Случайный

Вершин звонил ему, но Егор не отвечал. Было около девяти. Съёмка закончилась раньше обычного. Макс рассчитывал поужинать где-нибудь в тихом месте в компании Егора и после вернуться домой. В последнее время Вершин чувствовал себя полностью счастливым и почти спокойным. Егор оказался деликатным, заботливым, а главное, уважающим чужое пространство партнёром, иногда даже чересчур уважающим — Максу хотелось, чтобы именно этот человек претендовал на него куда более сильно, но Егор за своей яркой влюбленностью все же не нарушал личных границ — хорошее воспитание ничем не вытравить, как ни старайся. Почти три недели он живет у него, точнее, они живут вместе. Никогда и ни с кем Максу не было так комфортно на одной территории, никто никогда ему не подходил настолько… стопроцентно. Подобный ход вещей Вершину представлялся логичным и закономерным, ведь он всегда относился к счастью, как к чему-то естественному, простому и необходимому, как крыша над головой, оставалось только Егора убедить, что этого самого обычного, повседневного счастья он тоже заслуживает. Максу хотелось, чтобы Егор претендовал на него чуть больше, если не наглее, чуть больше говорил о себе и своих желаниях, а, возможно, и страхах, о том, что важно именно для него. Сейчас, когда они находились так близко друг к другу, стало очевиднее, что проблемы у парня объективно есть. Повышенный уровень тревожности, бессонница и кошмары, таблетки от них и то, как он старался не привлекать к этому внимания. Макс видел, что без колёс Егор практически не спит. Вершин привык подходить к проблемам основательно, искореняя причину, но всё, что касалось Егора, изначально никогда не было однозначным и ясным, поэтому пока советовать что-то типа похода к сомнологу он не спешил. Егор справлялся без ущерба для своего настроения и их отношений. Егор всегда со всем справлялся, а еще не оставлял следов, Макс не понимал, происходит ли это ненамеренно или же Егор осознанно, если не маниакально, себя контролирует, но после его переезда квартира все еще выглядела так, будто Вершин живет в ней один. Егор не оставляет следов и таскает с собой всегда максимум вещей, на случай если настанет конец света, наверное. Макс не знал, для чего ему в рюкзаке всегда нужны зубная паста, несколько (не меньше трех) пачек сигарет, запасные струны, набор медиаторов, адаптер, сменные кроссы, энергетик, несколько футболок, полный набор документов, обязательно несколько флаконов суворексанта, хотя принимал он его исключительно на ночь. Мысль приходила лишь одна — в любой момент Егор готов податься в бега. Макс пока не рисковал заводить тему по поводу его съемной квартиры. Но сам факт, что Егору есть куда сбежать, Вершина нервировал, а судя по содержимому его рюкзака, он в любой момент мог покинуть страну. И вот сейчас он ему не отвечал. Снова и снова не брал трубку. Макс выехал на Невский, предполагая, что Егор может быть в офисе у Лии, но минуту назад она сказала, что они виделись утром, обсуждали материал, над которым любовник её брата работал, и после Егор уехал в институт. Макс откинул мобильный на пассажирское сиденье, прикурил и нажал кнопку стеклоподъемника. В авто ворвался шум улицы и еще что-то, что заставило осознанно вглядеться в город за стеклом. У «Зингера», возле метро наметилась мини-революция — крики толпы, музыка, февральский сырой воздух и до боли знакомый голос. На зеленый Макс свернул на набережную Грибканала, притесняя слушателей к парапету, притормаживая, он проехал мимо перфоманса. Сомнений не осталось, это был Егор в окружении своей группы. В руках черная потертая акустическая гитара, которая так аккуратно почти всегда, когда не зачехлена, лежит на их кровати. Пальцы в вязаных обрезанных перчатках быстро перебирают струны, тень от козырька бейсболки падает на глаза, растрепанные вьющиеся волосы сейчас значительно короче, чем в прошлогоднем октябре, конец размотавшего длинного шарфа подметает мостовую, расстёгнутая куртка. Он орал в микрофон речитативом, оголтелые подростки орали с ним наравне, Макс