Случайный

В доме прежнего веселья больше не слышалось. Атмосфера изменилась, Егор это уловил, как только вошел. Тревожное лицо Лии заставило извиниться, но разговаривать, даже на кого-то смотреть он больше не мог, поэтому заперся в ванной. За дверью брат и сестра орали друг на друга шепотом. Было забавно слушать, как непробиваемый Вершин оправдывается, пытаясь доказать, что «пальцем никого не трогал», но верить ему явно не собирались и позиции своей не скрывали. В ванной кровь носом пошла снова, и Лия отвела Егора наверх. Уложив в кровать в комнате, которую планировала под его пребывание на ближайшее время, она сказала, что всё понимает, что он может остаться здесь и не выходить к гостям, если не захочет. Егора такой расклад устроил более чем, он хотел просто забыться сном в полном одиночестве и никому ничего не объяснять. В небольшой спальне, несмотря на отопление, было прохладно. Из встроенного шкафа сестра Вершина достала вязаный красно-синий свитер с высоким горлом и белым оленем во всю грудь и тренировочные серые брюки. — Надень, прохладно здесь. Пока Егор переодевался, Лия принесла пакет со льдом: — Скажи мне только одну вещь, — присаживаясь рядом с уже отчаявшимся расслабиться парнем, попросила она. — Нет, это был не Максим. У меня иногда бывает такое, когда погода меняется. Это из-за метеочувствительности. — Я подумала… — Он не врет. Он не трогал меня, мы не дрались. Утром со мной всё будет в порядке. Поняв, что ничего более содержательного она от него не услышит, Лия встала и направилась к двери. — Свет выключи, пожалуйста, — попросил Егор. Щелкнул выключатель, и комната погрузилась в почти абсолютный мрак. Проснулся от ощущения постороннего присутствия. С трудом ориентируясь в незнакомой обстановке, насколько мог быстро, на ощупь включил лампу на прикроватной тумбочке и сел в кровати. Не ошибся. В кресле напротив угадывался четкий силуэт. — Это обязательно? — его собственный голос слышался будто из другой комнаты — глухо и очень тихо, — биение сердца воспринималось куда громче, и Егор был уверен, что его удары в слепой тишине слышны и Вершину. — Я сплю в этой комнате, когда приезжаю. Она как бы моя, — лица Макса не было видно, но в его голосе угадывалась улыбка. Егор тяжело сглотнул — язык прилипал к нёбу, и парень начал чувствовать, как задыхается в этом свитере, который, должно быть, тоже принадлежит Вершину. Он сжал пальцами манжет, перебирая мягкую вязь нитей. Свитер Макса — сомнений нет — он почти на два размера больше, и олени на нём при свете вроде были совсем эсэсэсэровские. Напоровшись на растерянное молчание Вершин продолжил: — Ты не мог знать, что это мой дом, я не мог знать, что ты будешь здесь. Знаешь ли, эти совпадения уже не кажутся забавными. Во всяком случае, мне совсем не смешно. — Ты сам не дал мне уйти. — Только не начинай, знаешь ведь, что я не об этом. — Я не понимаю, почему так происходит. Натыкаться на тебя повсюду, поверь, мне тоже не очень приятно. Макс промолчал, давая ему время почувствовать грубость в сказанном. И Егор, кажется, почувствовал, потому что произнес уже мягче: — Лия твоя сестра? — Да. — Вы не похожи. — Это потому, что я — приемный. — … — Поверил? Серьезно? — теперь Макс откровенно усмехался. — Очень смешно. — Мы просто непохожи. Совсем. Так бывает. Я не приемный. Как твой нос? Указательным пальцем Егор провел по переносице. — Нормально всё. Это из-за погоды. Из-за смены. Снег. — Ты не умеешь врать. — Хорошо, ты виноват отчасти. У меня идет кровь в… сложных, неразрешаемых ситуациях, наверное, своеобразный протест против насилия, я не знаю… — И часто такое случается? — Давно уже не было. — Прости, — Макс пережал переносицу кончиками пальцев, замедляя дыхание, — но я злюсь на тебя… — Я заметил, поэтому хочу сказать: какого хуя? — Ты поступил… — Как мне было необходимо в тот момент. — Платон страдает. — Если дело только в Платоне, то у него есть ты теперь, вместо меня. — Дело только в Платоне. — Он скоро забудет. — Не забывает. — Это