Случайный

— Ты как? — не прошло и получаса, как отец начал звонить. — Не знаю. Нормально, — Егор отвечал неохотно, все это его начало доставать, в точности как раньше. — Мать. Она… Не права, — извинялся родитель. — Я понял. — Где ты находишься? — Гуляю просто, по улице. — Я тебя прошу, успокаивайся и возвращайся домой… «Ах, если бы ты знал, папа, как я сам этого хочу, вернуться домой». — Хорошо. — Квартира твоя. Даже если ты решишь уехать, она останется за тобой. — Не уверен, что я вправе принимать такие подарки, да и вообще… Ты уже сделал многое… Мне не нужна эта квартира… — Не психуй. Успокаивайся, мы всё решим. — В этом я не сомневаюсь, — усмехнулся Егор в трубку. — Без ущерба твоим интересам, сынок… Ну что ты всё передергиваешь?.. — Я позвоню позже, пап. — Не заставляй меня думать, что всё плохо. — Я в норме. Увидимся, — он сбросил, больше не в силах выдерживать этот утомительный разговор. Он соврал отцу, потому что понимал, что далек от нормы, раз смотрит на здание через дорогу и думает, сколько времени займет полет с последнего этажа. Вечерняя иллюминация играла золотом на темно-синих офисных стеклах, делая их бутылочно-зелеными. Он не умрет, от загонов еще никто не умирал. Просто… Просто он — Егор, и он, как всегда, потерян посреди этого высокоорганизованного мира. «Я не пустой и не двухмерный», — Егор стоял и плакал, смотря, как желтые фонари расцвечивают стекла высокого серого здания. Телефон в кармане снова ожил. Егор обратной стороной ладони вытер ресницы, автоматически отвечая на вызов: «Отец решил достать, что ли?» — Да. — Егор, твою мать, ты почему не отвечаешь? — от злобного узнаваемого шипения в трубке онемели ноги и бросило в жар. — Максим? — Да, блядь, это Максим, я не могу до тебя дозвониться. — Я убавил звук — отец достаёт. — Замечательно. Ты где? — Я?.. — Ты, Егор, ты. — В Москве… — Главное не волнуйся, ладно? Выдохни, подумай и ответь, где ты находишься сейчас. — Сейчас? — В данную минуту. В Москве. Так понятнее? — Я… не знаю. — Я начинаю нервничать, а мне вредно нервничать за рулем, поэтому, я тебя прошу, не тупи, а осмотрись по сторонам и скажи мне, что ты видишь? Егор понимал, что находится в Лужниках, но конкретное место… Он вышел на «Фрунзенской», там через сквер. Сейчас он шел по мостовой, вдоль парапета, на другой стороне тянулся Парк культуры, но рядом с собой видел лишь пролетающие по проспекту машины. — Минут через десять выйду на Воробьевы горы. — Я понял. Стой у метро. Никуда не уходи. Я буду… Буду совсем скоро. — Макс! Максим? Ты здесь, что ли? — Уже неплохо — не резво, но мозг включается. — Ты говорил, до выходных? — Ты ж написал утром, что выписывают сегодня. — И ты выехал?.. — Выехал-выехал. Чтобы к вечеру успеть. Главное, стой на чертовых Воробьевых и не двигайся, — он сбросил. У Егора дрожали руки, он смотрел на потухший мобильник и думал, что это розыгрыш. Минуты ожидания тянулись как часы, он вертелся вокруг себя, вглядываясь в прохожих, пытаясь узнать в чужих силуэтах его, и не узнавал, но глупо было даже пытаться — в таком эмоциональном раздрае он не узнал бы и собственного отражения в зеркале. Продолжал всматриваться, напрягая до боли глаза: желтый свет фонарей искажал лица, Егор отшатывался от каждой очередной ошибки и впервые физически ощутил, каково это — сходить с ума в текущее мгновение настоящего. Он стоял, как ему казалось, уже слишком долго, куда дольше обещанных ему двадцати минут. Мутило от предчувствия обмана, а Макса все не было даже на горизонте. Кругом парк, кряканье уток, музыка из динамиков