ты бы мог потратить на отточенный флирт или даже трах с какой-то девчонкой... Вильям дёргает за локоть, впивается мёртвой хваткой, и по коже электрические разряды бегут, прошивая насквозь, до нутра. Свежий воздух слегка отрезвляет, и Крис вдруг вспоминает, что Вильям всё ещё держит его. Он шипит ядовито: — Не трогай меня. Блять, просто не трогай. Я тебя умоляю. Прошу, как никогда ни о чём прежде не смел. — Крис, что происходит? Надо же, он и правда растерян. Он сбит с толку. — А ты не понимаешь? Что ж, мы в этом едины. Потому что я тоже не понимаю. Не догоняю, когда тебя во мне стало так много, что дышать могу через раз, через силу. Когда стал заливаться виски, текилой, водкой, не особо разбирая, что пью. Когда начал в драки ввязываться просто так, отхватывать знатно в надежде, что отпустит, что боль вытеснит эту поебень, что мои внутренности превратятся в сраное месиво, и эта грязь вытечет, вылезет из меня, уйдёт. Ты, сука, исчезнешь. И всё вернётся на круги своя, и я снова смогу быть тебе другом. И я снова смогу тебя не хотеть. — Крис, что за хуйня творится? — он забирает сигарету у него, в пару затяжек скуривает до фильтра. Вот оно. Хаос. У Вильяма руки дрожат. Он не понимает. — Ты вообще спишь? Один вопрос за другим. И все не о том. Он мог бы сказать. Сказать, что не спит, что шарахается от своего отражения в зеркале, не узнавая. Не узнавая, блять, вовсе этого парня, у которого синяки под глазами мертвенно-тёмные — как отражение того пиздеца, что уничтожает, корёжит, выворачивает его наизнанку. Он мог бы сказать, что пугается приступов ломки. Припадков сраной зависимости, накрывающих, как только в новой порции дури отказано. Пугается наступления ночи, ведь сны пробуждают желание, разгоняющееся за пару секунд, вылетающее за пределы и шкалы, перемалывающее его в труху до последней косточки, в херову пыль. — В снах ты не задаёшь вопросов… — произносит с сожалением. — Ты сам не свой. Крис хмыкает. Поднимает взгляд на него. Его затягивает, он тонет, он падает, и нет сил закричать. Подходит к Вильяму, что смотрит на него всё с той же тревогой. — Прости меня, если сможешь. Целует яростно, горячо, прощаясь с собой прежним. С тем Крисом, который верил, что можно выжить, оправиться после такого. Никогда. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах. И когда Вильям не отталкивает, когда он отвечает, в подсознании вспыхивает молнией мысль. Ты прав, Вил, я сам не свой. Потому что меня давно уже нет. Меня без тебя нет.