пустой разговор. — А ты жестокий, если не сказать больше. — Нужно же как-то выживать в этом мире. — Далеко пойдешь, поздравляю. — У меня отличные учителя. — Я слышу претензию в твоём тоне. — К тебе только один вопрос. Почему не дал мне уехать? — Давай не будем об этом. — А давай будем? — Что ты хочешь услышать? — Правду. — У меня её нет. — Тогда это называется внутренний конфликт. В твоем случае — неразрешимый. — Поиграем в психолога? — Не нужно быть психологом, чтобы видеть то, что бросается в глаза. — И что же ты видишь? — Ты — там, я здесь. Ты пришел за чем-то конкретным, верно? Ты чего-то хочешь, возможно, хочешь что-то понять. Поэтому и меня не отпустил. Но путь неверный. Очередной провал. То, зачем ты пришел, не относится к делу и не даст ответов, лишь ненадолго, возможно, облегчит бремя. — Бремя? — Одиночества, я полагаю. Будто загипнотизированный, Макс встал и пошел к кровати. — Я не тот, кто тебе нужен — вот ответ, — Егор смотрел снизу вверх на темно-синий, почти черный силуэт. — Неужто? — Ты сомневаешься и перепроверяешь ощущения, но это правда — я не тот… самый, иначе ты бы сразу понял. — Откуда тебе знать, что я понял сразу… или, возможно, немного позже? — рука Макса, так и не коснувшись лица Егора, плетью повисла вдоль тела. — Знаешь, я ведь тоже кое-что понимаю в жизни и, думаю, догадываюсь, что ты ищешь, кого видишь во мне и для чего, ты думаешь, я тебе нужен. Но, поверь, это просто интерес… здесь нет ничего, кроме… влечения, — неожиданно Егор понял, что испытывает боль, произнося эти слова. Было странно находить её в себе в этот конкретный момент, когда он говорит правду, не лукавя, не пытаясь набить себе цену. Он действительно так считает, но становилось всё тяжелее говорить о таком. — Это влечение, ничего больше не будет, и ты сам это знаешь. Макс всё еще стоял над ним, разбираемый задорной злостью от услышанного, сжимая кулаки и впитывая взглядом очертания завивающихся волос на его макушке, но не решаясь коснуться, будто если дотронется, то тихо и больно сгорит в этом межвременном мраке своей «детской». — Свитер на тебе тоже мой, — Макс, вымученно усмехнувшись, разжал кулаки, медленно сел рядом, стараясь не соприкасаться. — В старшей школе носил. Егор не хотел видеть его так близко, отказывался чувствовать, поэтому отвернувшись в сторону, вслушивался в метель за окном. — Знаешь, что я думаю? — глядя на него, ответил Макс. — Ты страдаешь, Егор, не знаю, из-за чего, и гадать не буду, придет время, сам расскажешь или нет… Но ты страдаешь, и вся твоя рассудительность — последствие этих страданий. Ты не можешь знать, что я чувствую, и как вижу тебя и эти… отношения. Тебе просто легче так думать, так для тебя логичнее, когда за влечением ничего больше нет. Кто-то научил тебя этому, и, более того, ты теперь сам так живешь и учишь других, верно? — Голова болит. Давай спать. Просто спать, — он не хотел вспоминать и тем более обсуждать, кто и чему его научил. Перескочив много глав, Макс как-то слишком быстро и неожиданно подобрался к сути. Егор не любил, когда в нём разбирались, он предпочитал оставаться сложным. — Ложись, нефиг сидеть в том кресле и строить из себя Дракулу, — говорил быстро, будто убеждал сам себя, всё еще не решаясь смотреть прямо. Он расправил подушку, что лежала рядом, и сдвинулся на самый край. Егор устал от пустых людей и пустых разговоров, очень сильно устал от пустого себя. — Нужно позволить этому дню закончиться, я устал жить в нём. — Позволить дню закончиться и показать Максу, что он не боится его, не верит и не избегает. С рассветом он уедет отсюда, и они никогда больше не увидятся, потому что ни один из них не ищет этих встреч, они случайны. Кровать представляла из себя узкую полуторку, но Егор и сам небольшой, они смогут не касаться друг друга, ведь цель просто уснуть и проснуться в новом дне, Егор хотел верить, что у них одна цель на двоих, на сомнения больше не осталось сил. Отвернувшись от Макса, опустил голову на подушку, блаженно прикрывая