не разбирал ни слова. Он проехал, ища место для парковки: — Вот почему телефон не берет, сученыш. Заглушив мотор, Вершин докуривал сигарету, он улыбался, и ещё он был возбужден. *** Он пел, и это было главное, он снова стоял перед ними, и они всё ещё помнили, они принимали. На нирвановском «Teen Spirit» сорвал голос, толпа помогала закончить, а в самом конце, на проигрыше, когда дыхание немного успокоилось, внимание привлёк до боли знакомый разворот плеч, короткая стрижка, ухмылка эта чертова — злая, перечеркивающая лицо, будто при неврите. Он стоял в стороне, в правом слепом углу и курил. Егор присел на корточки и достал из рюкзака телефон: девять пропущенных. Он поймал его взгляд. Макс не подходил, просто смотрел на него. Публика требовала продолжения. Егор попытался что-то сказать в микрофон, сорванный голос не слушался. — Связки? — начав понимать в чём дело, подошёл Илья. — С непривычки сорвал. — Ты почти два часа без перерыва пел, — Илья улыбался так, будто подтвердились его самые смелые ожидания. — Мы сейчас заработали больше, чем за два вечера. — Дело ведь не в деньгах. — Для тебя может и так. — Я позвоню, Илюх. Спасибо, что позволил сыграть. — Не неси херню. Тебе всегда рады. Егор улыбался, отрицать очевидное было глупо. — Сбегаешь? — Илья тоже заметил Макса. — Это за тобой, да? — Да. — Вернешься ещё? — Голос восстановится. На следующей неделе давай, — они быстро обнялись. Все заорали, требуя продолжения, но Егор снял гитару. — Иди. Я прикрою, — Илья забрал микрофон. — Егор сорвал голос, вы же слышали! Но он вернется. Скажи им. Егор закивал, подтверждая обещание друга. Макс забрал у него зачехленную гитару, пока он надевал рюкзак. Они пошли к машине. — Ты много куришь, — сказал Златопольский. — Угу, — Макс скептично приподнял бровь, вставляя ключ в зажигание. — Прости, я не видел, что ты звонил. Работаешь допоздна, думал, что и сегодня так же. — Есть хочешь? Егор смотрел на него, чувствуя, как начинает нервничать, будто всё это между ними в первый раз, будто Макс может ему отказать: — Я поцеловать тебя хочу. Собравшись уйти на разворот, Вершин притормозил. Подался навстречу, коснулся пальцами его лица. Быстро брошенный взгляд Егора на ненадежное стекло от внимания Макса не ускользнул: — Они тонированные, ты же знаешь, — прошептал, уже накрывая губами его губы. — Но не бронированные. Егор почувствовал, как Вершин улыбается. — Люблю твоё чувство юмора, — шепот в мягкой тишине салона напомнил шелест ночного ветра в ветвях деревьев. Вкус классического «Парламента» смешался со сладким вкусом чужих сигарет на губах Егора. — Ароматизированные? — Стрельнул у кого-то. — Прикольно, — Макс целовал с языком, Егор развернув бейсболку козырьком назад, отвечал тем же, проникая в его рот, встречаясь с его языком, цепляя и уводя за собой, и так бесконечно долго, не торопясь, пока челюсть не начало ломить. Когда Вершин снова посмотрел на него, глаза у парня влажно блестели, а губы обрели резко очерченный контур, он приблизился к его лицу, целуя теперь нежно раздраженную кожу, будто уговаривая остановиться на достигнутом. — Поужинаем где-нибудь, я очень голоден, — он снял с ручника, снова трогаясь. Ресторан, как всегда, был шикарным, хоть Макс убеждал, что они едут в тихое, уютное место. Егор в таких местах чувствовал себя как рыба в воде. Даже сейчас, несмотря на желание уединиться с Максом дома или на крайний случай в темноте кинозала, он не отводил взгляда от фальшивых улыбок персонала. Безразлично ждал, в то время, как Вершина «облизывал» админ, оценивающе скользя взглядом по видавшей виды парке Егора. Столик находился действительно в приватной тихой зоне, у окна с видом на Петропавловку. Обслуживали быстро, уже через двадцать минут принесли горячее. Егор медленно надрезал филе дорадо на пару, в то время пока Вершин разделывался с кроликом в тыквенном соусе от шефа. — Я вот о чём думаю, — начал Макс, когда основной голод был утолён. Егор приподнял бровь выжидающе, заподозрив в официальном тоне Макса подвох. — Я сегодня разговаривал с нашим