Случайный

«Абонент снова доступен для звонка» — Вершин открыл смс от оператора. Посмотрел на дисплей — цифры в сообщении были те самые, их он знал наизусть. — Перерыв, — крикнул Макс, прерывая съемку. Сунув камеру в руки ассистенту, он вышел из павильона. Качало, он скользил ладонями по карманам, ища сигареты — совершенно вылетело из головы, что оставил их на подоконнике, когда пожертвовал пачку, курящим в перерывах моделям. Так и не вспомнив, куда они делись, стрельнул у охранника на выходе никуда не годный красный «Мальборо», прикурил и вышел как был, в одной футболке, под козырек парадного. Кожу остужал сырой мартовский ветер, но Макс не чувствовал холода. Негнущимися пальцами разблокировал телефон. На мониторе высветилось несвернутое сообщение. Снова и снова пробегая его глазами, проверяя и проверяя цифры, он убеждался, что ошибки быть не может — Егор снова доступен. Докурив до фильтра, выбросил сигарету и вернулся обратно в студию. Хрупкий, только формирующийся в новых условиях защитный механизм дал сбой. Макс всего как третий день вернулся к работе и был рад забыться хоть немного, погрязнув в привычных трудовых буднях, а теперь… Поднимаясь по лестнице обратно в съемочный павильон, он пытался не дать себе потеряться в безысходности, неизбежно нахлынувшей от одного несодержательного смс. Но как бы Макс ни пытался отрицать, сообщение выбило почву из-под ног, все многодневные старания вернуться к нормальной жизни пошли насмарку. После нескольких мучительных часов возобновленной съемки он все-таки остановил её. Снимки никуда не годились, он сам никуда не годился. Распустив свою команду, сославшись на срочное дело, Вершин уехал из студии. *** Егор слушал чужое молчание на том конце:  — Максим?.. Через непродолжительную паузу услышал усмешку, такую горькую, что вкус желчи ощутился во рту. — Ты включил телефон?.. — голос сел, будто кто-то властной рукой сдавил горло, пауза, и он снова попытался расправить легкие глубоким вдохом, но ощущение сдавленности никуда не делось. — Включил. — Знал же, что я не смогу не позвонить? — Откуда мне знать? Я просто ждал. — Что, теперь готов к разговорам? — Не особо, но… — Но? — Извини, наверное, я зря… действительно зря его включил. Ты прав… — Егор, постой… — Я не знаю, что сказать, но мне нужно, чтобы ты поговорил со мной, очень нужно, у тебя же всегда есть ответы… — Больше нет. — Не важно. Если не хочешь говорить, можешь молчать, только не сбрасывай… Макс не выдерживал его такого: — Как ты? — Я?.. Никак… В больнице… всё ещё… Спиной по стене, так и не включив свет, чтобы не видеть свое отражение в зеркалах. Так Макса не корежило уже давно, возможно, никогда, хотя он не помнил, что было до этого… который «33 несчастья». — А ты как? — донеслось с другого конца неуверенно. — Я не должен был уезжать. — Я должен был лететь с вами. Снова тяжелый спазм сдавливает гортань, очень сложно говорить, когда в горле ком, в руках дрожь, а в его голосе эта перманентная вина. — Ты должен был позвонить мне сразу, — после недолгой паузы продолжил Макс. — Я говорил уже, почему так поступил. — Почему не позволил мне быть рядом. — Я… — Не мучь себя, я помню: ты не настолько сильно меня любишь, чтобы терпеть мою жалость. — … — Ты ещё здесь? — Здесь… — Так всё же зачем ты включил телефон? — Я люблю тебя… слишком сильно, именно поэтому не смог… не хотел, чтобы ты видел меня таким. — Да каким «таким»? Егор, ты действительно не понимаешь?.. Не понимаешь, что сделал? Как поступил? — Тогда я не думал ни о чем, точнее, единственное, о