глаза и обнимая себя. Не успел выдохнуть, как почувствовал поверх своих рук чужие, заключающие в твердое кольцо руки. Краска прилила к лицу, глухо застучало в висках. Теплое дыхание в затылок запустило рваный пульс. «Одна цель на двоих», — повторил про себя Златопольский. — «Новый день, новая жизнь, всё это должно закончиться». А сам снова робел перед ним, не рискуя шевельнуться, ждал, чем же всё это обернется. Но время, как назло, окончательно застыло, будто мокрый песок в песочных часах. Максим шептал в затылок что-то про волосы, пахнущие костром, а потом кольцо объятий стало мягче, дыхание за плечом — глубоким и мерным. Впервые за несколько дней Егор почувствовал, как тело начинает согреваться, ледяные пальцы оттаивать под горячими ладонями, а потом вслед за теплом пришел и мятежный сон. *** Снилась крыша дома, Егор сразу понял, где находится. Центр Москвы, несданная в эксплуатацию, только что отстроенная многоэтажка. Ветер в лицо, голова кружилась от одного взгляда вниз, но он продолжает стоять на краю, чувствуя под половиной стопы безнадежную пустоту. Пальцы в мокрых кедах уже одеревенели от холода, он не чувствует слез, но знает, что плачет, слышит лишь биение сердца и осознаёт, как постепенно опора уходит из-под ног. Он не может решиться, страх сводит с ума, мозг продуцирует кадр за кадром то, как лицо встречается с асфальтом. Сводит живот, ветер обжигает глаза, не осталось ничего, кроме ужаса, но ему надо, очень надо на ту сторону, потому что на этой ничего не осталось, его выжгли из жизни, развеяли пеплом те, кого любил и кому верил больше, чем себе. То ощущение снова с ним, оно вернулось, он знает это выедающее нутро отчаяние. «Привет, ты меня не отпустишь?» — шепотом в дождь, не оборачиваясь. Чужое присутствие, но Егор знает, кто пришел за ним. Оклик, толкающий в спину, ощущение свободного падения. Материя сна разорвалась за секунду до того, как его окутала непроглядная ледяная тьма. Пробуждение было сродни тому, как после чудовищных усилий вынырнул из увлекающей за собой черной бездны, первый вдох — рваный, жадный, бесценный. Распахнув глаза, попытался сесть, не вышло — что-то тяжелое придавливало к кровати. Он нащупал руками причину удушья. Макс лежал у него на груди, невыносимо затрудняя дыхание. — Встань с меня, — отпихнул быстро, тут же выпутываясь и переползая в изножье кровати. — Какого черта?.. — Вершин растерянно тер глаза, перевернувшись на спину. — Темень ещё. — Спи, я просто… Кошмар, в общем, — чередуя резкие вдохи со словами, судорожно стягивая через голову удушающий свитер, Егор разрывал последнюю связь со сном. — Жарко, и ты еще придавил. — Окно открыть? — приподнявшись на локтях, спросил Максим, анализируя действия на противоположной стороне. Расправляя на животе едва не сползшую вслед за свитером футболку, Егор пытался не так рвано дышать, но выходило паршиво. Пока собирался с мыслями, в комнату хлынул прохладный воздух, раздвинув шторы, Макс вернулся в постель. — Начало четвертого только, — дисплей телефона высветил в темноте сонные глаза Вершина. Егор потёр свои, медленно осознавая, что лечь обратно банально не позволяет страх. Макс это тоже почувствовал и неожиданно даже для себя спросил:  — Что снилось-то? — Что? — Кошмар о чем? — Крыша. Падение, — Егор нервно усмехнулся, обнимая себя за плечи, наконец, по-настоящему чувствуя, как уличный воздух подбирается к коже. — Вещих снов не бывает. Я читал, что наш мозг моделирует ситуацию… — Я не считаю этот сон вещим. По-твоему, я идиот? — Ты так переполошился… поэтому я подумал… — Я просто… — Испугался? — несмотря на пресловутую усмешку, в интонации все же слышалось сочувствие. — Тебе может казаться всё это забавным, но смерть от падения с высоты не самая приятная вещь, — обида кольнула низко под ребрами. — Ты не умирал от падения с высоты. Егор отвернулся, цепляясь в полумраке взглядом за рельеф стен и штор, лишь бы снова не начать заводиться — нервы все же не чужие, как и воспоминания. Буря за окном не