на деревьях, вечерняя подсветка освещала сумеречное небо, смех прогуливающихся, лай собак, голоса. Егор набирал раз за разом его номер, но слушал лишь нескончаемые длинные гудки. Он не верил теперь ни в этот звонок, ни в голос, который, казалось, слышал совсем недавно и уже так давно, ни своему ощущению времени, ни этому городу, ни людям вокруг, поверил только сильным рукам, обхватившим сзади, останавливающим, наконец, тошнотворную карусель. Не нужно было смотреть, чтобы понять — это Макс. Егор узнавал спиной его бешеную вибрацию. Но Максу нужно было видеть его лицо, чтобы остановить свою дьявольскую карусель. Он развернул за плечи и, не успев даже выдохнуть с облегчением, увяз в ядовитой боли его глаз. С отчаянием отметил свежий шрам на брови и более «нежные» следы от ссадин на переносице и подбородке — до сих пор не сошли полностью. Наклонился ниже, прижимая крепче, чувствуя, как он виснет мертвой хваткой. — Почему ты не берешь телефон? — Я забыл его в машине, — рука скользнула по мягкой ткани его съехавшей бордовой шапки, Макс неаккуратно стащил её совсем, неловко зацепив помпон из шерстяных ниток, чудом ловя её в полете и зажимая где-то между собой и Егором. Неосознанно пальцы зарылись в волосы, слишком быстро и естественно перебирая их и зарываясь снова. Вершин будто успокаивал себя, раз за разом повторяя движение, вдыхая запах, одновременно шепча ему в висок: — Люблю тебя, ебануться просто, — выпуская со словами из тела застарелую боль. Макс прикрыл глаза, утопая безвозвратно в моменте, в ощущении полной остановки всего того дерьма, что фактически свело с ума за какие-то несколько недель — эгоистично? Да — Вершину больше ничего и не надо, лишь бы чувствовать его так близко, частью своей реальности. Ещё бережнее ладонью по затылку, волосы меж пальцев — панацея, его личное спасение прямо здесь, в руках. — Ты приехал, — голос реальный, хоть и тихий, не телефонный. Егор обнимает одной рукой сильно, отводя травмированную немного в сторону. Макс приноравливается к его скованности интуитивно, контролируя свои движения, замечая, как Егор бережет руку — это ранит, очень ранит, разжигает по новой внутренний ад — видеть своими глазами ещё не всё, но достаточно, чтобы осознать — случившееся реально, оно останется с ними. Но эгоистичная радость отсвечивает в глазах. Макс не может унять её: — Я приехал, — улыбка против воли растягивает губы. Макс отстранился немного, чтобы взять в ладони лицо и рассмотреть спокойнее, запечатлиться в моменте. Пальцем по сечке на подбородке — глубокой, нежно-розовой и твердой, по краям следы от швов, которые, очевидно, сняли только сегодня перед выпиской — плохие мысли в голове. Пальцем по нижней губе осторожнее, выше, к покрасневшей коже под нижними ресницами, еще влажной. — Почему ты плакал? — Я всё время сейчас этим занимаюсь, — отвечает, улыбаясь криво. — Почему ты здесь? Егор молчит, не отводя взгляда, в котором читается всё, но главное — одиночество, то самое, о котором он так немного рассказывал, но Макс запомнил каждое слово. Оно снова в нём, с ним, настигло в этом городе, который он не любил. — Как прошла встреча? — Никак. Скорее всего, я — приёмный, — он улыбается горько, опускает ресницы, будто пытается нащупать внутри себя что-то, и снова поднимает — уже серьезно, без иронии: — Почему ты так долго? — бледные пальцы теребят застежку на Максовой куртке. Доля секунды на то, чтобы развернуть бейсболку козырьком назад, чтобы ничего не мешало его целовать — нежно, будто боясь пропитать ещё и своей неунимающейся