Случайный

— Да, — Макс ответил на вызов. «И кто только в такую рань?» — Максим? — телефон заговорил голосом отца Егора, перепутать его с кем-то другим было сложно. «Ну хотя бы не «Максим Сергеевич», значит, во всяком случае предъяв не предвидится, хотя не факт». — Вы на часы смотрели? — Макс попытался привстать, но всем левым боком почувствовал прижавшегося к нему Егора, тот спал, мирно посапывая ему в плечо, и будить его для Макса было кощунством, поэтому Вершин попытался расслабиться и, прикрыв глаза, решил разговаривать тише и спокойнее. — Смотрел. Уже начало первого дня. Макс на ощупь нашел на тумбочке свои наручные часы, информация подтвердилась. — Что-то случилось? — Мне Егор нужен, он телефон не берет. — Он спит, — и судя по тому, как расслабленно лежала его ладошка на груди Вершина, сон был глубоким. — Почему так долго, он хорошо себя чувствует? — Мы поздно легли вчера. С ним всё в порядке, — Макс лукавил, Егор снова засыпал только с таблетками, но говорить об этом его отцу Вершин посчитал лишним, слишком долго пришлось бы объяснять — историю трех лет жизни за пару минут не рассказать, да и Макс не тот человек, который должен это делать. — Ему нужно соблюдать режим, врач сказал… — Я знаю, что сказал врач, — Макс начинал заводиться, но будить Егора не хотелось, он глубоко вдохнул, в очередной раз понижая голос, продолжил: — Я там был, если вы помните. — Два наркоза, предстоит третий, раз уж вы увезли его, то должны следить, чтобы… — Александр Николаевич, послушайте, вечерние прогулки Егору только на пользу, он хорошо спит, хорошо ест, много отдыхает и общается только с приятными людьми. Не забывайте, я тоже отец и понимаю, что такое контроль. — В Питере дожди, — не унимался Златопольский-старший, — он не должен простужаться, чтобы не добавлять к уже имеющимся препаратам новые. — Он не простужен. И выглядит значительно лучше, чем когда я приехал за ним в Москву, — не удержавшись, все же съязвил Вершин. — Ваша неприязнь ко мне очевидна, можете не сдерживаться. Свою я тоже, в общем-то, не скрываю, поэтому выскажусь прямо — раз уж вы решили уехать, а Егор вас слушает, могли бы увезти его в куда более благоприятный климат, а не в этот больной, холодный город, тем более в марте, когда… — Я думал об этом, честно признаться, но врач сказал, после сотрясения и всё тех же перенесенных наркозов перелеты ему сейчас противопоказаны. Последовало тяжелое молчаливое обдумывание, а потом Александр Николаевич все же согласился: — Не желательны, это верно. — Вы можете приехать и посмотреть, как он живет, как себя чувствует. Убедиться лично, так сказать. Ответа не было, поэтому Макс продолжил: — Ваше замешательство вполне понятно, учитывая тот факт, что вы были против… Тем не менее, Егор не похищен, его не держат в плену, он волен делать, что считает нужным, видеться с родным отцом ему точно никто не запрещает, если он только сам себе не поставит… определенных рамок, скажем так. Но я уверен, он совсем не будет против вашего визита, даже наоборот. Коль уж сердце не спокойно, что вас останавливает? Пауза затягивалась, ответа снова не было. — Александр Николаевич, вы меня слышите? — Слышу. — Егор живет в Питере уже долго, вам придется принять его выбор, если хотите с ним и дальше… — Свои отношения с сыном я предпочитаю обсуждать только с ним. Надеюсь, вы отдаете себе отчет, какую взяли на себя ответственность, забирая его? В противном случае, вы ему навредите, — растерянность не продлилась долго, Златопольский-старший не умел давать слабину, как и сдаваться без боя. «Так качественно, как у тебя, у меня всё равно не получится», — Макс едва сдержался, чтобы не сказать это вслух, в буквальном смысле прикусив язык, он теперь просто ждал, когда на том конце сбросят. Но всё же этот разговор проходил ровнее и тише в отличие от трёх предыдущих. Самый первый звонок раздался утром в номере московской гостиницы, когда Макс отогревал Егора после рублёвских смотрин и последующей прогулки по Воробьевым. После того, как Егор не вернулся на Патриаршие и перестал отвечать на звонки, Александр Николаевич начал пробивать. Через адвоката узнал номер второй пострадавшей стороны, фигурирующей в деле Мезенцева. Опасения подтвердились — небезызвестного Максима