редактором, точнее… Я грузил с камеры фото на диск, и мой редактор увидел… Среди прочих были твои… наши, те которые мы делали просто так… Много твоих фото. В общем, он предложил… — Ты сам понимаешь, я — не модель. Что там будет? Реклама парфюма? Одежды? С таким прикусом, — Егор повернулся, демонстрируя профиль, — не печатают в журналах мод. — Ты не дослушал вообще-то. И дело совершенно не в прикусе… Я знаю о твоём отношении к этому. Я сказал, что это личные фото… — Сказал им, что я твой мальчик, — Егор еще шире улыбнулся, чем позитивнее был посыл, теперь сильнее его улыбка напоминала оскал. Макс тащился от этого дисбаланса в его лице — мягкое, почти детское выражение глаз и резкий изгиб губ, полностью обнажающий симметричные клыки сверху. Вершин знал, что они острые настолько, насколько кажутся таковыми. — Сказал, что ты не согласишься, потому что мой мальчик с характером, это точно. — И они отстали? — Не важно, речь о другом. Ты счастливым сегодня был… по-настоящему, вдохновленным, тут не нужно специальных навыков, чтобы понять, это твоё. Почему ты ушёл из группы? Егор задумался на минуту: — Если это делать ради денег, то всё обесценивается. А мне нужно было зарабатывать. — Можно зарабатывать с удовольствием, не превращая любимое занятие в каторгу. Ты мечтаешь о группе и концертах. А такой промоушен, как статья в глянцевом журнале — хороший шанс для раскрутки, я знаю, о чём говорю. — Мы возвращаемся к теме о статье? — Получается, так. Дать рекламу, интервью. Я думаю, ты ничего не теряешь. А по большому счету поможешь своей музыкальной карьере, если ты, разумеется, ещё хочешь этим заниматься, а ты хочешь, я видел, и группа у тебя есть. Всё дело упирается в продвижение, и я знаю, как это сделать. — Ты сейчас так сказал, что я захотел. — Захотел… в том смысле, в котором я подумал? — Смотря что ты подумал, хотя да, в том смысле — ты всегда думаешь правильно. — Захотел оттого, что я сказал? — Оттого, как ты предлагал и как смотрел, — Егор склонил голову. — Поговори со мной ещё… в таком же духе. — Я помогу тебе правильно расставить приоритеты, — Макс медленно проговаривал слова, зеркально склоняя голову. Егор надел бейсболку, будто прячась под ней, пониже натянул козырёк и откинулся на спинку стула. Видны стали только губы. Они улыбались. Сначала слегка, а по мере того, как Макс продолжал рассуждения, профессионально расставляя смысловые ударения, растягивались сильнее, обнажая ровный ряд верхних зубов, отчего неправильный прикус становился только заметнее. — Поехали домой, — попросил Вершин. — Ты не закончил с ужином. — Поехали… *** Макс лежал на животе, рассматривая новый выпуск издания, для которого сейчас снимал. Он был более чем доволен тем, как складывались дела в бизнесе. Идея показать Егора всему миру в том самом свете, в котором он заслуживал, становилась настоящим фетишем. Редактор, листая сегодня фото, говорил про глоток свежего воздуха и про то, что Вершин не теряет чутья. Макс услышал, как скрипнула дверь, а потом ощутил, как просела кровать, Егор лёг сверху. — Не насмотришься? — он был возбужден, это «возбуждение» упиралось приятной тяжестью ниже поясницы. Его влажные после душа волосы скользнули по щеке Макса. Вершин ничего не ответил, лишь склонил голову, открывая шею. Егор отреагировал ожидаемо — поцеловал, следом прикусывая и снова целуя. Тяжесть стала ощутимее. Чтобы проверить, как далеко это может зайти, Макс слегка приподнялся на коленях, меняя положение, будто случайно вжимаясь в его бедра. По телу прокатилась горячая волна, Егор нервно выпрямился, рывком стянул с себя футболку, а потом аккуратно и медленно, унимая дрожь в пальцах — с Макса. Лег снова сверху, опираясь теперь на локти. От горячего и рваного дыхания в шею Вершин поплыл. Закружилась голова от неприкрытой, импульсивной наглости, с которой Егор на него сейчас претендовал. Журнал соскользнул на пол. Макс лег на свои руки подставляя плечи под укусы или что там ещё пытался вытворять этот… взрослеющий. Он целовал его спину от седьмого шейного позвонка и ниже, вдоль