болью. Чем дальше — тем дольше, грубее и глубже, как вымученное признание и просьба никогда больше не вычеркивать, пока настоящее, обжигающее возбуждение не заставляет остановиться, чтобы не искусать терпкие мягкие губы. — Пошли, — накрывая пальцами теплую шею под расстегнутым воротником, периодически запуская их в его волосы, Макс уводит Егора с собой, сжимая в свободной руке его потерявшуюся шапку. Люди смотрят, Вершин рикошетит в ответ взгляды, которых Егор попросту не замечает. От входа в метро вверх по лестнице, через смотровую площадку, распростертую над рекой, по мосту на другую сторону к далековато припаркованной машине. Ветер стих совсем, Егор даже этого не заметил. — Так все же, что случилось и почему ты гуляешь здесь совсем один? — снова спрашивает беспокойный Вершин, хлопая дверцей. — Разве это теперь важно? — Егор, пожалуйста… — Макс завел двигатель, и машина утробно заурчала. Егор провел пальцами по неуспевшей остыть приборной панели, узнавая каждый штрих, потертость и царапину. По машине он тоже скучал, до этого даже не осознавая насколько, часть дома — невероятное облегчение. — Я ушёл. Не нужно было встречаться. Они снова… Мать… Начала, как в старые добрые… Неблагодарному сыну ещё не поздно одуматься… — А отец? — А что отец? Он же не переродился, хочет, чтобы я остался здесь, предлагает, как всегда, «невероятные» возможности, только теперь «не ущемляя моих интересов», типа. — Люди не меняются, люди проявляются. Ничего удивительного, что всё так… — Макс, недовольно изогнув бровь, посмотрел на объект всех своих страданий, притихший справа на сиденье, который хотел просто быть любимым родителями. Егор кивнул согласно: — Я задыхался там снова. Как в ловушке, в которую попал по собственной тупости… — А здесь как оказался? — Водитель отца довез до ближайшего метро. Я катался… Долго, наверное. Потом вышел на первой попавшейся станции. Обязательно говорить об этом? — Обязательно говорить хоть о чем-нибудь, чтобы не думать о тебе так… как я о тебе думаю. Егор почувствовал, как лицо опалил прилив жара, в висках запульсировало — и всё от одного невнятного намёка. Эта встреча вызывала много-много чувств, их оттенков, как и страхов. Как же вынести всё? С чего начать? Но явно ведь не с этого? Егор посмотрел прямо на Макса. Накатило еще на Воробьевых и не спешило рассеиваться такое дикое желание. Что обманывать себя? Он скучал и по этому тоже. Ощутив пристальный взгляд, Макс оторвался от дороги. Блестящие темные глаза смотрели без стеснения, вызывающе — так, как умели только они. — Я за рулем, прекрати, — всерьез предостерегающе шепнул Вершин. — Я ничего не делаю, — ответил Егор, продолжая сканировать. — Ты смотришь. — И? — Ты знаешь, — Макс улыбнулся вымученно, концентрируясь на светофорах. — У тебя этот взгляд… — подумав: — невыносимый. — Преувеличиваешь, — Егор отвернулся, смотрел теперь прямо, но за стеклом всё слилось в единый желто-серый фон, он накрыл рукой его пальцы, что поглаживали рычаг коробки, и слегка сжал их. — Куда едем? — теперь он смотрел на их руки, это успокаивало. — Ко мне, — Макс прочистил горло, чтобы голос не звучал так металлически, но по сути он имел в виду то, что сказал. Он забирает его себе физически, ментально — как угодно, но главное — всего и полностью, он юридически готов оформить эту сделку, чтобы больше никто не смел его мучить. — Я забронировал номер, тебе понравится. Егор теперь отчетливо улавливал в воздухе его настрой, но вжиматься в спинку кресла не хотелось, хотелось быть ближе, провоцировать. Стало невозможно