Сергеевича Вершина в Питере не оказалось. Пока Егор гостил в семейном особняке за городом, Вершин уже мчался по «М11». И той же ночью Егором было принято решение вернуться в Петербург. Макс не особо любезничая, вывалил эту информацию прямо в том, первом их телефонном разговоре, когда рано утром, так и не дозвонившись до Егора, Златопольский-старший всё-таки набрал злосчастный номер. Любовник сына не был похож на того, первого «зятька», который блеял, как овца, от одного только прямого взгляда. Этот же был жёстче, увереннее в позиции, говорил коротко и по существу, хладнокровно игнорируя эмоциональный поток, хлынувший в ответ, сразу понятно — человек своего упускать не привык, амбициозен, прямолинеен, знает, чего хочет и в его броне нет бреши в виде «неудобной» ориентации, оглаской его не запугаешь, этот несёт своё «знамя» с гордо поднятой головой. Опасный сукин сын, если в общем, — сделал свои выводы Златопольский-старший. А Вершин всего один раз поставил на место, прямо сказав, что велика вероятность Александру Николаевичу вообще не увидеть сына, если он продолжит в том же духе плевать на его интересы и третировать. Поняв, что Егор уже немалое время находится под влиянием этого самоуверенного пидараса, Златопольский сбавил обороты, но о том, чтобы уступить, и речи быть не могло. Когда уже при личной встрече сын настоял на отъезде, Максу выдали очередную порцию желчи в лицо. Это было эффектно, не настолько, конечно, чтобы переубедить, но границы обозначили достаточно точно, а именно, что двери семейного очага Златопольских для Вершина закрыты на веки вечные. Он мужественно смирился с вердиктом, но печали решил не показывать. Тем не менее, уже вечером следующего дня после нервных проводов на парковке у гостиницы, Макс с Егором сели в свой «Вольво» и укатили по направлению к дому. И вот подходила к концу первая неделя, как в жизни Вершина появился этот надменный, с замашками садиста, обесценивающий образ его жизни гомофоб, с которым приходилось учиться выстраивать отношения по той простой причине, что именно этот укоренившийся в своих заблуждениях стервец является человеком, от которого на свет произошел его Егор. Такую несправедливость жизни Макс предугадать не мог. Александр Николаевич пытался внушить Вершину, что у того на его сына нет и быть не может никаких прав, но Макс был не из внушаемых хотя бы потому, что от природы здравомыслящий. — Егор перезвонит, когда проснется, — подытожил он изнуряющий разговор. — Да уж, пусть не затягивает, мне надо поговорить с ним, — делая ударение на последнее слово, Александр Николаевич, не прощаясь, сбросил. Егор не проснулся, лишь ладошка заскользила по Максовой груди и скрылась под одеялом. *** Минувший день действительно был насыщенным. После посиделок в любимой кофейне на Петроградке, они отправились на Невский. Егор надеялся увидеть своих на стрите, но в тот вечер группа не вышла играть, или, возможно, выступала в каком-то другом месте. Макс видел, что Егору взгрустнулось, но решил не заострять. Уже ближе к девяти заехали к Лии. Семейство обживало новую квартиру в историческом центре и пригласило на новоселье. Но воспользоваться приглашением довелось не сразу — Егору теперь на всё нужно было немного больше времени, в том числе и на возобновление старых связей. Вечер пролетел за разговорами о работе, Макс поначалу протестовал, но потом понял, что детке важно знать свои перспективы в фирме. Планы на будущее — один из способов выхода из депрессии, так говорит психоаналитик. Лия уверяла — вероятность нового контракта велика, так как заказчики оказались более чем удовлетворены результатами сотрудничества. Егор от её слов светился не хуже ёлочной игрушки, а Вершин тихо радовался, что сегодня они все же решили забежать к сестре. Ушли за полночь, снова решив прогуляться пешком. Но выйдя к Адмиралтейской набережной, Егор почувствовал усталость. Макс заказал такси. Спать хотелось, но Егор знал, что без колес глаз не сомкнуть, он этого и не скрывал, ничего скрывать больше было не нужно. Макс отчего-то тоже мучаясь бессонницей, решил почитать, пока Егор принимал душ, а когда тот вернулся облаченный в его белую футболку, то и книжка показалось совсем неинтересной. Высушив волосы полотенцем, он нырнул