Случайный

Егор ждал, как обычно, после занятий у ворот музыкалки. Он увидел спускающегося по лестнице Платона, а затем узнал и Антона, соткавшегося будто из воздуха за спиной мальчишки. Пряча руки в карманы голубой утепленной джинсовки, Мезенцев уже через какие-то двадцать секунд, поравнявшись с Платоном, подошел к Егору. С трудом сохраняя безмятежное выражение лица, Егор забрал у мальчика объемный рюкзак и, повесив его себе на плечо, взял подопечного за руку, ненавязчиво заводя его себе за спину. — Привет, — Антон стоял, качая ноздрями кубометры чистого, уже зимнего кислорода. Улыбка на губах, но в глазах лишь волчья настороженность борется с желанием уволочь добычу. Егор не ответил, давая Антону шанс пройти мимо. — Я, кажется, поздоровался. — Ну, здорова, — огрызнулся Егор, аккуратно косясь на школу и наличие у парадного охраны. — Чем обязан? — Да вот соскучился. Давно не виделись. Ты в универе редко появляешься, больше по концертам, на которые, к слову, совсем не приглашаешь. Обидно. Егор отступил, крепче сжимая в руке руку Платона, Мезенцев напирал, и нездоровый блеск в его глазах наводил на худшие мысли. — Ты обдолбанный, что ли? — Зачем так грубо? С нами все-таки дети, — Антон поднял руку и помахал Платону. Натянутая улыбка превратилась в оскал, а Егор уже всерьез начал паниковать. Теперь отчетливо чувствуя эти нездоровые вибрации от Мезенцева, его надтреснутую, на грани срыва энергетику, он судорожно продумывал безболезненные пути к отступлению. — Если ты собираешься что-то устроить, лучше десять раз подумай. Здесь охрана и камеры повсюду. — За кого ты меня принимаешь? Я здесь, потому что иначе тебя не найти: трубку не берешь, на сообщения не отвечаешь. Соскучился и решил увидеться, но мне приятно, что ты боишься, это вдохновляет. — Хватит, — Егор шагнул теперь навстречу и заговорил так, чтобы мог слышать только Антон. — Ты не имеешь права следить за мной… Вычислять адреса… Поджидать… Когда я… — Не один? Кстати, всегда хотел познакомиться с твоим парнишкой. Ты учишь его музыке, как это благородно и… романтично, — Мезенцев попытался обойти Егора, протягивая раскрытую ладонь Платону, но Златопольский воспрепятствовал знакомству, преградив путь, закрывая Платона собой. — Даже не думай. Это уже слишком. Посмотри на себя, ты болен, — Егор глядел упрямо в воспаленные с потрескавшимися сосудами, влажные глаза. Он не чувствовал запаха алкоголя, как и не мог утверждать, что Антон сейчас под веществами, и от этого страх становился сильнее. В дрожь бросало от самого человека, от его напора, стремления вторгнуться, разрушить чужое. Егор вспомнил Руслана, с какой легкостью Мезенцев доебался до него тогда, и нечто подобное происходило сейчас. Он кожей ощущал угрозу. Желание Антона причинить ему боль затрагивало сейчас и Платона, переходило на него просто потому, что он рядом. — Да не нервничай ты так, — Антон выпрямился, ощупывая взглядом напряженное лицо. — Давай разойдемся… сейчас, а вечером… вечером я встречусь с тобой, — попробовал зайти с другой стороны. И почти сразу почувствовал его руку у себя на шее, но почему-то не мог вспомнить само действие, как Мезенцев заносил ее, как тянулся, Егор просто ощущал сзади впивающиеся пальцы: — Не пизди мне… Вечером ты снова сольешься. Поедешь к своим пидорам на Невский. — И там тебе сложнее будет меня хлопнуть? Антон убрал руку, медленно пряча ее в карман: — Ну что ты, Егор? У меня нет цели… делать тебе больно. Я хочу совсем другого, и ты знаешь, чего. — Ты заблуждаешься. Я совсем не понимаю, что тебе нужно. — Странно, а я думал, всё более чем прозрачно. Но то, что ты не в курсе, это только мое упущение, ты прав. — Не в курсе