Случайный

Егор звонил не из дома. Да и какой дом мог у него быть в этом городе, разве только сам город, а если конкретнее — Невский в любом своём проявлении, даже зимний и туманный. Но все же Егор не так воспитан, чтобы ночевать на улице. Остановиться у Ильи было куда привлекательнее, тем более что за последний год он ночевал у него чаще, чем в общаге или у Марики. Всему виной стриты по ту сторону Невы. Имея собственную комнату в небольшой квартире и нормальных, а иными словами, работающих родителей, Илья частенько приводил кого-то на ночь. Среди гостей уютной и темной подростковой комнатушки преобладали девушки, но ночевки с проблемным фронтменом их группы самому Илье были куда больше по душе. Полночи переписывались с Русланом, который лежал в реанимации после операции. Переписка выходила не особо содержательной. Руслан, отходивший от наркоза, хотел спать по второму кругу. «Пальцы шевелятся, всё норм», — ничего более содержательного он рассказать не мог, а слушать о репетициях и грядущем выступлении не было ни сил, ни желания, в чем Руслан честно признался и ушёл в офф. Илья лег на спину, блокируя мобильный. — Нафиг его, пусть спит, — сказал Егору, устроившемуся у стены на футоне из "Икеи". Егор втайне Руслану завидовал, он бы не глядя махнулся с ним сейчас местами — лучше сломанная рука, чем череда траблов, которые требуют твоего незамедлительного и фактически единоличного вмешательства. Вся жизнь представлялась ему сейчас одной большой проблемой, без пробелов и светлых полос — как показывал практический опыт, врожденный оптимизм оказался не врожденным. — И что теперь? — снова подал голос Илья. — Теперь что? — Не тупи. — Если ты о всё еще открытой вакансии скрипача, то двое из института написали мне. Завтра после пар прослушивание. — Всего двое? — Всего двое. — Что думаешь? — Один потянет, возможно. Второй… Вряд ли… За такое короткое время. — Печально. — Кинь пачку. — Мне в личку пишут одни любители и дилетанты, максимальный уровень — незаконченная музыкальная школа. — Что-нибудь придумаем, — выпустив дым в ночь через приоткрытое окно, Егор укрыл голое плечо одеялом. — Сам себе веришь? — Верю, — а в душе всё не то и не так, и веры там ни во что, тем более в себя, нет. — Я что-нибудь обязательно придумаю. Что-нибудь… *** День не принес решения проблемы. Оба кандидата провалились, правда, первый в меньшей степени, чем второй, как и предполагал Златопольский. Сказать, что Егор был расстроен — не сказать ничего. «Паника-паника! Паника-паника!.. Что мы с этим будем делать?»*— неосознанно нашептывал, пока шел с непринесшего плоды прослушивания, стремясь уже где-нибудь уединиться и позвонить атакующему ватсап Илюхе. «Начинается зима. Паника-паника», — Егор почувствовал на плече руку, и прикосновение он не смог не узнать. Энергетика этого человека подавляла всегда, а после последних событий стала невыносима. Егор вывернулся из-под загребущей клешни. — Куда летим? — сияющий мрачным счастьем Мезенцев стоял напротив. Не считать брезгливость на лице Златопольского было невозможно, что Антон и сделал, но вида не подал: — Суетишься, смотрю, всё бегаешь, бегаешь. Случилось что? Что-то неведомое заставляло Егора держаться, что-то нехорошее расцветало буйным кроваво-красным, и это обжигающее внутренности злое месиво, вопреки предательской нервозности, давало силы сохранить спокойствие. — Кое-что произошло, ага. Друг в больнице лежит со сломанной рукой, ничего об этом не слышал? Не меняясь в лице, Антон произнес: — А с чего ты решил, что мне есть дело до твоих кентов? Егор сложил руки на груди, из последних сил стараясь не кинуться на бывшую любовную любовь. Сгусток из всего самого плохого, что было в Златопольском, нарастал, и его давление не давало пружине разжаться. Необходимость сохранить