под одеяло в нагретую постель. — Подстричься надо, — проговаривал Егор планы на завтра, когда бедром натолкнулся на твердый и такой честный стояк Вершина. — Ты ведь спать хотел? — посмотрел на Макса, не улыбаться было сложно. — Видимо, потребность в тебе… — ещё не закончив фразу, Макс нащупал резинку его боксеров и потянул книзу, — самая первичная, — закончил всё-таки, стянув до колен, уверенный, что дальше Егор справится сам. — Первичнее сна? — он, и правда, справился, освободившись от вещицы движением ног. Лег на лопатки, вытягивая в сторону безучастную руку, и позволяя Вершину устроиться сверху, между разведенных коленей. — Первичнее всего… Я бы сказал, что она базовее всех базовых. — Возбуждение передавалось от заведенного Макса, от его требовательного тела, горячей кожи и ласковых рук. Егор откинулся на подушку, чтобы перевести дыхание и одновременно с этим позволить Вершину касаться губами шеи. — Да неужели? — он уже слабо понимал, о чём они говорят, комната начала сужаться в размерах, но плечи, нависающие сверху, не давали ей стать совсем узкой и поглотить всё пространство вокруг. Егор почувствовал его руку сначала на внутренней поверхности своего бедра, а потом и на промежности. Сознание поплыло, как при кислородном голодании. Он приподнялся, закусывая футболку на твердом плече, когда Макс начал ласкать его пальцами. Одного было жутко мало, зубы больше не стискивали ткань так сильно, но почти сразу к первому добавился второй. Егор охнул, выгнулся, сильнее вдавливая колени в бока Вершина, и почувствовал, как защипало под веками и в носу. Макс видел, как дрожат его ресницы, это завораживало и одновременно заставляло замирать сердце. Достав пальцы, отвел немного в сторону его бедро, чтобы было удобнее перехватить у основания собственный член, приставить головку и толкнуться. А потом слушать, как он стонет, подвывая от каждого движения, сдавливает коленями так, что у самого, должно быть, мышцы сводит. И отворачивается, потому что знает, что Макс смотрит, как дрожат и мокнут ресницы, знает и стесняется этого до сих пор, после всего, что уже было… Макс перехватил его горло под подбородком, чувствуя, как воздух через приоткрытые губы вошел, но не вышел, чувствуя его острый, всегда выпирающий кадык под ладонью. Он развернул к себе его лицо — кожа под нижними ресницами покраснела, как и кончик носа, как и контур верхней губы. Поймав мимолетный взгляд приоткрывшихся влажных глаз, поцеловал слишком быстро яркий податливый рот, без прелюдий, сразу с языком, встречаясь с его, догоняя, исследуя жадно, будто впервые. Когда Егор начал кусаться, Вершин разжал пальцы на его горле, чтобы ему было удобнее обхватить за шею, чтобы быть ещё ближе, чтобы не осталось расстояния, будто сцепленных на пояснице щиколоток было мало. Макс гладил его кончиками пальцев от согнутой коленки по бедру, и уже ладонями под футболкой: по проступающим ребрам, животу и ключицам. Он так глубоко был внутри его тела, но потребность в прикосновениях никуда не девалась. Руки ищут, изучают, мнут, следуя контурам и изгибам, продавливают и впиваются, только его лица он касается нежно, обводит внешней стороной пальцев скулы и ладонями ведет вниз — от плеч к подмышкам, проезжаясь большими пальцами по соскам, протискивая руку между телами, чтобы приласкать ещё и его ровный, аккуратный с открытой, ближе к фиолетовому нежели к розовому, головкой член, который сейчас пульсирует в ладони так… предсказуемо. Егор первый почти всегда, Макс любит чувствовать, как обмякает его тело после непродолжительного, но сильного спазма, как ломается линия бровей, будто ему больно. Он кусает и кусает собственные губы, поэтому зачастую Макс предлагает ему свои, пока сам доводит себя до предела, продолжая двигаться в его теле. Только толчки становятся короче, амплитуда меньше, только внутри, не выходя и не доставая, только в нём и оставаясь, становясь в эти мгновения ещё и на физическом уровне одним целым. Макс выстонал в подушку, перехватывая руки на узких бедрах, ощущая, как сердце совершает новый толчок после остановки. Рука на шее обхватила плотнее, Егор прижался, поглаживая голыми ногами его ноги, пока футболка на животе впитывала сперму. — Я поеду крышей, — прошептал в темноту за его