стихала, он начал вслушиваться в её вой. До Макса начало доходить, что сон был не о будущем, а о прошлом. Будто прочитав его мысли, Егор прервал молчание, так и не позволив задать назревающий вопрос: — Нет, но ощущения были такими… Чувство, что подобрался к чему-то запретному, стало четким: — Егор? — привыкшие к темноте глаза скользили по напряженным плечам. Егор физически ощутил на себе взгляд, больше не в силах игнорировать его, посмотрел в ответ. Макс протянул руку: — Иди ко мне. Его серьезный тон, теперь лишенный этой понимающей усмешки, так раздражавшей Златопольского, запустил дрожь во всём теле. Егор фыркнул, демонстрируя средний палец. — У тебя рука дрожит, — всё так же серьезно произнес Макс, цепляя его за запястье и притягивая к себе. Проклиная собственное сердце, которое от двух незначительных прикосновений уже пустилось в новый марафон, Егор, прикрыл глаза, все еще пытаясь высвободить руку. Сопротивление было подавлено мягким поцелуем в шею. Не напирая, Макс будто спрашивал снова в своей манере, будто получить осознанное согласие ему всегда крайне важно. — Блядь… Зачем? — Егор едва не скулил, когда язык скользил по его губам, приоткрывая их. Макс чувствовал его внутреннюю борьбу, и было даже забавно подбрасывать поленья в костер его сомнений, делая поцелуй куда более глубоким. Егор понимал, что проигрывает, и чувствовал, как недавно обретенное самоуважение покидает его. Он старался не думать о том, как сложно будет снова собираться по частям. А Макс с его жадностью и азартом угрожал забрать последнее. Малой кровью от него не отделаться. И если быть до конца честным с собой, терять осталось не так уж и много. У Егора на данный момент есть лишь разрозненные части собственной души, которые после Вершина уже точно целым не станут. Было важно держать это понимание внутри, очень важно, но загнанно дышащий Макс, целующий как последний раз, целующий так, что сводит и покалывает затылок, был куда важнее. И если действительно Егору суждено себя потерять, то пусть всё будет именно так, именно с ним, хоть инстинкт самосохранения всё ещё продолжает твердить: — Сука ты, Макс… Зачем?.. Вместо ответа Егор почувствовал под лопатками твердость постели, низ с верхом поменялись местами, темнота помогала дышать, но чужое горящее дыхание на коже совсем не разрешало думать. Вершин сейчас не хотел торопиться — в прошлый раз всё случилось слишком быстро, скомкано, недостаточно насыщая, что ли. Платон теперь не спал через стенку, а значит, можно медленно и настойчиво задрать футболку к самым ключицам и, прикусывая, вылизать соски, живот и наперсток пупка, концентрируясь только на прикосновениях, и почти не думать о громкости его стонов и глубине вдохов. Макс понял, что слишком долго хотел раствориться в прикосновениях к нему, и мечта прямо сейчас исполнялась. Лишь почувствовав подбородком напряженный член сквозь ткань штанов, Вершин прервался, но только чтобы потянуть за шнурок на «спортивках». В темноте кусая губы, приспустил ослабленную резинку, задевая колючим подбородком показавшуюся тугую головку, тут же чувствуя, как Егор пытается подтянуть колени к животу, бесшумно уворачиваясь и выгибаясь. Надавил ладонью на подрагивающий живот, вернув на место, принуждая лежать и, спустив штаны ниже, сжал в кулаке уже слишком твердый, чтобы останавливаться, член. Егор тихо горел, чувствуя, как липнут к лицу волосы, но был не в силах их убрать, вкус соли оставался на языке, когда он проводил им по верхней губе. Горячее дыхание на коже бедер, горячий рот даже не пытался прерваться, заглатывая теперь так глубоко, что головка упиралась в твердую гортань. Дрожь зарядила с новой силой, когда Егор неосознанно коснувшись щеки Макса, получил мокрый поцелуй в ладонь. Мысль, что все это с ним делает именно этот человек, отзывалась в груди тянущей болью. Ради подобного можно разбиваться снова и снова, теряя составляющие, лишь бы он прикасался именно так, лишь бы так чувствовал и целовал. Но контакт потерян, Егор слепо