холодный разум, как бы мерзко ни ощущалось внутри, стала первостепенной целью. — Ты спросил, я ответил. Если ты больше ничего не хотел, я, пожалуй, пойду. — Я всегда хочу, Егор. И ты знаешь, чего. Вопреки ожиданиям Антона, Златопольский шагнул навстречу, и даже попытку побега не пришлось пресекать. Такая близость будоражила. — Знаю… И мне есть, что тебе предложить, — зеленые глаза озарились лукавым блеском, Егор попытался накрыть рукой чужую ладонь. Мезенцев, почуяв неладное, теперь сам увернулся от прикосновения, будто от источника опасности. — Дистанцию держи. — Как всегда, очко играет? Ты в своём стиле, — покинув зону чужого личного пространства, Егор уже собрался развернуться и уйти, но ощутил куда более цепкий, чем первый, захват выше локтя. Знакомая дурная поволока плыла в глазах Антона, и Златопольский знал, что стопроцентный стояк уже мешает Мезенцеву думать. Без резких движений он занял прежнее место, провоцируя опять своей близостью. — Что ещё? — Егор высвободился, вновь скрещивая руки на груди, стараясь не думать о пальцах Мезенцева в шлевках своих джинсов. — Ты знаешь, что, — Антон держал крепко, завороженно, наблюдая за тем, как шевелятся губы парня, произнося какие-то слова, только какие? — Хватит. — Хватит что? — Знаешь, что, — отзеркалил подачу Егор. — Не хватит. — Хватит ходить за мной. — Ты в своём стиле, — теперь Мезенцев скопировал интонацию, подтягивая ещё ближе к себе. — Вроде говоришь «нет», но звучит как «да». Егор пренебрежительно фыркнул, позволяя Антону и дальше тонуть в омуте своих глаз. — Думаешь, я не знаю, что ты делаешь? Думаешь, не понимаю, что мозги мне крутишь? — Ты больной, — Егора всё это начало нешуточно напрягать, он попытался вывернуться, но ему не дали, вернув на место. — Принимаешь желаемое за действительное. — Тогда скажи. — Я уже сказал. — Скажи снова. — Отъебись от меня. — Ну вот опять. Отказываешь, а звучит призывно. Ведь важно не что, а как, верно? — поведение Мезенцева уже казалось со стороны подозрительным, и, если бы он мог думать головой, немедленно отпустил бы добычу, но уже как минут пять за его поступки отвечал тот мозг, что расположен ниже пояса. Хорошо вживающийся в образы Егор провел ладонями по раскачанным чужим плечам и предплечьям до запястий, с усилием начал отцеплять от себя крепкие пальцы, высвобождаясь: — Я говорю ровно то, что думаю. Мои слова не расходятся с делом, как бы тебе этого ни хотелось. Между нами больше ничего не будет, Тох, больше никогда и ничего. Услышь — «я не хочу тебя». Это не игра, не флирт, не коварный план. И, знаешь, стоять здесь со мной не очень хорошо для человека, заботящегося о своей репутации. — Только не говори, что ты заботишься о моей репутации. — Раньше заботился, только ты не хотел этого замечать, — Егор разорвал зрительный контакт, отводя взгляд. Мезенцев моргнул нервно, чувствуя, как разгоняется сердце, руки снова потянулись к объекту вожделения, но на полпути остановились и уперлись в холодный подоконник от греха подальше. Кадык Антона дернулся, губы разомкнулись: — Я бы поцеловал тебя сейчас, если бы мог. — Бред, — Егор нервно зажал переносицу, переводя дыхание. — Абсурд. У тебя навязчивое состояние, — он снова посмотрел в шоколадные глаза, — оставь меня в покое. Всё кончено, понимаешь? Антона прошило насквозь, он заозирался по сторонам, будто ища свидетеля, не желая верить в то, что слышит. — И… тем более после того, что ты сделал с Русланом… — в запале продолжал Егор. — Ты сам виноват, — неудобства или смущения в голосе не было. Егора затрясло: «Значит, Руслан не ошибся, всё действительно было так». — Я? — желание вцепиться мертвой хваткой Мезенцеву в горло становилось сладким. — Конечно, — взгляд Антона был куда красноречивее слов, а Егор теперь по-настоящему ждал