игнорировать тот факт, что они думают об одном и том же. То, что должно произойти совсем скоро, происходит сейчас в мыслях каждого. Происходит и происходило на протяжении многих дней разлуки ментально так часто, что теперь эти мысли стали невыносимо концентрированными, ядовитыми и текучими, небольшое пространство салона пропитывается ими насквозь. Егор закрыл рукой глаза, сгибаясь пополам, все-таки не выдерживая: — Ты здесь. Я не верю … — почувствовал ладонь на затылке, мягкие прикосновения пальцев. Макс гладил его: — Скоро приедем. Уже совсем скоро… *** Номер был просторным, дорогим и европейским — всё как любил Вершин. Макс включил свет и бросил его шапку на стойку для одежды. Осторожно высвободив руку, Егор отдал ему куртку. Как обычно, наступив на задники, стянул кроссовки. — Проходи. Но пройти далеко он не успел, Вершин обнял сзади резковато, разворачивая к себе и прижав к стене. Недвусмысленно вжимаясь всем телом, начал целовать, одновременно снимая через голову свитер вместе с футболкой. Он ничего не говорил больше, только целовал губы, спускаясь на шею и обратно. Руки блуждали по спине под одеждой, которую Егор еще не снял, да и не понимал, как всё это провернуть, чтобы уже оказаться ближе. Он прикрыл глаза, пока Макс выцеловывал его так, будто ему за это платили. А руки спускались вниз, к поясу джинсов — черных и драных, тех самых, его любимых — накрыл рукой ширинку, пуговица подалась легко, следом расстегнулась и молния. — Я… — Егор начал что-то понимать, когда почувствовал, как член пульсирует в зажатом чужом кулаке. — Я в душ планировал… как бы… — Наши ожидания не всегда оправдываются, — услышал в ответ, понимая, что на коже снова расцветут засосы, Макс уже над этим работает. — В принципе, я днём был, — согласился Егор, понимая, что душ из сценария выпадает, ну и пусть. Вершин не слышал, его уже несло, фоном он только напоминал себе про его руку, да и неманевренность Егора не давала об этом забыть. Постель была широкой и белой, яркое освещение позволяло рассмотреть даже вышитые серебристые лилии на голубоватом хлопке. Он опустил его на мягкое одеяло, сам нависая сверху. Голый Егор — голый живот, бедра и плечи, Макс трогал его, а взгляд темнел. Егор же Максом будто прикрывался, а потом попросил: — Слишком ярко, выключи свет. — Я не знаю как, — шепнул Макс, скользя губами по гладкой, совсем тонкой ключице. — И я хочу всё видеть. Егор отвернулся, пряча лицо в сгиб его локтя, подставляя шею, попытался сконцентрироваться на ощущениях, поцелуях, прикосновениях, но что-то мешало. — Выключи… Макс приподнялся на локтях, заглядывая в его лицо: — Что не так? — Не знаю. Слишком светло, — а хотелось спрятаться, только Егор об этом не сказал, но Вершин, как всегда, каким-то образом всё понял. Он исчез на мгновение, Егор ощутил движение воздуха на коже, стало неуютно и одиноко, он поджал ноги, прикрылся руками, одна из которых была тяжелой и будто чужой, а потом и вовсе залез под одеяло, накрываясь чуть ли не с головой. Макс вернулся. Все ещё в джинсах, таких же черных и обтягивающих, правда, приспущенных, от того что расстегнуты, у него всё ещё стоял, а в руках он нервно вертел пульт. Нажал кнопку, стало темнее. — Еще? — обратился он к спрятавшемуся под одеяло Егору. — Да. — Так? — краски сгустились, и рассмотреть можно стало лишь серые силуэты. — А так темно. — Угу, — Вершин терпеливо изучал надписи под кнопками, пока Егор целовал его, утягивая к себе под одеяло. После нескольких мучительных минут выяснилось, что в углу комнаты у зеркала есть