плечом. — Почему? — Так не бывает. Мне даже страшно, что я уже поехал, и все это не реально. — Реально, даже очень. — Тебе так же хорошо или только мне свезло? — Мне ахуительно. — У меня такого никогда не было, ни с кем… Макс накрыл рукой его губы: — Вот про «ни с кем», лучше не надо. Егор убрал его руку от лица, не унимаясь: — Но это правда… Так невыносимо хорошо… Так… Макс перебирал волосы на его макушке, удобно устроив маленький затылок в своей руке. Держал, рассматривая профиль и молчал, ожидая, что последует дальше, Егор всегда умел удивить. — Мне никогда, как с тобой… Ты секс-тренером не работал? «Вот оно» — губы Вершина растянулись в улыбке, на смех сил попросту не осталось — предчувствие не обмануло — очередная дикая мысль, созревшая в любимой голове увидела свет. Он всё ещё чувствовал под собой его тело и то, насколько оно было меньше его собственных габаритов. Вершин чувствовал его всего — худые бедра и тонкие голени, узкие щиколотки и запястья, плоский живот, дуги ребер, уголки ключиц, острые суставы, твердый, правильный рельеф мышц на плечах и предплечьях. Он любил его полностью, до последней родинки, даже эти дикие мысли — без них Егор не был бы собой. — А ты думаешь, стоит начать? — прошептал Макс не без издевки. — Мне просто интересно… Только не злись… Ты всегда злишься, когда я говорю что-то такое, но я просто хочу знать… — Не работал ли я секс-тренером? Егор шлепнул невсерьез, куда придется, а пришлось по ягодице: — Давай мне потом будет стыдно, окей? Поверь, ещё настанет время. — Окей, спрашивай, — Макс притих, больное любопытство все же брало верх. — Ты в постели… Такой… Настолько чувствуешь… И знаешь, как нужно… Все предсказуемы, то есть всем нужно одно и то же, и ты знаешь, как это дать?.. Или только мне так повезло? — Какой же ты всё-таки… — Идиот? — Зеленый. — Тебя это раздражает? — Не говори ерунды. Просто мне страшно думать, как ты жил без меня, такой наивный и совсем юный в этом большом городе. — Так и жил. — Да уж, я понял. — Так все же, ответишь? — Я не вникал, кто что чувствует, а если и вникал, то не помню. — А с Оксаной? Ты ведь на ней почему-то женился? Должен помнить. — Мы не разговаривали с ней так, как с тобой. В постели она не жаловалась, но и не говорила, что ей слишком хорошо. Я думаю, это был не тот чувственный опыт, что у нас. — А как у нас? Как это для тебя? Макс снова усмехнулся: «Как же мы глубоко копаем». — У нас? Острее… Все чувства на пределе. Я чувствую твоё настроение, стоит тебе войти в комнату, как и твой страх, допустим; как и твою ложь… боль, — он поцеловал его пальцы, а потом и ладонь.— Я чувствую твоё тело, потому что люблю смотреть на тебя без одежды, изучать его и наблюдать, как оно реагирует, скажем, на мои прикосновения. Я изучаю тебя больше и внимательнее, чем всех прошлых, я всё запоминаю, потому что просто не могу не запоминать, это настолько естественно думать о тебе, что мне сложно не понимать тебя, не замечать потребностей, не понимать желаний, не слышать настроение в голосе. Дело не в моих навыках «секс-тренера». — Макс усмехнулся: — А что, есть такая профессия? — Не знаю, но должна быть… Может, в порно. — Ты слишком много смотришь порно. Егор снова вполсилы стукнул его по плечу слабо сжатым кулаком: — Вообще его не смотрю… С тех пор, как мы вместе. — Дело не во мне, дело в тебе. Я тебя люблю — всё просто. *** — Зачем звонил отец? — крикнул Егор из кухни. — Он не сказал, хотел только с тобой разговаривать, — Макс в комнате, надев футболку, выбирал джинсы, стоя у распахнутых створок шкафа. С кухни тянуло запахом кофе и тостов, а по шкворчанию было понятно, что Егор принялся дожаривать затеянные Максом блины. — Ты не сильно усердствуй, — появившийся в дверях Вершин, облаченный в серую футболку и черные джинсы, недоверчиво сверкал глазами, наблюдая, как Егор орудует у плиты одной рукой. — Я дожарю сам. — Да всё нормально, — парень улыбнулся, выливая новую порцию смеси на сковородку. Макс поспешил придержать опасно стоявшую на краю утварь за хромированную ненагревающуюся ручку. Егор осуждающе сверкнул глазами. — Что? — ответил вопросом на немой вопрос Вершин. — Должно быть неудобно левой? — Думаешь, я тебе тут всё разнесу? — Егор отошел от плиты и занял своё