татуировки, которую Макс так и не закончил — штрихи и черточки четко прорисованы, но в точный рисунок так и не сложились. — Ты никогда не говорил, что она значит? — Егор провел пальцами по исцелованному эскизу, который от времени стал совсем бледным. — Уже точно и не помню. — Врешь, я знаю, чувствую. Макс засмеялся, выдыхая в подушку — от очередного поцелуя снова закрылись глаза. — Расскажи мне, — Егор провел по его бокам жаркими ладонями, вниз до пояса джинсов и снова наверх, до плеч. В ожидании разминая трапецию и, будто не выдерживая замедлившегося хода времени, снова губами касался рисунка. — Это была идея одного человека. Он учился на худграфе. И придумал… для меня. Когда мы расстались, я не стал завершать. Всё просто. — И чем же это должно было стать? — Сакура, если коротко. — Банально. — Тогда это имело смысл. — Сколько тебе было? — Примерно как тебе сейчас. — Любил его? Макс обернулся, скользнул взглядом по сосредоточенному лицу. В какой-то момент Егор поймал себя на мысли, что в вершинских глазах мелькнула растерянность. Но только на мгновение. Макс не ответил, снова ложась на свои руки. Егор провел пальцами по очертанию раскрывшегося бутона и стеблю на позвонках, которые теперь, когда он знал, обрели форму и цвет, заиграв тем самым смыслом. Сакура — символ превосходства, как и кратковременности всего прекрасного. Красота — обретающая смысл только в своей скоротечности, неповторимость юности. Вершин был особенным для кого-то… настолько, что хотелось подарить ему вечную молодость, запечатлев самое кратковременное и нежное цветение на его теле. Ему было двадцать и его любили, в чьей-то памяти он навсегда остался двадцатилетним. Сжал плечо, оглаживая ровную кожу, взглядом прослеживая за своими пальцами, скользящими вдоль его руки — смуглой на белой простыне. Егор видел раскрывающиеся яркие цветы на матовой коже. Прижался губами к его шее, провел кончиком языка на границе роста волос. Вершин завел руку и, накрыв ею его затылок, будто поощряя, подставлял шею и плечи под пылающие губы. «Сколько у него было — не важно. Главное, как сильно он любил и скольких из того множества». Егор прикрыл глаза — нехорошие мысли. Он узнал в них себя, буквально посмотрел в глаза своей ревнивой, эгоистичной сути, но он принимал себя таким, так было безопаснее, потому что это в нём не исправить. Макс будто отследил ход его мыслей: — Сейчас мне кажется, что я не любил до тебя. Егор просунул руки и нашёл молнию на его джинсах, потянул вниз, тут же сжимая пустые петли на поясе, но, будто остужая собственный пыл, остановился, едва касаясь губами недорисованной сакуры: — Я хочу тебя, — от слов веяло сожалением, какой-то непонятной, будто прочувствованной полностью только сейчас печалью. Горячее дыхание плавило кожу, Макс чувствовал спиной, насколько Егор горячий, он будто тихо тлел в своём безмолвном желании. — Хочу тебя, Макс… — он целовал, будто уговаривая или что-то пытаясь объяснить, оправдывая себя, настаивал, извиняясь одновременно, стягивая джинсы с его бедер, ухватившись намертво в ткань взмокшими ладонями. Перед подобной убедительностью сложно устоять, да Макс и не хотел. Его желание обезоруживало, угрожало и льстило. Макс лишь приподнял бедра, позволяя раздеть себя. Он попытался повернуться, но Егор остановил: — Нет… Так… Вершин замер, тяжелое тепло разливалось внутри. В полном онемении он ждал, завороженный той опасной сосредоточенностью, которая царила сейчас за спиной. Провел ладонью от шеи вдоль позвоночника, основательно вдавливая пальцы в районе бедренной косточки, заставил податься назад, развести ноги чуть шире. Сквозь джинсы сжал собственный член, тут же расстегивая их негнущимися пальцами, едва не вырвав молнию. Но прикосновения к Максу были выверенными, точными и ненавязчивыми. Это было похоже на приручение… Одно неверное движение, и момент упущен, ничего не выйдет. Руки уверенно скользили по гладкой коже, сжимая и разминая. А Макса ломало от прикосновений, через плечо он поймал его взгляд. Егор понял — за ним наблюдают. А еще он