торшер, который тоже включается с пульта. Когда серый согрелся мягким, вечерним, приглушенным оранжевым, Вершин шепнул: — Теплее? — Почти как дома, — притягивая его за цепочку, шепнул Егор, прижимаясь лицом к его лицу, касаясь губами теплой кожи. — Я люблю тебя, — проговорил Макс, обнимая и прижимая к себе. — Очень сильно. Егор прикрыл глаза, целуя в ответ, пальцы проникли в расстегнутую ширинку, эрекция Вершина стала каменной, он задышал тяжелее, помогая стянуть с себя джинсы, оставаясь совсем голым, возбужденным, таким же, как Егор. — Только не сверху. — Как ты хочешь? Егор лёг на живот, разводя бедра, приподнимаясь на коленях и вытягивая вперед руки, удерживать вес на одной всё равно долго не удастся. Он знал, что будет неудобно и муторно и придется приспосабливаться, и меньше всего хотелось, чтобы Макс чувствовал дискомфорт из-за его неполноценности. Он постоянно думал о том, что чувствует Макс, что он думает. Но Вершин чувствовал лишь то, что Егор другой, из-за травмы это больше физической или психологической — он не знал, но видел надломленность в нём. Егор будто стеснялся себя и больше не демонстрировал своё тело так, как это делал раньше — ненавязчиво, но уверенно, сомнений в своей сексуальности у него никогда не было. Сейчас же эта закрытость была чем-то инородным, будто заимствованной, такой чуждой его характеру. Макс встал сзади, соприкасаясь голыми бедрами с его. Сердце в груди Егора забилось безжалостно от прикосновения губ к коже — Макс целовал его спину, гладил плечи и предплечья, имея возможность сжать в своей только одну его руку. А потом Егор почувствовал прикосновения между ягодиц, как осторожно он исследует его, медленно и терпеливо, будто у них это впервые, будто они чужие друг другу. Егора начало душить возмущение, природу которого он смутно понимал и опасался. — Пожалуйста, давай уже… — почти приказывал. Макс замер на мгновение, даже движение воздуха за спиной больше не ощущалось. Лишь звук поршня от флакона со смазкой. — Подготовился? — съязвил Егор, посмотрев через плечо. Палец в тело вошел резче, второй к нему добавился почти сразу. Вершин умело провернул кисть: — Было время, — и развел пальцы. Егор выгнулся, расставляя ноги шире и все же приподнялся, опираясь на локти. — Знал, для чего едешь… — выдохнул он в подушки. — Догадывался. — Самоуверенный ты… — он не смог закончить, потому что пришло время фирменной вершинской растяжки. Макс ввел пальцы и работал ими неторопливо, целуя и прикусывая кожу пониже ягодиц, касаясь подбородком собственного запястья. Егор тяжело дышал, но все же это было не то, чего добивался Вершин. Ему нравился его голос, особенно сорванный, особенно не стритом. — Детка… — дыхание обожгло кожу у самого уха, казалось, Вершин был повсюду. Егор повел плечом, отзываясь, но не отрывая лица от подушки. Пальцы освободили его тело, но все ещё находились в опасной близости от входа в него. Лопатки сводило так, что ныли мышцы. — Ты напряжен… Очень сильно, — шептал Макс покусывая его плечо — а я не люблю, когда ты не доверяешь мне. Потом он будто исчез совсем. Егор потерял ориентиры в пространстве, потому что их тела больше не соприкасались, и почти сразу ощутил горячие ладони на внутренней поверхности бедер. Макс разводил их шире, просовывая руку между ними, охватывая его и без того сочащийся смазкой член и опуская его от живота вниз, между ног, чтобы… Егор понял не сразу, лишь когда почувствовал, как головки касается язык, а потом скольжение по длине — горячее, обволакивающее, мокрое. Макс отсасывал ему, нарезая круги