продолжения. — Но… Я был рад потом, конечно, что всё-таки это оказался не ты… Как только понял, а понял я почти сразу, но останавливаться уже не имело смысла. Пойми, я был зол, прождал тебя там весь вечер, ты так и не появился, — признание в любви, не иначе, зная Мезенцева. Егор отшатнулся. Самообладание покидало. — Ты больной… ты полностью больной, конченый… — «Ничего, когда-нибудь ты сам попадёшь в свои же сети или не в свои, увидим». — Мне плохо без тебя… теперь уже всегда. И я хочу, чтобы ты чувствовал то же самое. — Руслан — не я. — Я хочу нормально. Егор засмеялся, запрокидывая голову назад, по-дурацки так. «Паника-паника! Горят мосты, и мы любуемся на огонь». — О’кей, нормально — так нормально. — Так ты согласен? — Нет, — глаза на бледном лице потемнели, будто там внутри выключили свет. — Нет, я не согласен. — Не имеет значения. Не умеешь — научим, не хочешь — заставим. — Я так не думаю. Могу сказать только, что теперь тебе придется самому быть внимательнее. — Взаимно, — он крепко сжал ладонь второкурсника в руке и поднес к губам. Всполошившийся Егор, отдергивая руку, почувствовал, как поцелуй ожогом лёг в ладонь. — Больной, — прорычал, растирая саднящую кожу. Это было нервное, но он реально чувствовал, как горит место, куда приложились губы. — Мы оба, и я знаю, тебе это нужно так же, как и мне. — Ты ни черта обо мне не знаешь и не можешь знать. Антон наклонился и зашептал теперь тихо-тихо в самое ухо: — Знаю, что ты кончаешь без рук и почти сразу, когда я сзади, поэтому это твоя любимая поза… Зато не любишь, когда спускают в рот, хоть и сосёшь так, что любая девка… — Заткнись, — Егор оттолкнул с силой. Усаживаясь обратно на подоконник, Антон даже не пытался скрывать самодовольства: — Согласись, это немного больше, чем твоя подружка знает о тебе, чем знают о тебе друзья. И намного больше, чем знает семья того мальчишки, которого ты забираешь из школы. Лицо Златопольского не имело выражения. Антон понял, что попал метко, и решил не останавливаться: — И мне не дают покоя эти знания, так сильно, что хочется ими поделиться. Мыслей было много, Егор тонул в ярости и ответных идеях о шантаже, а помимо него и надругательстве над телом, расчленении и прочем. Как получается сохранять молчание, он сам не понимал, но пришло четкое осознание того, что он поможет Мезенцеву угодить в яму, которую тот роет для него. — Именно об этом я и говорил. Вот твоё «нормально», которое для меня неприемлемо. — Прости, я снова, кажется, перегнул, — и в голосе была искренность, Егор улавливал её, как и нестабильность Антона. От него веяло психическим расстройством, от которого начинало мутить. Егор больше не мог находиться рядом, он всё ещё не был проигравшим, но явно себя таковым не чувствовал. — Нет больше смысла… — «и не было», — осталось непроизнесенным. Схватившись за лямку рюкзака на собственном плече, он начал пятиться, не решаясь поворачиваться к Мезенцеву спиной. Ощущение будто над ним надругались — вот на что это было похоже. Одними лишь словами Антон заставил его чувствовать себя грязным, изнасилованным физически и ментально. «Как только он мог привлекать раньше?» — такое отказывалось укладываться в голове. Егора натурально тошнило, но на лице этого было не прочесть. Вообще ничего не прочесть, будто статуя, жаль только, что это просто видимость. — Рад был повидаться, — полуулыбка играла на губах, но зубы скрипели. Внутри же поселился страх — начало доходить: Егор не врёт, порвалась последняя нитка их связи. *** Желтый свет вечерних окон. Егор сидел над чашкой черного чая. Ноябрь бушевал за умытым дождем стеклом. Егор взял скрипку, помедлив, взял и смычок. Привычные параметры «половинки» удобно легли в руки, он наиграл вступление «Времен года». Платон отвлекся от мультика, который смотрел, сидя