шарил руками по постели и собственным бедрам, отчаиваясь найти необходимое соприкосновение, звук расстёгивающейся молнии натянул нервы. Он еще не успел осознать себя, когда почувствовал вес тела сверху, солоноватый вкус поцелуя, и снова слепая пустота. С него потянули штаны, на этот раз полностью. Обнаженные бедра коснулись постели, из темноты появившийся Макс накрыл ладонями его колени и развел их, будто раскрывая его тело перед собой. Егор вспомнил, как первый раз потерял себя с ним. Плотная головка легла в твердую ладонь, член болезненно ломило. Пальцы скользнули между ягодиц, надавливая, но пока не проникая. Егор застонал, заёрзал, шире расставляя стопы. Сжав горло, Макс потянул на себя, ставя на колени. Поцелуем в макушку: — Ниже, — Макс прижался губами к его волосам, пропитываясь терпким запахом. Ладонь на затылке — еще ближе, давая понять, что нужно. Энергия его тела давит. Пальцы поверх его руки на своей щеке — Егор приоткрыл рот, в нервном ожидании облизывая губы. Перед глазами размытые в предрассветном свечении линии напряженного пресса, белыми пятнами сгибы локтей. Ладошками в постель, жар по щекам, от дурного возбуждения снова прикрывая глаза, чтобы не видеть, но чувствовать. Макс рукой перехватил подбородок, двумя пальцами раскрывая губы, не сдержавшись, проникая в рот, гладит язык, чувствуя теперь изнутри, как судорожно сглатывает Егор. Егор, который наклоняет голову и всасывает пальцы. Глухие удары пульса в висках. Макс шепчет неслышно: — Бери, — отпуская плечо, снова накрывая ладонью затылок. Кудряшки меж влажных пальцев скользят шелком. Он выгибается с нетерпением, отдающим болью в темени, пока этот… Егор мягко, на пробу облизывает головку, ее самую верхнюю часть. Нравится такое — Макс понимает, потому что его пускают глубже. Старательно, это чувствуется, не без косяков, но это несовершенство только усиливает голод. Хочется сжать волосы в кулак, и он сжимает, заставляя упираться руками себе в бедра и брать глубже. Загнанное дыхание внизу, дурно от горячего рта и влажного звука, который, кажется, заполняет комнату. В сознании меркнет всё, кроме… его волос под пальцами и вырывающихся, нестройных, глухих стонов. Макс целовал рвано и больно, понимая, что хотел этого слишком долго, возможно, с того дня, как узнал в учителе своего сына того, чьи фото сохранил для личной коллекции много лет назад. Макс целовал жадно и глубоко, позволяя сосать то свои пальцы, то член. Мокрые глаза, нить слюны по подбородку — Вершин мог бы злорадствовать вслух, но он молчал, шестым чувством понимая, что победителем отсюда не выйдет. Развернул лицом к изголовью, заставляя опереться руками о спинку кровати, и встав между разведенных бедер, задрал до плеч ему футболку. Сжал в кулак горловину, придушивая, и сплюнув на ладонь, растер между ягодиц. Егор неуверенной хваткой цеплялся в изголовье узкой кровати, пока ему дрочили и растягивали поочередно. Время от времени накрывая пальцами пальцы Макса на своем члене, он просил: «Трахни меня, хватит, просто трахни», но его затыкали поцелуем, неделикатно сбрасывая руку. Кто-то, очевидно, был двинут на растяжке. Протолкнув третий и получив в ответ протяжный стон, Макс шепнул: — Ниже прогнись, — развел ягодицы и толкнулся на пробу. Головка проскользнула сразу целиком, Егор вскрикнул и, не дав им обоим привыкнуть, насадился почти до основания, замер, вслушиваясь в грязную ругань за спиной. Горячие ладони по спине, пятерня в волосы, рывком выгибая шею, губы к губам: — Я кончу вот так… Просто в тебе, — не переходя даже к ленивым движениям, Макс не позволил отстраняться, удерживая за волосы. Егор горел изнутри, мечтая только о том, чтобы Вершин уже покончил с ним, чтобы они со всем этим покончили. — Пожалуйста… — «Пожалуйста» что? — Пожалуйста… Макс… — Скажи мне… — ритмичные покачивания, выворачивая душу, обещали многое. — Пожалуйста… сделай… — запястьем стер влагу с ресниц, в носу щипало — плохой знак для истерички. — Давай сам, — Вершин отпустил волосы, позволяя