Случайный

В планах у Егора было с утра поехать в офис, чтобы поработать в студии над опенингом, который он написал для нового релиза игры, но проспал. Будильник вчера он так и не включил. Макс тоже не разбудил, уехав, очевидно, рано, что уже было аномалией. Всю ночь они трахались, будто опасаясь, что, если остановятся, придётся разговаривать о случившемся, а никому не хотелось погружаться в этот мрак снова. Вершин дал понять, что разберётся сам, без лишних обсуждений, от Егора же требовалось одно — ни при каких условиях не вступать в контакт с Мезенцевым. Как показывал опыт их совместной жизни с Максом, Вершин на его сон действовал более чем благотворно, и в последнее время Егор почти не принимал таблеток. Вот и сейчас он проспал работу. Лия почему-то тоже не спешила его будить звонками. На часах без четверти двенадцать, и никто о нём не вспомнил. Быстро почистил зубы и сварил кофе, набрал Лию, но она не отвечала. Зная демократичный стиль её работы, о своем опоздании он особо не парился, но и злоупотреблять доверием тоже не хотел, поэтому собирался в темпе. Личный комплект ключей от студии ему давно был вручен. Уже у лифта пришло сообщение, он открыл мессенджер, писала Римма — одногруппница и, можно сказать, подружка, до статуса подруги она, увы, не дотянула, но Егору было удобно иметь своего человека в группе, особенно сейчас, когда из-за работы пришлось оформить свободное посещение. Р: Привет. Жаль ты больше не ходишь на пары. Е: Привет. Почему? Р: Сегодня Мезенцева с занятий сняли. Два полицейских. Декан только руками развел. Егор пожалел, что уже зашёл в лифт, воздуха катастрофически не хватало. Р: Егор? Ответил, когда вышел на улицу и восстановил дыхание, сердце, правда, утихомирить не получилось, но маска ледяного спокойствия на лицо натянулась. Е: А что случилось? Р: Точно никто не знает, но когда вот так забирают, значит, действительно что-то такое… Допрыгался, в общем. О репутации Мезенцева знали все, хотя конкретных правонарушений в пределах института за ним не водилось (Егор никого не посвящал в их «отношения»), были наслышаны о его деятельности за пределами учебного заведения, правда, полиция приходила за ним впервые, но вот сам такой исход никого особо не удивил. Е: Да. Скорее всего. Р: Как у тебя дела? Е: В целом норм. Извини, я в метро, потом напишу. Лия была в офисе, про время, на которое был назначен визит Егора, она действительно забыла. Он не стал уточнять, что проспал. По её обычной доброжелательной манере с ним держаться Егор понял, что она не в курсе случившегося, да и вряд ли Макс станет рассказывать о таком, но все же мысли о вчерашнем омрачали рабочий процесс и рубили настрой. Он провозился до трех, так ни разу и не набрав Вершину. Лия зашла, когда Егор, сняв наушники и оторвавшись от монитора, раздумывал, выпить ли ему кофе, а потом позвонить Максиму или наоборот. — Как успехи? — Честно, рассчитывал на большее, но что-то… Она надела наушники и встала за микшерный пульт. — Включай. Егор, скрепя сердце, включил дорожку. У него было приготовлено несколько тем для начала, но ни в одной он до конца не был уверен. Лия прослушала все четыре и, когда сняла наушники, растерянно посмотрела на Егора, и вышла, кинув напоследок: — Будь здесь. Отчего Егору захотелось собрать своё барахло и сбежать. Через десять минут сестра Макса вернулась с седоватым мужчиной, и Егор узнал в нём никого иного, как главного менеджера фирмы-издателя. К такому Златопольский готов не был, если бы знал, что этот человек будет сегодня здесь, то перенес бы свой визит на другой день, так как сырой и неоднозначный материал демонстрировать было просто недостойно. Главный менеджер прослушал звуковые дорожки одну за другой с бесстрастным выражением на лице, когда он снял наушники, бесстрастие никуда не девалось. — Сколько, говорите, вам