большим пальцем вокруг растравленного отверстия, не проникая, только нажимая на него, растягивая сильнее снаружи. А Егору нужно было, чтобы уже внутри — почувствовать давление, боль, а потом как Макс его собой заполнит — совсем, до краев… Он простонал, подаваясь на его руку, трогая себя сзади, проталкивая свои пальцы, чтобы Макс смотрел, чтобы видел, как нужно. Он обхватил его кисть, быстро отводя обратно, не позволяя ему удерживать себя на больной руке. Надавил между лопаток, принуждая лечь грудью на постель. Егор пытался сбросить его руку до тех пор, пока Вершин не ввел в него пальцы, сразу два: — Вот так? Егор выстонал, задирая ягодицы, Макс убрал руку с его спины, снова обхватывая член, доставая пальцы и проникая в него снова. Это было похоже на пытку. Егор плавился изнутри, а потом на смену пальцам пришел язык — мягкие, горячие толчки. Он всхлипывал в подушку, разжимая кулак и выпуская наволочку, рукой потянулся к члену — нужно было что-то со всем этим делать, сам себе не поможешь — никто не поможет. Но Вершин отбросил его руку снова, не позволяя трогать себя и сам не трогая. Егор взвыл, колотя кулаком по подушке, низ живота горел, член ломило, а Вершин… Усмехнулся? Егор сначала не поверил, но этот звук он слышал отчетливо — Макс усмехнулся. Он хотел посмотреть, что вообще там происходит, но не успел. Почти сразу почувствовал проникновение, напористое и острое, выбивающее воздух из легких, а из горла стон. Немного боли никогда не бывает лишним. Тело раскрылось для Макса, он собой его раскрыл, под себя и только… В глазах защипало — как же давно Егор этого хотел… Макс двигался резко, горячей ладонью поддерживая под живот, заставляя тот подтягиваться и прилипать к позвоночнику. Егор дрожал, кусая собственное плечо, а Макс ускорялся, будто решил выбить из него всю дурь… А может, наказывал за то, что Егор им устроил. А потом рука с живота перешла на член, ненадолго, лишь немного подразнив… Снова… Пальцы, ныряя в волосы на затылке, зажимали их в кулак и натягивали. Егор терпел болезненные толчки, прикрыв глаза и выгибая шею, ему нужно было почувствовать, что между ними всё как раньше: что всё так же стремительно Вершин входит в раж, не особо думая о нём в этот момент. А потом его обхватили выше бедер, замедляя темп. Егор прогнулся, пряча лицо в сгиб локтя, становясь только доступнее. Стоило немного изменить угол проникновения, как оба полетели далеко-далеко. Макс кончил быстро, вогнав до основания и остановившись внутри, рвано вздрагивал. Егор двигался плавно, слегка скользя по члену и чувствуя, как из тела вытекает сперма, пачкая ягодицы и бедра, от каждого нового соприкосновения, пачкая и Макса. Егор дрочил себе, соскальзывая и насаживаясь снова, пока Вершин оставался твердым. Было мокро и горячо, было хорошо… От нескольких рефлекторных толчков сзади, до боли скрутило мышцы ног и поджался пресс. Егор простонал от первых волн накрывшей разрядки, ладонь стала влажной, а оргазм причинил боль. Без Макса он даже не дрочил, все эти дни либидо дремало, а теперь это было… невыносимо… прекрасно. Он лёг на живот, выпрямляя ноющие колени. Мышцы тянуло, в голове стоял звон, который, рассеиваясь, оставлял после себя лишь белую воздушную пелену. Вершин поднял с пола футболку, вытер живот и прошелся ею между его ягодиц, отшвырнул вещь обратно, падая на постель рядом. Егор наблюдал, как, глядя в потолок, Вершин слегка улыбается. Лицо его было расслабленным и спокойным, он молчал, а Егору больше не хотелось спрятаться. Он перебирал звенья цепочки на его груди, крутил