выпрямиться. Придерживаемый за бедра твердой рукой, Егор заскользил вперед, выпуская член почти полностью, и снова насадился так же медленно, после нескольких пробных попыток ускорился. Тесно, растянуто до предела, до одури горячо, но он продолжал незамысловатые движения, всхлипывая и разъебывая себя по новой во всех смыслах. На фоне перманентной боли он желал Макса сейчас так же страстно и слепо, как ровно до этого самого момента гнал прочь мысли о нём. Круг замкнулся, противоречия разрывали, но тот факт, что Вершин так же слепо (а может и осознанно) хотел его, вытеснял все прочие здравые доводы. Сомнения стерлись или попросту задремали на дне подсознания. Он потом себя казнит за слабость, безусловно, но сейчас… Макс держал за горло, дозируя воздух. — Вот так. Ты любишь такое, да? — он толкнулся сам впервые за всё время экзекуции, медленно назад и снова вошел, чувствуя, как до предела Егор вжимается в него уже всем телом, перенося вес на колени и отпуская изголовье. Рукой обхватил свой член, второй поглаживал бедро Макса, совсем как наездник поглаживает жеребца перед финальным рывком. От этого поощрительного одобрения у Вершина сорвало последний предохранитель. Нарушая ритм, задавая свою амплитуду, он забрал инициативу вновь. — Сильнее… Ритмичные проникновения стали хлесткими толчками. — Так?.. Егор не ответил, лишь закивал, вновь упираясь влажными ладонями в прохладное дерево. Футболка на плечах затрещала по шву, волосы на затылке взмокли, он принимал полностью все, что ему решили отдать. Ощущая приближение сердечного приступа, Макс начал сбавлять темп, но замедлиться ему не дали. Судорожно поймав его руку, заставляя обхватить свой член, Егор начал кончать на подушки, зажимая Макса в себе, вгрызаясь, чтобы не заорать, в ребро собственной ладони, стремясь увести за собой, желая кончить вместе. Но Макс ждал слишком долго, чтобы так быстро сдаться. Он трахал его еще долго, распластанного грудью на кровати, раскинувшего руки, а потом лицом к лицу, нависая сверху, больше не сталкиваясь с сопротивлением тела, ловя сухие уставшие поцелуи, чувствуя соскальзывающие и вновь заключающие в объятия руки. Егор был его всё это время, был по-настоящему, ощущался своим, близким. Вершин больше не видел его отчужденности или просто хотел верить, что все границы стерты, а тайны разгаданы. Он хотел сказать, признаться, но так и не понял, произнес ли вслух это вымученное и опасное на «л». Макс не успел осознать, как пришло это слово, лишь когда всё закончилось, оно осталось внутри, крутилось на языке, в голове и теле, им фонило от мыслей. Макс застыл сверху, не решаясь смотреть на него, опасаясь узнать это слово еще и в чертах. Он приподнялся, прочувствовал губами его плечо, прижался к терпко пахнущей коже в изгибе шеи. Егор дышал поверхностно, его сердце будто бы в самой груди Макса. Вершин прикрыл глаза, чувствуя, как его пальцы на плече выписывают замысловатые узоры. Егор вернулся в мир вместе с рассветом, различая сначала краски комнаты, он осознал всё ещё сумрачный потолок, пространство, ветер за окном, кровать под собой, своё тело, начиная с ног, а потом уже и положение в пространстве. Он снова чувствовал ход времени, наступил новый день. Мыслей не было, а может, он их отгонял. Макс целовал его шею и плечо, прихватывал ухо, всё еще находясь в нем, все еще придавливая своим весом, Егор провел пальцами по его спине, она была прохладной и влажной, провел и откинул руку на подушку. Он хотел сказать, что слышал это… на «л», но потом засомневался — возможно, он слышал его, когда был очень далеко, возможно, Макс не произносил вслух вовсе, а только думал, а может быть, подсознание попросту играет свои черные игры. Размышляя, он начал медленно водить пальцами по дугам бровей: «Если все же сказал, чего стоят эти слова?» Макс приподнялся, замерев на мгновение, оценил работу мысли на его лице. Егор позволил убрать свою руку, и Макс начал целовать его губы, долго и… долго, так, как любил его целовать.