лет? Егор не понял, к кому мужчина обращается. Он посмотрел на Лию, она кивнула ему, потупив еще немного, Егор ответил: — Двадцать. — Еще учитесь? — В смысле — дилетант? — Учитывая ваш возраст, мой вопрос логичен, не обижайтесь. Если же брать материал, то могу предположить, что профессию вы выбрали верно, если обучаетесь музыке. — Ин­сти­тут куль­ту­ры. — А отделение? — Му­зыкаль­ное ис­кусс­тво эс­тра­ды. — Современно. Что ж, для заставки подходит третий вариант. Слушая его, я представлял ветер, гуляющий на поле боя после сражения, духовые пригашиваются сурдинами, будто пытаясь унять чьё-то доведенное до предела отчаяние, но, как ни крути, выхода нет… — Менеджер ненадолго замолчал, задумавшись бог знает о чём. — Думаю, можно наложить крики птиц, даст больше пространства… — Второй вариант легче для восприятия, но третий мрачнее, а всё тяжелые духовые, они кажутся слегка гротескными, но учитывая графическую стилистику релиза… Постапокалиптическую реальность… Сложная музыка, сложное настроение. Использовать такое в игре про зомби — да уж, парадоксально. — Он включил первый отрывок, промотал на 1:12 и выдернул наушники. Это была электрогитара, Егор свел два соло. — Этот рифф нужно растянуть на восемь тактов и сделать основной темой. В общем, неплохо, с атмосферой проекта совпадает, возможно, сложновато для восприятия, но ваш подход мне нравится, и ваш, Лия, тоже — хорошо, что не передали в аутсорсинг музыкальную составляющую, — он пожал Егору руку и вышел. Егор упал обратно в кресло, зажмурился и глубоко выдохнул, хотя хотелось уткнуться во что-нибудь и проораться. — Ты не предупредила! — напал он на Лию, когда она вернулась. — И что? — Я не знал, это хуже экзамена. — Это только первый экзамен. Издатели будут утверждать всё официально, но, считай, главный отбор ты прошел, его мнение определяет весь ход работы. — Фак, — он потер глаза, прокрутившись в кресле. — Твоя музыка востребована, поздравляю. — Не верится. — Тебе всего двадцать, и ты талантлив, так что гордись собой и радуйся жизни, ничего другого не остается. Егор улыбнулся. — Есть шампанское, — предложила Лия. — Нет, я не буду. Еще дел столько. — Тогда в другой раз. — В другой. Еще поработаю. — О’кей, не мешаю. *** Около шести вечера Макс все-таки написал нечто более развернутое, чем «позже». М: Освободился. Ты где? Е: На рабочем месте. М: Стрит? Е: В студии. М: Когда заканчиваешь? Е: У меня ненормированный график. М: Не понял. Е: Уже закончил. Могу уйти. М: Заеду через 20 минут. Е: Ок. *** Забросив сумку с ноутом на заднее сиденье, Егор сел в машину. — Привет, — сказал жизнерадостнее, чем следовало, отчего вышло наиграно. — И тебе, — Макс выглядел хмуро, Егор не решился его ни о чем расспрашивать, как и не полез целовать, хотя они не виделись весь день, а потребность в поцелуях и Максовых объятиях стала для него уже базовой. После долгих восьми минут молчания, поняв, что маршрут не лежит домой, Егор спросил: — Куда мы едем? — В отдел. — В отдел? — Ты дашь показания против Мезенцева. Без этого никак. — Я? — Ты. — Ну ладно, если так нужно. — Нужно, не сомневайся. — Максим, я не понимаю. — Мой друг сказал, что посадить за преследование они его не могут, только судебный запрет. После твоих показаний, возможно, появится больше оснований для того, чтобы продержать его в СИЗО до суда. При задержании при нём были наркотики, ранее он не привлекался — это только штраф. Будет психиатрическая экспертиза, если выявят диагноз, возможно, притянут наркоманию, будет принудительное лечение. Реальный срок вряд ли. — Что я должен написать? — Всё как было. — Как было? — Егор нервно намотал на палец нитки, торчавшие из прорехи на джинсах, и вырвал их. — Я разговаривал с ним. — Он говорил обо мне? — Я, кажется, только что сказал, что разговаривал с ним. — Что он