увидел, что Макс хочет не меньше — будто следуя за его руками, он стремился стать ближе, не приближаясь, но маня к себе. Он кусал губы. Быстрее чем следовало Егор выдавил смазку на ладонь, скользнул по члену… Макс был узким даже для одного пальца. Он старался быть осторожнее, входя в него. Свободной рукой оглаживая поясницу, целуя и снова выглаживая спину. Он тяжело-тяжело дышал. Взмокшим лбом прижался к его плечу, зависая на непрорисованной татуировке. Это была любовь, Егор не знал, что так можно, настолько сильно встрять от одной мысли об обладании другим человеком. А когда это в реале, как сейчас… Макс дышит тяжело, движения плавны, его тело раскрыто, пульс учащен. Ногти впиваются в кожу — чертова сакура расцветает наяву. Егор хочет, чтобы её никогда не было, и в то же время, он видит, как красиво она горит на его теле. «Никто больше не будет любить тебя». Видит свои пальцы в его волосах, выгнутую шею. Желанные губы — частое дыхание. Егор целует, смотрит на плотно прикрытые ресницы и слышит срывающиеся стоны — это лучше музыки, лучше всего. То, как Макс кончает, пока он внутри, пока всё на двоих — это лучше всего, что было «до», Егор знает точно. Вершин едва заметно дышал. Егор опустился рядом. Макс ухмылялся, в принципе, как обычно. Только теперь эта ухмылка не бесила, Егор видел за ней намного больше, чем раньше. Он вспоминал, как всё между ними обесценивал — притяжение оправдывал похотью, свои чувства цинично высмеивал. Макс улыбался. Егор смотрел, изучая его черты, эмоции в них, сравнивая со своими. Он не без отчаяния понимал, что отдаст всё, лишь бы Макс был счастлив. — О чём ты думаешь? — Вершин провел пальцем чуть ниже небольшого бледно-розового соска, по ребрам до выступающей косточки, по бедру до колена и проделал весь путь обратно. — Клеймо — это очень больно? — Это твоё чувство юмора… — проговорил, натягивая на них одеяло. — Не слышу звонкого смеха, — у самого сил не осталось на улыбку. — Я думаю, мы обойдемся без болезненных отметин. Егор ничего не сказал, зависая в своих мыслях, и то, как потемнел его взгляд, Максу не понравилось: — Ты ведь понимаешь, что нам это не нужно? — попытался вклиниться Вершин. — Знаешь, нельзя кем-то владеть. Можно только обладать какое-то время. — Тогда тем более все эти тату и знаки — не выход. Егор посмотрел, но произносить не решался, оно было и не нужно, Вершин без слов понял: — Что тебя тревожит? Что нельзя оформить права? Если хочешь, можно выбить на безымянных пальцах обручальные кольца, — он взял его за руку, нашел безымянный палец и начал обводить невидимые круги у основания. — Так сделали знакомые пары… Только… Егор нервно усмехнулся: — Только это бред. — Тогда что? — Я не знаю, как объяснить… Но мне кажется, я могу потерять всё в любой момент, даже оформив права. Просто проснуться однажды и понять, что это был сон… Ты забудешь меня, однажды не вспомнишь, и чтобы доказать, что все было правдой, я покажу тебе знак, который оставил на твоём теле, как тот художник… — Звучит печально. — Я знаю. — Я не забуду. Ты давно живешь… во мне. Намного дольше, чем мы вместе. Ты же знаешь… — Обними меня, — его слова, как всегда успокаивали. После разговоров с Вершиным страхи казались надуманными, даже детскими. Макс лег ближе, чувствуя, как Егор сам тесно к нему прижимается. — Иногда мне кажется, что ты разочаруешься во мне. И я не смогу ничего изменить. — Ты привык прятаться, защищать себя. Ты никому не говорил того, что рассказывал мне. И ты забываешь, что я знаю. По привычке продолжаешь жить старыми опасениями. Нужно время, чтобы перестроиться. И ты не способен меня разочаровать. — У тебя есть ответы на все вопросы? — Почти… Егор прикрыл глаза, чувствуя как медленно в волосах заскользили пальцы. — Ничего плохого не случится. — Конечно, ты прав… — Детка, просто поверь. Егор прижался крепче: — Скажи, чтобы я поверил. — Даже если что-то случится, я буду с тобой. — Всегда? — Всегда. Но всё будет хорошо. Нужно мыслить позитивно. Егор, ты слышишь?.. Но Егор не слышал, он уснул, забыв принять таблетки.