излюбленное место на деревянном стуле у окна. — Не хочу, чтобы ты обжегся, — Макс взял тарелку, и к уже готовым блинчикам добавились новые. Он поставил блюдо на стол, целуя в макушку насупленного Егора. — Я аккуратный и я уже почти левша, — он поднял вверх левую руку. — Малыш, не обижайся, я просто хотел помочь. — Мне нужно чем-то заниматься, — Егор развернулся к столу и, взяв остывший блинчик, откусил половину. — Ты сейчас уедешь, а я… — он окинул кухню взглядом, — хоть блины дожарю. — Я ненадолго. Пересъемка. — Да, ты говорил вчера, я помню. — Можно со мной, если хочешь. — Нет, Макс. Всё нормально, ты езжай, работай спокойно, я найду, чем заняться, серьезно, ни к чему мне там с тобой торчать. — Ты себя сейчас отговариваешь? — Нет, просто не хочу, чтобы ты думал, что раз я ничем особо не занят, ты должен меня развлекать, брать на работу и всё такое… — Ну вообще-то я брал с собой Платона несколько раз. Он обожает студию, ему интересно, и он не мешает. Ты тем более не помешаешь. Егор поджал губы и склонил голову к плечу: — Ты серьезно меня зовешь, не из вежливости? — Ты никогда не видел, как я работаю, а мне бы хотелось. Там полно слоняющегося народа, будь уверен, ты никому не помешаешь. — Отлично, буду иметь в виду, что так можно, но всё-таки не поеду. Не хочу пока в таком виде нигде светиться. — Ты про гипс? — Ага. Поэтому я пока лучше дома. — Хорошо, я всё равно ненадолго, — Макс отправил свою тарелку с чашкой в посудомойку и направился в прихожую, Егор вышел следом. — Не скучай, солнце, — он поцеловал его в губы, накинул куртку и открыл дверь, — и отцу позвони. Если что, я на телефоне. *** Когда Макс ушел, Егор включил телек. Под клип Рианы на MTV убрал со стола, врубил посудомойку и дожарил блинчики, уже позже понял, что поторопился с мытьем посуды, сложив сковородку и стеклянную форму в раковину. В спальне застелил постель и закрыл окно — всё, дела на день закончились, он присел за стол и начал загружать ноут. Пока ждал, взгляд уперся в гитару, она стояла в углу, почти за шторой. Егор встал и пошел к окну, взял за лямку чехол и положил инструмент на кровать. Встав на колени, он потянул за молнию, блестящее черное лакированное дерево выглянуло из нутра. Он провел пальцами по прохладной поверхности, сжал гриф и достал гитару, сел на кровать, положив ее себе на колени и долго скользил по ней взглядом, пока фокус не размылся, пока Егор не погрузился глубоко в свои мысли. *** Макс вернулся около восьми вечера: — Егор, я дома. Но ему никто не ответил. Свет в квартире не горел. «Может спит». Но нет, в спальне никого, постель аккуратно заправлена, ноут в спящем режиме, гитара в чехле у стены. Вершин прошел на кухню и включил свет. Открыл окно и включил вытяжку, достал пепельницу из ящика, забывая о том, что зарекался больше не курить в квартире. Нервными пальцами разблокировал телефон. Номер на автонаборе, нервы ни к черту. Гудки, две затяжки. — Привет, — на том конце. — Ты где? — Ты уже дома? — Дома. — Я с Ильей, в баре… На «Беговой». Он теперь тут живет, они переехали, квартира больше. Свечка, новостройка… А из окна залив видно и чайки. — Почему не позвонил? — Я… Макс… Вот чёрт… Прости, я не подумал. Ты не переживай, всё в порядке… Ты, ты как? Как съёмка? — Просто отлично. — Макс… Не злись. Я… дебил, серьезно, прости. — Когда приедешь? — Скоро. Если ты дома, я сейчас в принципе могу. — Где бар ваш? — Тут недалеко, рядом с метро. Ты приедешь? — Приеду. — Я выйду. Позвони, когда… будешь подъезжать. — Будь там. — Злится? — Илья, смотря через стол на Егора, отпил из стакана свой вишневый эль. — Да уж. Я не предупредил, что уйду, — Егор догонялся травяным чаем с чабрецом и имбирем, крепче пока ничего было нельзя. — Так сейчас же сказал? — Это… Он… Долго рассказывать. В общем, я должен звонить, если ухожу, куда-то собираюсь. — У тебя будут проблемы теперь? — Нет. Не думаю. Просто у него и так нервы после всего этого. Не хочу лишний раз его напрягать, надо звонить, а я забываю. Не привык еще, что кого-то нужно предупреждать. Что вообще кому-то важно, где я. — Как отец отреагировал? — Никак. Херово. Похуй. Звонил ему сегодня, он в претензиях. Разберемся. — Как рука? Когда снимают? — Три недели ещё. — Ты уедешь? — Да. — Надолго? — Не знаю. Если