говорил? Вершин не ответил, делая вид, что следит за дорогой. — Максим?.. — Как ты мог с ним встречаться? Как ты вообще мог связаться с таким? Он же больной. Егор обхватил себя руками и, отвернувшись к боковому стеклу, сосредоточился на пустоте внутри себя. — Он говорил не для протокола, но я записал, это незаконное доказательство, но, возможно, при условии, если его адвокат будет полным кретином, это приобщат к делу. Слишком, блядь, много этих «возможно». Если его не ограничат в свободе, останется только его убить… Или увозить Платона отсюда?.. Оксану?.. Бегать от какого-то уёбка… — Я напишу всё, как нужно, — попытался убедить Егор. — Этого недостаточно. Срок давности. Ты же не снимал побои. — Платон подтвердит, что он ждал нас тогда… — Платон несовершеннолетний. Его показания стоят немного. Показания Сони — основные, и твои. В институте характеристику пишут, где он примерный студент, они не хотят марать репутацию. — Руслан даст показания, я попрошу его. — Да, пусть тоже даст. Всё так сложно стало, раньше, чтобы засадить какого-то мудака, хватало одного звонка нужному человеку, а теперь все боятся… Всё по закону. На стриты пока не ходи, нигде особо не мелькай, на работу — на такси, если я не смогу отвозить. В институте у тебя свободное посещение? — Да. — Хотя он пока в институте и не появится… Егору нечего было сказать, кроме сотого «прости», но Максу оно явно было не нужно. Мыслями он был уже в завтрашнем дне: в отделах, судах, на аудиенциях в кабинетах важных знакомых, он решал проблему, причиной которой являлся Егор, и они оба это понимали. — Я могу сегодня переночевать у себя. — Начинается. — Ничего не начинается! — и уже выдохнув: — Я не хочу тебе мешать, сегодня был сложный день. — Чем ты мне помешаешь? — Присутствием. — Ты можешь меня поддержать, не переводить стрелки на свой дискомфорт? — Дискомфорт? — Я понимаю, что тебе это всё малоприятно, как и маловажно, но встань в моё положение на минуту и сделай так, чтобы я мог положиться хотя бы на твою адекватность. Хватит убегать, Егор, пора начинать решать проблемы. Егор промолчал, Макс устал думать, что может происходить в его голове. Они ехали в отдел к другу Макса, чтобы дать показания, и на данный момент этого было достаточно. *** Он написал всё, как было в тот день, когда он пришел забирать Платона после музыкалки, он описал много эпизодов, которые были до этого — травлю, организованную Антоном и его друзьями, неоднократные эпизоды насилия и избиения, исписал девять листов А4, следователь сказал, что этого достаточно и что он должен будет подтвердить всё в суде. Егор расписался под свидетельскими показаниями, им с Максом принесли кофе. К этому времени, а было уже около девяти вечера, подъехал Руслан. Он рассказал свою историю, приложил выписки из больницы и опознал среди прочих фотографий подозреваемых Антона. Через полтора часа после того, как свидетели и потерпевшие разъехались, следствие получило видео с камер, расположенных на Вознесенском проспекте, где в октябре прошлого года двое неизвестных избили Руслана. Сняв с запястья часы и отложив их на прикроватную тумбочку, Вершин лег в постель, часы показывали половину двенадцатого, когда зазвонил мобильник. — Да. Я понял, спасибо, — было всем, что услышал Егор из этого разговора. — Изъяли записи с камер, — объяснился Максим, поправляя подушку. — Записи? — Нападение на твоего друга. — Руслана? — Да. — Они сохранились? — Есть архив. — Это хорошо? — Это улики, их приобщат к делу. — Его посадят? — Если улик будет достаточно. На мой взгляд, его должны четвертовать. Егор лежал на своей стороне кровати, спиной к Максу, совершенно точно понимая, что Вершин его за весь вечер так ни разу и не коснулся. Он еще не знал, как именно Макс справляется с трудностями, поэтому сам ему не навязывался. К тому же в душу