чего? — Я хочу всё сначала, с чистого листа с тобой. Без всего того дерьма, что было… Без… — Избиений? Что, больше не будешь распускать руки и заткнешь своих шавок? — Если это твое условие, то и их заткну. — Не смешно это, Тох, совсем. Нам пора уже, холодно стоять, — Егор попытался развернуться, взяв Платона за руку, но Антон коснулся его локтя, слегка сжимая через куртку. — А никто и не шутит. Пойдем сейчас, посидим где-нибудь, пообщаемся поближе, с пацаном своим познакомишь. — Как одна большая семья? — Типа того, — оскалился Мезенцев. — Ты психопат, ебнутый, больной мудак. Не смей преследовать меня и тереться возле школы. Всё, Платон, мы уходим. Его дернули сзади за капюшон: — Не нервничай, ты ребенка пугаешь, — будто издеваясь, Мезенцев теперь излучал спокойствие. — Пошел ты! — Егор психанул, толкнул со всей силы, схватил за руку Платона, судорожно сжав на плече лямку рюкзака, зашагал в темпе. — Быстрее! — скомандовал. — Давай быстрее. — Кто это? — испуганно спросил мальчишка. — Один очень нехороший человек, с которым ты никогда не должен разговаривать, а держаться как можно дальше. Антон шел сзади, Егор видел его, когда оборачивался, Мезенцев отставал шагов на десять, не сокращал расстояния, но и не отрывался совсем, шел с той же скоростью, с которой почти бежали Егор с Платоном. А потом Златопольсткий сорвался, нервы не выдержали, чувствуя себя загнанным и беспомощным, он пережал руку Платона чуть выше запястья и побежал на красный, под сигналы машин рванул на другую сторону, к метро. Сердце колотилось в горле, когда они шагнули на эскалатор. Подземка разинула пасть, поглощая и пряча в своей утробе. Скользя вниз, Егор снял куртку и, вывернув её изнаночной стороной, благо вещь была двухсторонней, надел снова. Натянул капюшон поверх шапки, вспотевшей ладонью сжимая в руке огромный палевный рюкзак, смотрел теперь только прямо, заслонив собой Платона. Уже в вагоне метро, поняв, что никто не преследует, восстанавливая дыхание, задавал себе один и тот же вопрос: «И что бы он сделал?» Отвечал тут же себе: «Ничего, ничего он бы не сделал, кишка тонка, абсолютно ничего. Я просто испугался, просто страх сыграл злую шутку, подстегнул, заставил бежать, ничего бы он не сделал». И тут же думал про Руслана, про свои прошлые стычки с Мезенцевым и понимал, что ничего не понимает. Выход был, конечно, но Егор его пока не видел. Увидел, лишь когда подошли к дому, свежий воздух наперегонки с адреналином прочистил мозги. Зашли в парадную, поднялись по лестнице до квартиры. Оксана открыла, уже пришла с работы, но не успела переодеться еще в домашнее. В офисном платье, при макияже, она закрыла за ними дверь: — Привет, проходите. Голодные? — Оксана… — Что случилось? — она сразу уловила нечто в его взгляде, вроде непреклонной решимости, когда отчаявшись идешь на крайние меры, хватаешься за последний, не особо выигрышный шанс. — Кое-что, — Егор подождал, когда Платон уйдет в свою комнату. Ребенка обмануть несложно, только потом себе в глаза смотреть не сможешь. — Вам преподавателя искать надо нового. — Почему? — Я не смогу больше с ним заниматься и забирать Платона тоже больше не смогу. — Как? Вот так ставишь перед фактом? — Случилось кое-что, это личное и не очень хорошее, если честно, и так для Платона тоже будет лучше. Вы объясните ему сами, мне сложно… И вот еще, передайте это Максиму Сергеевичу, он просил, хотя, наверное, уже в этом особо нет смысла. До свидания. И извините еще раз. Простите, правда… Ошарашенная Оксана так ничего и не смогла сказать, стояла с безликим конвертом в руках на пороге, пока не захлопнулась дверь. *** Зато Егор теперь точно знал, что делать и куда идти. В