в пальцах крестик. — У тебя был кто-нибудь? — спросил, всё так же концентрируясь на прохладном металле. Макс посмотрел на него всё с той же полуулыбкой, не улавливая смысла вопроса: — Что? — У тебя был кто-нибудь?.. Пока меня не было? Вершин изменился в лице, вдохнул, очевидно, собираясь что-то сказать, но взяв паузу, выдохнул и спросил, снова глядя на Егора: — А как ты думаешь? — Откуда мне знать? — повел обнаженным плечом. — Действительно, откуда? — Макс нервно усмехнулся. — Знаешь, иногда мне кажется, что я готов тебя прибить. — Так было или нет? — Господи, ну что за характер такой? Это просто… Нетактично, Егор. Оскорбительно, в конце концов. Неужели ты, блядь… — он замолчал, переводя дыхание, — …совсем, совсем не понимаешь?.. Не знаешь меня? — сформулировал, в итоге, резко садясь, да так, что Егор едва не порвал цепочку, не успев отпустить её. Макс потер лицо раздраженно, Егор же не торопился оправдываться: — Ну что ты сразу так? Всё-таки почти месяц… — Окей, а как насчет тебя, ведь месяц, я так понимаю, это долго? Егор растерялся, а Вершин, будто со стороны услышав свой вопрос, поморщился. — В больнице, конечно, можно кого-то найти… — Так значит можно?! — Максу от негодования сводило челюсть, он совершенно не понимал, к чему ведет этот абсурд. — Думаю, да, но я был немного не в том состоянии и, если быть до конца честным, — он потер глаза, — я никого, кроме тебя, не хочу, уже давно так… И последнее время меня даже не тянуло, точнее тянуло, но всё это было настолько перемешано с болью, такое сумасшествие, ты знаешь?.. А когда увидел тебя в парке… Сегодня… И понял… Что хочу только с тобой и люблю тебя одного, это сумасшествие разделилось на части, которые по отдельности стали поняты, снова стали мной… Точнее, я стал собой… Я становлюсь собой, только когда ты рядом, Вершин. Поэтому, если у тебя кто-то был, есть или будет — ты убьёшь меня. Такая ответственность, да? Но ты сам виноват. Нефиг было… приручать меня. Вот теперь ебись как хочешь. — У тебя очень своеобразные признания, детка. — Не обижайся, мне нужно знать. — У меня не было никого, только ты. Есть и будешь. — Хорошо, — облегчение в его выдохе было отчетливым. — А если я соврал? — Я бы почувствовал. — Невероятно, — прозвучало не без сарказма. — Иди сюда, — Егор протянул руку. Макс не торопился ложиться. — Пожалуйста, Вершин, не будь таким ранимым. — Егор… — Макс собирался разразиться новым спичем на тему оскорбительного недоверия между ними, но невовремя обернулся. Голый Егор смотрел на него: волосы темными колечками лежали на белой измятой наволочке, они были заметно длиннее, он улыбался слегка, и в этой улыбке не было ничего, кроме его собственного спокойного свечения. — Что? — Ничего, — Вершин лег рядом, накрывая его своей рукой. — Мне было страшно. Прости меня… Но мне до сих пор страшно. — Ты не будешь больше принимать решения в одиночку. — Не буду? — Это не вопрос. Пообещай. — Я не буду принимать решения без тебя? — Да. Потому что мы вместе, чувствуешь разницу? Мы вместе, как пара, партнеры, не просто любовники. Понимаешь? — Хочешь сказать, ты купил бы мне колечко? — улыбнулся больше смущенно. — Если бы оно тебя удержало… Егор переплел их пальцы: — Меня не надо держать. Я сам держусь. Вот так — всё просто, видишь? — Вижу, — Макс поцеловал его в губы и накинул одеяло. Сон пришел незаметно, легкий и спокойный, лишенный привычных кошмарных гонок за кем-то или от кого-то. Нужно было многое обсудить и спланировать, но сейчас стало важным просто уснуть, чувствуя друг друга, как прежде.