закрались подозрения, что после его излияний у следователя, которые Вершин читал, не мог не читать, пока он, Егор, курил на улице, Макс может испытывать к нему нечто вроде отторжения либо жалости. Слово «отвращение» гуляло на задворках сознания, но даже про себя Егор старался его не произносить. Лежа сейчас в их постели, спиной к Максу, не касаясь его даже под одеялом, он старался не думать об отвращении, которое Вершин может к нему испытывать, но слово родилось, прорвалось в высвеченную прожектором сознания арену разума и стояло теперь в центре — символ прошлого, результат жизни Златопольского Егора Александровича — отвращение. Он прикусил костяшку указательного пальца и прикрыл глаза. Щелкнул выключатель настенного бра, комната утонула во мраке. Егор почувствовал его руку под одеялом, сначала на своей спине, а потом и на животе. Макс придвинулся ближе, обнимая, зарываясь лицом в его волосы и вдыхая смесь запахов — горечь вымокшей под дождем полыни, он коснулся губами его шеи — теплая, гладкая кожа — густой вечерний грозовой воздух, летний воздух. — Детка?.. Вместо ответа Егор прижался к нему спиной. — Что с тобой? — находя под одеялом его руку, Вершин переплел их пальцы. — А что со мной? — как можно нейтральнее произнес Егор. — Ты почти не дышишь. — Тяжелый день, как и у тебя. Макс прикрыл глаза и сейчас, полностью его обнимая, ощутил острее, чем когда-либо, с какой легкостью могла реализоваться вероятность, в которой им не быть вместе. Легче легкого всё могло сложиться так, чтобы Егор навсегда остался только файлом, записанным на диск, далеким, почти нереальным воспоминанием. Одно дело слушать его истории о пройденном пути, понимая, что они навсегда останутся только историями, и совсем другое — видеть своими глазами то, что с ним происходило, слушать в текущем настоящем факты из первоисточника, коим является вовсе не Егор. Разговаривать с тем чудовищем с глазу на глаз, чудовищем, которое убеждает открыто и уверенно, что Егор его любит, несмотря на разногласия, которые они скоро преодолеют. Он говорил так, будто Егор принадлежит ему по определению, как вещь или титул, будто он знает его лучше, чем Егор сам себя может знать: «он себя обманывает, ведь у него сложный характер, который не каждому дано подчинить». У Макса в ушах до сих пор стоял этот голос, слова будто застряли в мозгу, и их никак не получалось оттуда выцарапать. От чужой маниакальной самоуверенности волосы вставали дыбом. Патологическая, слепая убежденность в собственной правоте. Макс знал, что такое психопатия, и он понимал точно лишь одно — этого психа необходимо изолировать от Егора и тем более от сына, хотя Платон удобный способ достижения цели, сама цель всё же не он. Макс еще раз глубоко вдохнул — дерево и лак остаются на коже, сколько не мой руки, запах их общего геля для душа, кондиционера для белья и собственной туалетной воды на своей же футболке, в которой спит он. Запахи дома, их секса, тепла тел и покоя — это слишком дорого, чтобы потерять, невосполнимо и, скорее всего, это смертельно. — Ты меня теперь… наверное… Ты, наверное, меня не… понимаешь? — Не понимаю? — В том смысле, что ты не понимаешь, как я выбираю… И поэтому ты, возможно, злишься, что мой неправильный выбор в прошлом приносит последствия сейчас. — Ты думаешь, я святой, да? Думаешь, у меня не было неверных решений? — Я не знаю… Были, наверное, но не такие… Макс навис сверху, разворачивая Егора к себе и укладывая на спину. — У тебя сегодня сложно с формулировками. — Сегодня всё сложно. В темноте черты его лица рассмотреть было просто, как и изгибы тела. Егор выпутался из плена одеяла и лежал под ним в боксерах и футболке, для удобства отведя ногу немного в сторону так, что очертание острой коленки нервировало развитую вершинскую внимательность. Опираясь на локоть, он поцеловал