тут же в гостиной. — Жаль, что я не умею играть так хорошо, чтобы выручить вас, — сказал мальчик, когда Егор закончил первую часть. — Мне тоже, — улыбнулся он, подходя и садясь на диван рядом с Платоном. — Ты что-нибудь придумаешь, я знаю. — Если честно, то, кажется, придется отменять выступление. — Папа говорит, решение приходит, когда уже не ждешь, поэтому нельзя терять надежду. Меньше всего сейчас хотелось думать об отце Платона, но в то же время думалось именно о нём. О том, как стало легко тогда в темном школьном коридоре, как было хорошо на этом диване. Тупые мысли, тупой Егор... Если поставить всё на такого, как Макс, настанет слишком жесткий, сокрушительный и, что самое обидное, закономерный пиздец. Егор знал о таком не понаслышке. Пошел в спальню за футляром, когда запиликал домофон. Платон побежал открывать. — Стой, — крикнул, так и не дойдя до комнаты. — Это папа. — У папы есть ключи. Платон остановился, начиная соображать. Егор снял трубку, и на мониторе появилось изображение. У парадного стоял кто-то в капюшоне и с плоской квадратной коробкой в руках: — Мы не заказывали пиццу, вы ошиблись. — Максим, — парень посмотрел вверх, ища камеру, понимая, что его видят, — это я. — Максима нет. — Откройте, пожалуйста, тут дождь, — говорили с заметным акцентом. Егор, поколебавшись, все же нажал кнопку. — Поднимайтесь. — Кто это? — спросил Платон. — Кто-то к твоему отцу. Оба стояли в ожидании, пока не услышали шаги на лестнице. Егор приоткрыл дверь, встречаясь взглядом с парнем, с виду своим ровесником. Тот уже был без капюшона, бритоголовый, с большим ртом и высокими скулами, дождь усилил аромат свежего парфюма. — Я Симон, — не-доставщик улыбнулся обезоруживающей улыбкой. — Друг Макса… И у меня есть пицца. Можно войти? Егор не чувствовал угрозы, напротив, ему понравилась приятная внешность и располагающая улыбка этого Симона, но Егор находился на чужой территории и отвечал сейчас не только за себя. Где-то с полминуты он колебался, а потом пришло осознание. Он понял. Связал воедино ярко-синие глаза и модельную внешность гостя с родом деятельности Макса и его ориентацией, акцент визитера и информацию о том, что Максим всего неделю как вернулся в Питер. Вывод об особом виде дружбы, при котором делать такие вот неожиданные сюрпризы — в порядке вещей, напрашивался сам собой. — Проходи, — сказал, отступая в сторону. «Правильно, что не поставил на Вершина, боже, как же правильно», — только я не знаю, когда… — Он обещал не задерживаться. — Он всегда обещает… — Сказал, что у него вечер с сыном, — не услышав тихой реплики, ответил Симон, отправляя куртку на плечики. — В отеле очень тоскливо, и этот дождь к тому же… А я в городе недавно и никого, кроме него, не знаю… Не очень вежливо так заявляться, но думаю, Максим будет только рад. А ты? — Я еще не понял, — честно ответил Егор. А Симон разразился смехом, таким же искренним и непосредственным, как и ответ. — Я имею в виду, ты тоже друг Макса? Несмотря на скверные мысли, Егор начал улыбаться тому, как прозвучал его ответ со стороны, отдать должное — разрядил обстановку. — Я? Нет, точно не друг, просто работаю на него. Я с Платоном. — Бебиситтер? — Типа того… — Он мой учитель, — отстранившись от стены, которую до этого подпирал, наблюдая за незнакомцем, Платон вышел вперед, сжимая в руках гриф скрипки. — Учишь игре на скрипке? Серьёзно? — синие глаза озарились, когда он увидел инструмент в детских руках. — Более чем, — ответил Егор, забирая у Симона коробку и приглашая всех пройти уже дальше прихожей. В отличие же от Егора заинтересованность в новых знакомых у Симона была налицо. Он взял у мальчика скрипку, на диване нашел смычок. Егор осознал себя не сразу, лишь только после того, как стихла музыка. — Это Крайслер. — «Liebesleid», — отозвался