мыслях, наконец, за долгое время наступила кристальная ясность. Паззл сложился, если Макс подал идею, то Антон ускорил её воплощение. Дворами вышел к Невскому, у «Лиры», несмотря на время, никого не было. Он набрал Илье: — Вы где? — У Матвея. — Кто с тобой? — Все наши. — Марика там? — Да. — Я сейчас приеду. — Если тебе нужно с ней поговорить, то сейчас не самое лучшее время, Боря здесь, и они вроде как подмутили. — Срать на Борю, мне с вами поговорить надо, с тобой в первую очередь. — Ладно, Борю выгоним. — Руслан там? — Да, с Верой. Егор, случилось что? — Приеду — расскажу. Снова метро, вышел на «Черной речке», чистый воздух, ветра свист, адреналин, голова не болела больше, решение было, хоть и понимал, что на карту сейчас всё ставит. Но сколько можно бояться? Разве не от страха он бежал в Питер? И теперь здесь всё повторялось. Это такое испытание, Егор знал теперь — всё будет повторяться и повторяться, пока не принять решение, пока не посмотреть страху в лицо. Пора принять себя, признать, хватит лжи, и так заврался до такой степени, что страдают посторонние люди, хотя какие они посторонние? Разве Руслан посторонний или, может, Вера, Марика, а Илья посторонний? Или Платон? Платон стал последней каплей сегодня. Рвать — так рвать, менять — так менять. С Максом потом разберется, а может, и не нужно будет уже, главное сейчас — Мезенцева обезвредить, изолировать его от близких, ото всех. Он улыбался, когда поднимался по лестнице к лифту и когда в дверь звонил, защемило, только когда Илью увидел и понял, что тот может не понять и не простить, расценит как предательство и отвернется. Ну что, это его выбором будет и его виной, не Егора… Больше не Егора. «Спасибо тебе, Макс, за толчок, за психоз, за решение и за сладкое предвкушение освобождения». Вывел Марику на кухню, она не хотела, обижена была и упиралась, но все же запер дверь, чтобы никто им не помешал. — Думаешь, я с тобой разговаривать буду, после того, как ты меня кинул? — Я не кидал, ты ушла сама. — Да ты вел себя как дерьмо, еще ржать надо мной начал! Почему ты мямлил там черт-те что стоял? Как чмо последнее, его упрашивал, он тебя грязью поливал при мне, а ты бредил как полоумный. — Этот мужик… — Я испугалась тогда, Егор, до смерти за тебя, а ты… — Я гей. — Чего? — Ничего. Я гей, и этот мужик хотел, чтобы я в этом тебе признался… И я признаюсь вот сейчас. Я — гей. Поэтому отказывался съезжаться с тобой, поэтому много чего не так у нас было. Просто… ты должна знать. — Это прикол такой? Если хочешь расстаться, так и скажи, не нужно про голубизну свою трындеть, всё равно не поверю. — Так мы расстались уже вроде, ты же с Борей. — Уже знаешь? — Все знают. Поэтому ты права — трындеть нет смысла, вывод напрашивается сам. — То есть гей? — Я не вру. — У нас не было проблем с этим, не гони хотя бы мне. — Значит, я не на все сто. Смысл в том, что… параллельно у меня были парни всегда… И тот мужик… И не только он. И сейчас есть. — Вот это, блять, новость. Постой, не всё сразу… Ты меня использовал, что ли, как прикрытие? — Вот поэтому я и рассказал, ты всё равно рано или поздно узнала бы, услышала и подумала, что ты была прикрытием. А это не так. Совершенно не так, чувства были, но я не могу так больше. Всё слишком далеко заходит, сама видишь, на нас уже в подворотнях нападают… — Не смешно. — Марика, просто… — он взял ее за плечи, слегка сдавливая, и заглянул в глаза, — кто бы что потом про меня ни говорил, что бы ты еще ни услышала спустя время, знай: всё было по-настоящему. Егор извинился, она молчала, потом все же произнесла: — Мне нечего сказать. Если это правда, никому больше её не говори. Просто расстались, свои