можно реабилитацию в Питере проходить, то ненадолго. Там видно будет. Вы не играете сейчас? — Почему? Играем. — Вчера не было вас. — На Невском? — Да. — Мы на Сенной. — Понятно. — Не парься. Скоро и ты к нам вернешься. — Думаешь? — Конечно. — Мне хотя бы просто… играть. Макс пишет, будет через десять минут. — Пора? — Пойдем покурим? Тебя подвезти? — Я посижу ещё, сейчас ребята должны подтянуться. — А где вы сегодня? — На Грибе. Они покурили у входа в «Молли». Поугарали над историями, которые Егор пропустил. Макс отзвонился. — Мне пора. — Ясно. Ну пока. — Спасибо, что сходил со мной. — Спасибо, что объявился. — Ну да. — Егор? — Что? — Всё будет хорошо. — Думаешь? — Знаю, — Илья обнял его, откинув окурок. Егор натянул пониже свою черную бейсболку и зашагал к метро. Ребята подтянулись через двадцать минут. В Питер возвращалась весна. *** Макс ждал, включив аварийку, криво припарковавшись у пешеходного. Егор прыгнул в машину. — Привет, — он потянулся поцеловать, Макс безучастно подставил щеку. — Злишься? — На взводе практически. — Прости меня. — Это я уже слышал, — Макс включил поворотник и перестроился, в глаза будто песка насыпали, а ещё спина болела. Абонемент в спортзал порос пылью в ящике стола в офисе. Он выругался на какого-то нерадивого участника дорожного движения, опустив стекло, а потом и в салоне немного. Егор нахмурился, попытался переключится на проносящиеся за окном полосы света, другие машины, людей в них, но не смог, все было неинтересно. Он снова посмотрел на Макса. Тот сосредоточенно следил за дорогой, серьезный: складка меж бровей, уставшие глаза, упрямая, молчаливая линия губ. Егор понял, что когда Макс не улыбается и не разговаривает с ним, то выглядит иначе — старше своих тридцати шести и опаснее, чужой взрослый дядя, будто и не Макс вовсе, а какой-нибудь Станислав Викторович, муж и отец… Егора понесло, он понял это и улыбнулся своим мыслям, всё так же следя за угрюмым Вершиным. — Максим? — Что. — Я тебя люблю. Макс крепче сжал пальцы на руле, хмыкнул, так и не оторвал взгляда от дороги, но складка меж бровей стала менее заметной. — И я подстригся, — Егор снял бейсболку. Макс скользнул вправо беглым взглядом, но успел заметить удлиненное каре и выпрямленные волосы. Егор запустил в них пальцы, расправил, а после убрал за уши удлиненные пряди и снова надел бейсболку. Вершин не дал, протянул руку, отбирая вещь и откидывая ее на заднее сиденье. Подцепил пальцем его подбородок и повертел лицо влево-вправо. — И волосы выпрямил? — Ага. Тебе не нравится? Макс убрал руку от его лица, возвращая её на руль, а Егор снова заправил уже заправленные волосы за уши. — Так лицо больше открыто. Мастер сказал, что мне пойдет. Я хотел совсем короткую ебануть, но потом передумал. — Я бы тебе ебанул. — Тебе совсем-совсем не нравится? — Егор отвернул панель с зеркалом над лобовым и посмотрел на себя критично. — Нравится. Очень, — Макс улыбнулся уголком рта. — Серьезно? — Егор с какой-то детской надеждой ждал подтверждения его слов. — Серьезно. Тебе идет, мастер прав. — Но тебе не нравится? — Нравится. Только ты выпрямлять заебешься. А если не выпрямлять, будет не прикольно. — Думаешь зря, да? — Да это просто стрижка, успокойся. — Да я спокоен, просто… Хотелось что-то изменить. — Я понял. — Вот изменил, а тебе не нравится. — Главное, чтоб тебе нравилось. — Мне-то нравится… — Я люблю твои волосы… Когда они вьются. Вот и всё. В остальном стрижка крутая, мне нравится. — Значит, не буду выпрямлять, пусть вьются, — Егор отвернулся к окну, когда окончательное решение было принято, и начал смотреть на реку и проплывающие по ней речные трамвайчики с туристами. — Ну и, чем ты еще сегодня занимался, или это всё? — Макс оттаивал понемногу. Егора это втайне радовало. — В институт ездил. Написал заявление на академ. — Постой, что ты сделал? — В академ ушел. Рука же все равно за три месяца не восстановится, а у нас экзамены, играть надо. Если вообще не смогу, то и восстанавливаться не буду. Поэтому академ. — И когда ты это решил? — Утром. — Почему не сказал. — Не знаю. Ты бы со мной поехать решил. Я не хотел тебя от работы отрывать. И переносить на другой день не хотел. Илья со мной сходил. — И как в институте? — Хочешь спросить, не показывают