Симон. — «Муки любви», — слепой взгляд Егора скользнул по мягкому изгибу губ. — А это? — польщенный реакцией сумеречный гость снова занес смычок, и окружающий мир заполнил протяжный, тонкий плач скрипки. — Мендельсон. «Концерт для скрипки с оркестром», — сказал Егор, когда к нему вернулся дар речи. Комом в горле и в груди стояло нечто, смешанное с печалью. Вжатый в обивку дивана тем мощным и в то же время легким, что присутствовало сейчас с ними в комнате, он слышал в своей голове одно единственное слово, произносимое голосом зав. кафедры отделения оркестрового дирижирования и обозначающее в трактовке Вадима Альбертовича всё восхищение мира: «Виртуозно». — Ты музыкант? — В душе. — Но? — Я учился в Пражской консерватории, но закончить не пришлось. Не видел себя восседающим в оркестровом ряду, среди прочих черно-белых фраков. Индустрия моды ближе, как оказалось. Но играю до сих пор, для себя в основном, для друзей… для мамы, когда бываю дома. Егор смотрел на резные темные брови и горящие синим огнем глаза, убеждаясь мимолетом в превосходном вкусе Вершина. «И что только ему могло понадобиться от меня, имея такое… такого…», — так и не смог подобрать слова. — А ты где учишься? — Для начала кофе, да и запах от пиццы такой…  — Егор спрыгнул с дивана, от которого его, наконец, отжало, и направился на кухню. Мозг со страшной скоростью генерировал план, единственной целью которого было использование музыкальных способностей так кстати возникшего практически из воздуха скрипача. Симон шел следом, его просто влекла сама мысль о кофе. — Fuck, забыл, — он быстро вышел в коридор и вернулся на кухню с рюкзаком в руках. Ослабил затяжку и извлек из нутра кожаного ранца большую яркую коробку и две поменьше. — Вот, — отдал прямо в руки мальчишки все дары сразу. Платон, не удерживая, выронил самую большую коробку. Егор поднял, прочитал название: — Клуэдо? — Это настольная игра, — подхватил Симон, — детективное расследование, мы с братом обожали, — Симон попытался отдать коробку Платону, но тот уже был занят распаковыванием трансформера, поэтому, улыбнувшись, просто поставил ее на стол. — Есть капучино, латте, горячий шоколад — ну, это точно для Платона… — перебирал он капсулы для кофе машины. — Жаль, тебе ничего не купил, — взгляд Симона шёл вразрез с подачей и был далеко не неловким. Егор выпрямился, улавливая импульс. — Переживу, — махнул он легкомысленно, возвращаясь к выбору кофе. — Мне обычный, с молоком, — уточнил Симон, усаживаясь на высокий стул сбоку от Егора. — Ты сказал, что в городе недавно и вроде как скучаешь? — Именно, — подворачивая рукава, обнажая татуированные предплечья, Симон с интересом наблюдал, как новый знакомый обращается с кофемашиной. — Вечерами самая тоска. — Ну это ты зря. Ночью город только просыпается, — как бы между прочим сказал Егор, замечая на его запястье искусно выбитую эмблему линков. — Ты не похож на человека, бессмысленно шатающегося по ночному городу. Ты не похож на человека, у которого вообще есть свободное время. Складывается впечатление, у тебя есть предложить что-то конкретное, — с видом «я понимаю ваше восхищение моей проницательностью» Симон отпил из чашки свежезаваренный кофе. Чуткий литературный слух резанула неверно составленная фраза, но поправлять иностранца Егор не собирался, Симона он находил забавным, даже интересным, и еще он пытался использовать его талант в своих целях, так что умничать сейчас явно было лишним. — У меня своя группа. Играем в основном на улице, иногда в небольших старых клубах. Ты музыкант, творческая личность, думаю, питерский андеграунд тебя затянет. — С чего такое желание приобщить? В смысле мы едва знакомы, не слишком доверчиво с твоей стороны приводить меня в узкий круг? Пришло время Егору хитро изгибать бровь