чем я мог думать, что вообще со мной будет, если?.. Всё рухнуло, понимаешь? Всё, у меня внутри всё развалилось… Звон бьющегося стекла из динамика напугал и сбил с мысли: — Макс? Что это было? — Это жестоко, и ты это знаешь. — Прости меня… — Жестокий маленький мальчик. Чего ты хочешь? Чтобы все играли по твоим правилам? — Я не должен был обрушивать на тебя всё это. — Ты не должен был вычеркивать меня. А теперь… Чего ты хочешь? — Просто поговорить, чтобы ты понял… — Ну вот, я немного начал понимать — ты вроде как меня снова любишь. И что дальше? Как же жалость? Для неё больше нет повода? Ком в горле мешал дышать, но всё равно так было легче, чем не слышать его голоса столько дней. И пусть это «худший вариант Вершина», с которым Егор так и не научился разговаривать, главное, продолжать слышать его голос. Его гнев лучше, чем вся эта разлагающая разум стерильная тишина внутри: — Не знаю… самое страшное, вроде, позади, они говорят… в общем… рука восстановится, — Егор откашлялся, прикрыв динамик, закрыл глаза, игнорируя слезы, катящиеся по лицу, продолжил, стараясь совладать с дурацкой дрожью в голосе: — Я включил телефон, потому что думаю о тебе всё время… Я хотел поговорить. Сам бы тебя набрал, но ты опередил. А мне здесь ещё долго, и я не особо справляюсь… Я поступил… Решил, что тебе будет проще не видеть всего этого, решил за тебя… Эгоистично… Я хочу, чтобы ты знал, мне жаль… — он прикусил губу почти до крови, чтобы не дать Вершину слышать свои жалкие всхлипывания, хватало того, что он не мог не говорить об этом, не мог выключить снова чертов старый номер — единственный мост к нему. — Егор, послушай… Пожалуйста, успокойся… Прости меня, я кретин. Ничего не говори, просто дыши. Я с тобой… — Макс сам едва выдерживал, зажав телефон плечом, шарил рукой, ища сигареты, в квартире он никогда не курил, ровно до этого самого телефонного разговора. — И совсем скоро буду рядом, — он выпустил дым после глубокой затяжки, но фокус не сработал, боль осталась внутри. — Егор? — … — Ты там совсем один? — Отец приходит. — Он хорошо с тобой обращается? — Да. Это даже странно. Он хочет, чтобы я вернулся домой, но я не хочу туда, не могу… — Я заберу тебя. — Нельзя… — новая волна разочарования сжала связки, он больше не боролся со слезами и не мог контролировать голос. — Тише, просто объясни всё как есть. — Впереди ещё операция, а до этого мне нужно оставаться здесь. Блядь, я так скучаю… Бессильная злость разбирала, хотелось крикнуть: «Ты сам в этом виноват, куда ты бежал?! Неужели я бы не нашел врача? Тебя прооперировали бы в Европе!», но Вершин прикладывал все душевные силы, чтобы усмирить внутренний ад. Нельзя было навредить ещё больше. — Я приеду, и мы всё решим. — Я не знаю… Отец… — Мне плевать на твоего отца, его мнение и ваши с ним отношения. Я приеду, считаешь ты это правильным или нет. Я приеду, если понадобится, заберу тебя оттуда, у тебя больше не получится морочить мне голову, — он усмехнулся, сам не веря в то, что сказал. Егор был профессионалом со стажем по части умелой манипуляции и усмирения бдительности, и если Максу суждено увидеть его ещё раз, то это только в том случае, если Егор сам того пожелает. — В конце недели меня выпишут. Но уехать не получится. Я привязан к больнице. — Я всё понимаю, так нужно. Мы вместе подумаем, что делать. — Когда ты приедешь? — Точно скажу завтра. Сейчас ложись спать и ни о чем не думай. — Хорошо… Они проговорили до утра, пока у Макса не разрядился телефон, никто так и не смог сбросить первым.