ли пальцем? — Типа того. — Да все знают теперь про меня и Антона, за что он сидит, про избиение, про мою руку. В деканате знают, значит знают все… Преподы, студенты, — Егор поежился, зажав ладонь коленями. — Но мне-то что? Я со своим потоком больше учиться не буду. А преподы… Хуй на них. — Я поэтому хотел бы с тобой съездить. — Я поэтому не хотел, чтобы ты знал. Грязи и так хватит, чтобы тебя — не хочу. — С этим мы справимся, малыш, — Макс сам взял его за руку. — Грязь всегда была, есть и будет. Сплетен не стоит бояться, люди говорят — ты ничего не изменишь, можно только не обращать внимания, просто жить своей жизнью. — Ты это из личного опыта? Или просто… — Из личного, у меня тоже не всё так безоблачно в этом плане. И работать со мной не хотели, и в универе проблемы были. Притворяться всегда сложно, главное — противно. Сложно себя уважать, если ты врешь всем… самым близким, друзьям. Я долго не смог. Но я годами жил в Европе, поэтому мне проще было, чем тебе себя принять. Здесь, конечно, все иначе. А стрижка классная, тебе, правда, идет. Егор улыбнулся, захотелось накрыть рукой его руку, но он не мог. *** Поход в магазин, парковка, лифт, ключи, прихожая. На приготовление даже скромного ужина не осталось ни сил, ни желания. — Закажем? — спросил Макс, смотря в пустой холодильник. — Можно сделать бутеры и кофе, — Егор поднырнул под его руку, — смотри, есть сыр, помидоры и… Что это? — он взял банку и немного повертел её на пустой прозрачной полке. — Каперсы? Что можно приготовить из каперсов? — он обернулся на Макса. — Ничего, я их для пасты покупал. И бутеры с сыром не пойдут. Я не привык питаться подножным кормом. Хочу нормальной еды. — Он взял телефон и нашел номер ресторана. — Звони, только долго ждать придется, я все равно сделаю бутерброды, — Егор открыл микроволновку, уже ставя туда хлеб с нарезанным сыром. Помидор порежешь? Макс забрал у него нож, дожидаясь ответа менеджера. — Они говорят обычно, что ждать час-полтора, но, как правило, привозят раньше. — Окей, ты жди, а я в душ и чайник включи. — Окей. Мыться с намотанным на руку пакетом было тем ещё извращением, но иначе никак. После салона волосы были чистыми. Егор перетянул их на затылке резинкой, короткие пряди все равно рассыпались по шее. Он включил воду и встал под душ. В общем выливание геля на губку и намыливание заняло минут десять, он уже справлялся значительно быстрее, чем раньше. Выключил воду, взял полотенце, вытерся, натянул чистую футболку, белье и шорты, босиком вышел. — Максим, а где мои?.. — вопрос так и не задал, Макс в спальне разговаривал по телефону, и этот разговор Егору не понравился, голос Макса не был похож на его обычный. Сейчас он казался встревоженным, каким-то неестественным, будто оправдывающимся. Егор так и остановился у приоткрытой двери, надо бы уйти, но он остался. — Я знаю, знаю. Сеансы нельзя прерывать… Но я сейчас не могу, — говорил Макс. — Работа в основном. Я не лукавлю. Да и мальчик. Да. Вернулся. Я забрал. Платон? А что Платон? Нет, нечасто. Жена… Я знаю, знаю… Но не могу. Не успеваю… Я позвоню. Нет. Ладно. Давайте на следующей неделе. Среда. Нет. Пятница. Только вечер. Вы так поздно не работаете, — он усмехнулся. — Девять. Раньше не могу. Хочу. Но не могу. На пять? Я постараюсь. Я понял. Спасибо. Хорошо, Виктор Стефанович. До пятницы. Егор вошел в спальню. — Ты быстро, — Макс отложил телефон, — мне тоже надо. Почему мы вместе перестали это делать? — Потому что у меня на руке стремный пакет и это ни разу не эротично, и тем более не эстетично. — Да, да, ты говорил, — Макс открыл отсек с полотенцами, взял одно и теперь искал штаны. — Максим, кто это был? — Кто? — Виктор Стефанович, это кто? Какие сеансы ты пропускаешь? — Ты подслушивал? — Да уж, прости, но я подслушивал. — Это хуево, Егор. — Что ты от меня скрываешь? Ты болен? Макс сел на кровать, перекинув через плечо большое белое полотенце. Он потёр лоб, а потом уперся ладонями в постель. Егор сел напротив, опустился на пол очень осторожно и, не решаясь трогать его, положил руку не на колено, как хотел изначально, а запустил пальцы в бежевый ворс ковра в нескольких сантиментах от стопы Макса. — Что происходит? — Если я скажу, что это массажист, ты не поверишь? — Макс встретил