и улыбаться. Его спросили прямо, ожидая прямого ответа, и так как до выступления времени оставалось катастрофически мало, в прелюдии уже не было смысла, но Егор решил пока не раскрывать всех карт, он предчувствовал, что Симону хватит пары стритов, чтобы влиться, парень производил впечатление уж слишком увлекающейся личности. — Просто я хороший парень, — улыбнулся Егор обезоруживающе, — и ты слишком хорошо играешь, даже на неподходящей тебе скрипке. — Впечатлился? — Не то слово. Поэтому ты должен увидеть, как играю я. Платон, распаковывая очередной подарок, следил за разговором, он сразу разгадал замысел Егора и хотел знать, удастся ли тому задуманное. Но его отвлек поворот ключа в замке. Несколько секунд они смотрели друг на друга, так и не двигаясь с места: — Привет, — в прихожей послышался голос Макса, нечеткое приветствие Платона в ответ. — Гости? — вопросительный тон, и в кухонном проеме уже стоит Вершин, обе полы черного пальто распахнуты, он даже не скинул туфли, так спешил проверить, кто же заявился. На автопилоте перебирая волосы сына, прильнувшего к нему сбоку, произнес: — Привет. — Привет, — Симон поднялся со стула и, направившись к нему, протянул руку. Макс не моргая смотрел на него, автоматически протянув ладонь в ответ. На лице парня играла двусмысленная улыбка, но Макс не видел её, сейчас через плечо любовника он смотрел на Егора, привалившегося к столу и отпивающего из чашки свой капучино, его взгляд был нечитаемым, выводы делать было рано, но Макс уже чувствовал, что добром это не закончится. Он вышел, Симон пошел следом. Егор окликнул уже направившегося за ними Платона: — Не надо, пусть поговорят. Покажи лучше, что тебе подарили. — Зачем? Я же сказал, — Макс укоризненно смотрел на Симона. Но тот, будто не слыша, шагнул к нему и в прямом смысле задушил в объятиях. — Я так соскучился, — он прикрыл глаза, вдыхая знакомый аромат парфюма. Вершин провел рукой по напряженной спине: — Я бы приехал сам. — Не сегодня. — Но завтра точно. Симон, наконец, нашел в себе силы разомкнуть объятия. — Я весь день думал о твоих словах. И понял, что меня распирает дикое желание познакомиться с твоим сыном, — прозвучало искренне, но Вершин привык делить на два всё, что говорит его любовник. Недоверчиво хмыкнув, Макс спросил: — Ну и как? — Похож на тебя. — Неправда. — Я так вижу. — Понятно. Пошли, а то уже неприлично долго мы здесь застряли, — направившись в гостиную, Вершин погасил свет. — Поцелуй меня. — Успокойся, — Макс усмехнулся. Уже почти в полной темноте Симон подошел к нему сзади. — Ты, кстати, ничего не говорил про Егора. — Что я должен был сказать? — Понятно, что за Платоном кто-то присматривает, но… про Егора ты всё же ничего не сказал. — А что с ним не так? — примерно так же, как Симон играет на скрипке, Макс умеет косить под дурака. — В том и дело, что всё так. — Ты меня хочешь в чем-то обвинить? — разворачиваясь лицом, Вершин посмотрел прямо в глаза. И во взгляде не было ничего прежнего, даже отголоска их чувств. Симон попросту растерялся. Ладно сдержанность, с которой Макс его встретил, Симон на большее в сложившихся условиях и не рассчитывал, но теперь любимый человек транслировал враждебность. — Что ты, Макс, какие обвинения? — улыбка на его лице была искренней и доброй, он ушел с линии бьющего кнутом взгляда, стремясь поскорее оказаться в окружении людей. — Посмотри лучше, что я привез Платону. И… ты голодный, наверное, пошли, у нас пицца. Оставшись в полном раздрае и одиночестве, Вершин слепо пялился в темноту, точно осознавая, что разговора с Егором, как и встречи, которую он целый день ждал, не состоится. Пропасть между ними с появлением Симона станет только шире, и он знал, что не ошибается, потому что это тяжелое предчувствие внутри еще никогда не подводило.