причины, а не потому, что ты из этих, — она усмехнулась, — я всё равно не поверю, никто не поверит. И ты кретин, если считаешь, что это хороший предлог, чтобы разбежаться, — она ушла. Оказалось, самое сложное в этом деле было — решиться. Теперь, когда он взялся за дело, слова произносились легко, будто не им, будто кто-то внутри вещал за него. А Егор просто открывает рот, не особо парясь о сказанном, это и было освобождением. Настала очередь Руслана, Матвея и Ильи. С ними с глазу на глаз поговорить было важнее, чтобы поняли, особенно Руслан, перед ним самый большой долг был. — Ты прав был, — обратился Егор к нему, — тогда на мосту тебя за меня приняли, ты был прав. Это из института мудак. — Так ты узнал, кто? — Я с самого начала знал. — И не сказал? — Руслан потирал все еще загипсованное предплечье. Илья молча ждал. Матвей насторожился, даже курить перестал. Сигарета просто тлела между пальцев. — Почему ты не сказал? — Зассал. Потому что это бы потянуло остальное. Причины. Но я объясню все сейчас. И сказал о причинах и следствиях, почти с самого начала, но все же оставил за кадром истинные предпосылки — почему в Петербург перебрался. Жести и так было с лихвой, пусть хотя бы переварят то, что их непосредственно касается. А прошлое пусть останется в прошлом, хотя оно, сука, всегда в его настоящее пролезть пытается. Матвей, как закончился спич, вышел, Руслан молчал. — То есть все эти твои побои — не пьяные у метро, а этот Антон? — к Илье первому вернулся дар речи. — Ты у меня почти каждую ночь остаешься, и ты даже не намекнул, что тебя этот мудозвон пиздит и травит. Или стой, я понял, это не круто, ты ведь Егор, а Егор у нас самый крутой… — Егор не крутой, Егор не любит свои проблемы на других перекладывать. И сейчас этого делать тоже не собирается. — Да? Зато Егор любит пиздеть, — поставил точку Руслан. — Это не только твоей проблемой стало, когда он меня ёбнул. Ты должен был тогда и рассказать, хотя бы про то, что знаешь этого гондона лично. Егор не сразу ответил, посмотрел на дверь, становилось тяжелее, чем с Марикой. Он понимал, что правды за ним мало, сплошной эгоизм, если со стороны посмотреть, со всех сторон. — Я хотел рассказать, но… — Передумал, когда понял, что может всплыть, что ты… — Пидор, не стесняйся. И да, блядь, я зассал, потому что не хотел, чтобы это в какую-то войну перерастало, в разборки из 90х. У него там свора ему подобных, а мы… — Действительно, пусть лучше по одному перебьют. И тебя, между прочим, в первую очередь, у них же причин для этого, как выяснилось, более чем. — А Марика? С ней как? — после продолжительного молчания синтезировал вымученную мысль Руслан. — Он и так, и так может, что не понятно, — тихо рыкнул на Руслана Илья. — Меня больше другое интересует, что мы с этим пидором теперь решать будем? Повисло неловкое молчание. — Бля, извини, братан, это не в твой адрес, — исправился Илья. — Если ты про Мезенцева, я надеюсь, то ничего мы решать с ним не будем. Вы — точно. — Серьёзно? Хочешь ему так все спустить? — Это причина, по которой я ухожу из группы. Нет человека — нет проблемы. — Ты что? — Ты ёбнулся? — Ты гонишь, — почти в один голос произнесли Руслан с Ильей. — Ты серьезно из-за него группу бросишь? — На время, пока всё не уляжется и не придумаю, как с ним быть. — За кого ты нас держишь? За конченых каких-то? — Илья очевидно не мог принять такой расклад. — Он сегодня меня у школы Платона ждал, шёл за нами до самого метро. Он на стритах бывает, вас всех знает в лицо и девок тоже. Руслан, Верой рискнешь? Вот я Платоном, например, не смог. Уволился сегодня, чтобы перед этим мудлом с мелким не мелькать и на стритах поэтому же