его взгляд на уровне своих колен, и та тревога, которая была в нём, отбила все желание ёрничать. — Нет. Не поверю. — Это мой психоаналитик, — ответил Вершин серьезно. — И давно ты… Занимаешься… Ходишь к нему? — Ходил давно. Периодически. — А сейчас. — Начал снова. Когда все это случилось, — он посмотрел на его правую руку, лежавшую на бедре, которую Егор так осторожно берег. — Когда ты уехал. — Максим… — Егор не находил слов, только отвел взгляд, уперевшись им в свое отражение в зеркале на дверце шкафа, будто видел себя впервые, а может вовсе на себя не смотрел. Думал о чем-то, трогая свои губы. Макс смотрел на его открытую шею, широкие плечи, волосы, завязанные на затылке в высокий неаккуратный хвостик, короткие пряди выбивались из-под резинки и падали на шею — уже начинали завиваться, никакая укладка не могла изменить его природу. Макс коснулся пальцами ноги его бедра, не специально и не высоко задирая трикотажные шорты. — Солнце, ты чего? — Почему ты не сказал? — Егор посмотрел снова прямо, напряженный взгляд сканировал не хуже рентгена. — Не царапай губы. — Не игнорируй меня. — Я не понимаю, зачем о таком говорить. — За тем же, зачем ты просишь меня звонить тебе и держать в курсе своих планов. Макс скептически хмыкнул. — Считаешь, лезу в твои дела? — стервенел Егор. — Я взрослый, сам разберусь, а у тебя своих проблем навалом. — Охерительно просто, — он сложил ноги по-турецки и вещал с пола, сверля взглядом снизу вверх, шутить с таким Егором было себе дороже. — Значит так у нас, да? Ты — взрослый и самостоятельный, а я проблемный, маленький мудак, от которого во взрослой жизни толку ноль? Типа: «Со своими траблами разберись сначала». Так, да? — Егор, я не привык жаловаться. Я поэтому к нему и хожу, чтобы не грузить никого. — Ты даже мне рассказать не можешь? — он поджал губу и выглядел совсем по-девчоночьи с этим торчащим хвостиком. — Я уже рассказал. — Почему ты бросил сеансы? — Я за тобой поехал. Сейчас не хожу, потому что не чувствую потребности. Ты рядом, мне спокойно. — Я видел сегодня, как тебе спокойно. — Возможно, ты прав, возможно и нужно, но мне пока не до этого. — Хорошо, я понял, — он снова посмотрел снизу вверх, с этого пола, и так захотелось провести ладонью по его щеке. — Почему вы говорили о Платоне? А вот это уже сложнее. — Я тебя хочу. — Не переводи тему, Вершин. Макс провел языком по верхним резцам, переводя взгляд на складки штор за его плечом. — Не прокатит, — убедил Егор. — Ну, Макс, что с Платоном? Это то, что мы обсуждали перед отъездом, как безболезненно преподнести ему свою ориентацию? — И это тоже. — Ты ведь знаешь, что я не отстану? — Оксана… Она предлагала сойтись, когда ты уехал. — Что? — Она была здесь, помогала мне, поддерживала. У неё как помешательство какое-то случилось, навыдумывала невесть чего. А потом, когда я сказал, что еду к тебе, там началось… В общем, мне нельзя теперь к Платону. Выбор поставила: либо он, либо ты. — Она не имеет права. — Ну не судиться же мне с ней? Егор дотронулся до его босой ноги, пальцами провел по подъему, потом накрыл его полностью ладонью, погладил узкую щиколотку: «Вот где его «Ахиллесова пята»… Платон». Вздохнул как-то нервно, обхватил рукой его ноги и прижался, положив голову на колени. — Ну что ты?.. — Макс погладил его по макушке, стянул резинку и распустил волосы, запуская в них пальцы. — Ты же сам хотел знать. Егор… — Мне так жаль. — Ты не виноват. Пожалуйста… Не нужно. Я поэтому и не говорил. Знал, что ты будешь переживать. Это у Оксаны крыша поехала. Любит она меня, как же… Только я ей помочь ничем не могу, а манипулировать моими чувствами к Платону, это жестоко, в первую очередь, по отношению к нему. — Она успокоится. — Конечно, или придется оформлять совместную опеку. Но я так не хочу воевать. — Она успокоится, — повторил Егор. — А тебе надо возобновить сеансы. Ты на препаратах? — Нет. — Уже хорошо. Спишь нормально? — Временами. — Тебе нужна психотерапия, врач прав. — Ты — моя психотерапия, — Макс взял его за подбородок и приподнял лицо. — Это не серьезно, Максим. Я ничем помочь не могу. — Ошибаешься, только ты и можешь, а не какой-то там Виктор Стефанович. — Макс… — Егор прижался щекой к его ладони. — Просто будь со мной, тогда я всё выдержу.