в темноте его губы, другой рукой тут же оглаживая колено и заводя его ногу себе за спину. Так намного удобнее, правильнее и ближе. Опуститься всем телом на него, почувствовать тепло открытых участков и текстуру тканей. Макс целовал глубоко и долго, пальцами ощутимо сжимая челюсть, обнажая свою потребность в его понимании и открытости, если не откровенности. Фиксируя лицо, чтобы еще медленнее провести языком по нёбу, приласкать язык, выскользнуть, чтобы очертить губы и снова проникнуть в рот. Для Макса это было извинением, прощением и примирением, нечто вроде: «Что бы ты там ни думал, выбрось эту хрень из головы, как бы я ни был сегодня резок, я с тобой, для тебя и ради тебя, нет ничего важнее тебя». Егор поплыл, доверчиво забрасывая руки ему на плечи и прижимаясь, целовал не раскрывая ресниц, самозабвенно и отзывчиво, говоря без слов: «Я понял, я постараюсь не отгораживаться, когда ты другой, немного не тот Вершин, к которому я привык. Но, что бы ни происходило днём, ночью ты трахнешь меня так, как это делаешь только ты, возвращая всё на свои места». Егор выгнулся, принимая. Макс развел его ноги шире, надавливая ладонями теперь под обеими его коленями и задирая их к подбородку. Член входил и выходил из тела, как поршень — с равномерной частотой и амплитудой. Макса гипнотизировал вид изгибов в темноте, размеренное дыхание и равномерная частота движений, гнать не хотелось, как и замедляться, сейчас так, как нужно — маятник, гипноз, психотерапия. Только Егор сильнее начал впиваться в его руки, резче дышать, а вместо стонов срываться на крик. Макс перевел взгляд на лицо, в темноте угадывалось, как он жмурится, кусает губы, выгибаясь. Вершин скользнул пальцами по его щеке, позволяя прикусить большой проехавшийся по губам палец, только вот Егор вместо того, чтобы отпустить, втянул его в рот. Макс почувствовал горячее обволакивающие скольжение, мягкую плоть, сталкивающуюся с огрубевшей кожей, он ускорился. Егор, не открывая глаз, сосал его палец, пока Вершин передергивал его член, вдалбливаясь всё грубее. Он сжал обеими руками чуть выше его бедренных выступающих косточек и, вогнав до основания несколько раз, кончил глубоко внутри раскрытого, рвано вздрагивающего тела. Егор опустил ноги, Макс не давал ему свести колени, какое-то время еще по инерции вгонял и доставал член, казалось, он разочарован, что всё так неожиданно закончилось. Егор чувствовал в себе его всё еще твердую плоть и понимал, что, если еще немного Макс поиграет с ним в том же духе, они пойдут на второй круг. — Если всё это не закончится в ближайшее время, мы разучимся разговаривать друг с другом, — прошептал Егор. — Но словам ты всё равно не веришь, значит, пока будет так… Чтобы не возникало недопонимания. Егор усмехнулся, Вершин в своих креативных решениях всегда был уникален. — Но я люблю с тобой разговаривать, — ощутив новый куда более интенсивный толчок внутри, Егор настороженно приподнял бровь: «Да ладно, уже?» — Ты любишь, когда я нормальный. Меня взвинченного ты не переносишь. Взвинченного в плохом смысле. — Как сегодня? — Как сегодня. — Я привыкну. — Тебе уже хватит привыкать к плохому, — прозвучало сурово, даже порицающе, впору съежиться от такого тона. — Иди ко мне, — прошептал Егор, протягивая руку и хватая Макса за футболку. — Мне с тобой ничего не угрожает, даже когда ты злишься на меня… или вообще. Думаешь, я не знаю об этом? — Иногда ты смотришь так, будто не знаешь. Иногда ты смотришь… — Как? — Будто не понимаешь, защищаться тебе или бежать. — Я не убегу от тебя… — Егор шире расставил ноги, — даже если ты станешь очень… очень злым… и страшным… серым… Макс засмеялся ему в шею, жарко выдыхая и тут же толкаясь, кажется, они заходили на второй круг. Егор прогнулся, пуская его в себя, сразу чувствуя, как идеально Макс его собой заполняет.