светиться не хочу, хватит с нас и Руслановой сломанной руки. Антон отбитый на всю голову, тут тупо силой ничего не решить. Он должен отвыкнуть от моего окружения. — Так себе план. — Дальше видно будет. На крайняк мусорнусь, сниму побои и все такое. — Очень смешно. — Ну не плакать же? — Не уходить из группы. — Это очень тупо, — поддержал Руслан. — Если честно, это не только из-за Мезенцева. Сейчас слухи поползут про ориентацию и прочее дерьмо. — Да ебись ты с кем хочешь. Думаешь, мы о таком трепаться будем? — Вы-то вряд ли, но думаю, Матвей не особо заценил мой подвиг, да и Марика в курсе. — Он смирится со временем, а если нет, то и хуй на него. — Поэтому мне это время и нужно, чтобы все смирились и приняли. — Хуйня какая-то получается. А ты что молчишь? — снова Илья у Руслана поддержки требовал. — Мне пока сложно на эту тему, как-то в голове не укладывается… — Ты тоже не сможешь смириться? Не будь мудаком, Русь. — Не надо меня переубеждать. Мне просто нужно это время. Много всего случилось на самом деле, многого я рассказать не могу. Я не прибедняюсь, просто реально сложные обстоятельства, снова. Блядь, выпить бы. Илья достал из холодильника бутылку водки и налил в три чашки. Одну двинул Егору. Златопольский выпил всё, что налили, затянулся сигаретой. — Ориентация — не причина, — не унимался Илья, — пёс этот твой тоже не причина. Егор, это бред, блядь, просто сучий, ебаный бред. Бросить группу, всё, что сделал… Из-за чего? Мне кажется, ты слишком сильно загнался. — А ты поставь себя на моё место. Смог бы открыто выходить на улицу, на тот же Невский, играть и получать в качестве отдачи плевки и насмешки? Но и притворяться я больше не хочу, и бежать тоже. Я знаю, что будет, поэтому нужно сейчас уйти, чтобы потом переезжать в новый город не пришлось, — он махнул еще водки из кружки. — Может, позже и смогу вернуться, если ты группу не развалишь, Илюх. В прихожую Матвей прощаться не вышел, Марика закрылась с Борей в спальне, Вера махнула рукой безрадостно. Илья и Руслан проводили до лифта. А Егор знал лишь одно: что время покажет, кто есть кто — кто настоящий, а кто не очень, но почему-то в Илью он верил беспрекословно, казалось, он позвонит завтра, как обычно, казалось, всё наладится. Он исполнил задуманное — разъебал по велению сердца до основания свою жизнь. Снова. Илья не простит, если он не вернется, но Илья и сам может возглавить группу, плевать, что это детище Егор создал лично, но радует, что так же единолично его не разрушить. Сейчас было важно понять — есть ли облегчение от каминг аута, но ясности не было. Что бы на это сказал Макс? Захотелось позвонить ему, рассказать об исполнении его воли, а также о том, что менее двух часов назад бросил насовсем его сына, отказался быть частью «счастливой семьи». Что бы сказал ему Вершин? «Хватит наказывать себя»? Попросил бы снова всё ему о себе поведать или, скорее всего, в этот раз послал бы. Всё рушилось по цепочке, одно за другим. Одному быть не хотелось. — Привет. — Привет, рок-звезда. — Мы можем встретиться? — Где ты? — На «Черной речке», иду к метро. — Сейчас едем в «Рай». Завтра улетаю. Провожают меня. — Ваши модельки? — Модельки и модели. — Я могу подъехать? — Нет, не нужно. — Понятно, — он не сбрасывал, ждал чего-то. Тишина на том конце заставила снова в себе сомневаться, но потом Симон произнес: — Приезжай ко мне. — А как же проводы? — Плевать. Я хочу с тобой сегодня быть, приезжай. — Скоро буду. Егор сбросил вызов и спустился в метро. Сегодня он проводит Симона и обнулится. Ощущение свободы сменится пустотой, а та — горечью. Но если кто и виноват в его ошибках, так это он сам и, разве что совсем немного, Вершин.