Случайный

Около восьми вечера Вершин подъехал к городской школе искусств. Из открытых деревянных форточек первого этажа доносился грохот ударных и гитары. Вахтер объяснил, где идет репетиция, и в пустых вечерних коридорах Макса настиг этот голос. Громкий, надрывный и мягкий одновременно, он пробрался под пальто и рубашку, кусая за плечи и едва ощутимыми касаниями спустился вдоль позвоночника. Мысли о его губах на своей спине остудили серьезный настрой, и теперь Вершин надеялся сохранить хотя бы хорошую мину при плохой игре. Распахнувшаяся дверь заставила музыку утихнуть. Темный зал, освещена лишь сцена и часть центрального прохода. Макс стоял посреди этой нервной тишины, застывший во мраке пустых рядов. Егор сообразил быстрее, чем сидевший прямо на сцене со скрипкой в руках Платон. Мимолетом кивнув Илье и Матвею, солист лихо спрыгнул со сцены и направился к отцу подопечного улаживать недопонимание. — Ты снова опоздал, — пока без нападения, Егор занял выжидательную позицию, облокотившись спиной о мозаичную стену широкого коридора. — Ты увез его черт-те куда! — Ты не отвечал. Я послал смс. — Считаешь, это нормальная обстановка для семилетнего? — Хочешь, чтобы Платон был дома в положенное время, а не таскался со всякими, приходи вовремя. Я его нянька до шести, потом, извините, я просто Егор. — Так бы сразу и сказал. Я буду доплачивать за сверхнагрузку, — Макс уловил что-то в его движениях, взгляд метнулся в сторону, а потом вцепился пристально в лицо. Возникло желание уйти от этого взгляда, но Вершин усилием воли заставил себя остаться на месте. — Ты это серьезно сейчас? — Вполне. — Думаешь, всё оплатить можно? Моё время и своё… отсутствие? — Осторожнее, Егор, а то скажешь ещё что-нибудь такое, о чем пожалеешь. — Я с вами, пока мне удобно. Если бы мне нужны были деньги за дополнительные… — он усмехнулся, — часы, я бы сказал, но у меня нет цели становиться круглосуточным сервисом для нерадивых родителей. — Кто дал тебе право судить? — Я говорю то, что вижу. Такими темпами, Максим, вам придется даже не нового учителя искать, а подбирать Платону интернат. Слова царапнули и отрезвили, а еще Макс понял, что прогибаться и юлить — это не про Егора. Он не боялся высказывать в лицо нелицеприятные вещи. Интересно, сколько шишек набил и шрамов заработал с таким-то характером? Пыл свой Вершин остужать умел, в отличие от некоторых, бесспорно, не умеющих усваивать уроки. Дистанция. Холод от него такой, будто и не было ничего между ними меньше двадцати четырех часов назад. Макс шагнул ближе, чтобы для себя запечатлеть непреклонность в его взгляде. Тело будто сжатая пружина, в руках и постановке плеч напряжение. В чертах лица вызов — так и кинется, если границы нарушить, или на крайняк пощечину влепит. Агрессия? Скорее самозащита. Макс боролся с чарами, но безуспешно. Вопреки себе, Егора он находил восхитительным во всех проявлениях, и это мешало объективной оценке ситуации. — У тебя случилось что? Неоднозначное движение плеч, вроде, выдохнул и немного сбавил накал, а вроде, стал только тверже. — Я всегда такой. — Ну, я-то знаю, что это не так, — ладонью в стену, чуть выше плеча, обтянутого красно-черной клетчатой тканью, и во взгляде напротив черным по белому: «только рискни». А Макс помнит его еще совсем другим, не кусачим и не дерганым. Тогда Вершин, не колеблясь, позволил себе куда большее, чем скромный шаг навстречу. Но у «незаурядного фотографа» свой подход к решению затруднительных ситуаций. Хотя подходом такое назвать сложно. Сколько себя помнит, всегда вслепую напролом, если есть хоть малейший шанс взять то, что очень нужно. Нужно так, как Егор ему необходим последние несколько дней и ночей. Пальцами по контуру лица, большим по щеке — шансы пятьдесят на пятьдесят: либо сейчас он получит по морде, либо… Разрыв зрительного контакта, опущенные ресницы. Надо же — Макса больше не держат на мушке ядовито-зеленые глаза. Все же опыт в общении с такими вот… неоднозначными даёт свои дивиденды. — Не расскажешь, что не так, помимо моих опозданий? Егор отрицательно качнул головой, но прикосновение не разорвал. Взгляд Вершина, как загипнотизированный, залип на приоткрывшихся губах — «видимо, дышать ему сейчас сложнее, чем когда претензии высказывал». Палец по нижней, осторожно, потому что обветренная и оттого потрескавшаяся. — Что с тобой случилось? Что-то ведь произошло? — едкий шепот давит на психику, как и суть вопроса. Плеск воды бассейна, запах морской соли, разоблачающая близость. «Он имеет в виду не данную конкретную перепалку, а всё в целом, в целом меня… Он видит разницу. Единственный человек из прошлого в настоящем, который может утверждать, что что-то действительно произошло. Но что бы он ни думал, того слабоумного шестнадцатилетнего подростка больше нет». — Я Платона сейчас приведу, — сказал Егор трехлетней давности. Макса от таких перемен замутило. Не выдержав, он сжал чужое узкое запястье, не позволяя уйти. — Послушай, я серьезно… Расскажи мне. Быстрый взгляд на скользнувшую вдоль двери тень — показалось. Теперь, после истории с Русланом, ему везде будет мерещиться Антон. — К чему такое извращение, когда есть куда более легкий способ получить то, что хочешь? Даже легче стало, когда на связь снова вышел претенциозный учитель его сына, но Макс решил не жестить, как бы тот ни напрашивался. — Не стоит так, не перегибай. — Но это правда. Ты ведь просто хочешь… ещё пару-тройку раз, пока не надоест. Зачем лезть в окно, если можно постучать в дверь? Просто постучи. Я открою, я ведь такой. Это было уже слишком, Вершин даже потерялся, стоял и смотрел в ухмыляющееся лицо, не находя слов, но начиная чувствовать, как волнами накатывает злость, отрицание и… Ревность? Златопольский видел себя впереди на десять шагов — он разоблачил западню, просчитал ложь, но радости не было, только бесконечный лабиринт разочарования и ненависти к себе. Сейчас Макс попросит привести Платона или сам сходит за ним, и всё — придет конец той неловкости и недосказанности, что есть между ними с первого дня второй встречи, всё закончится, в том числе и хозяйский халявный секс с нянькой. Ком уже стоял в горле — «Ну же, давай, финальное отречение и разойдемся». Но чем дольше Вершин молчал, тем более конченым и грязным чувствовал себя Егор. Если бы здание школы не было одноэтажным, он предпочел бы выброситься в окно, чтобы больше никогда, никогда не говорить о таком с отцом Платона. — Я тебе не верю, — немое, но куда более красноречивое, чем слова, движение бровей. — Что слышал. «Не верю» — как по Станиславскому. Ты переигрываешь. Я вижу, когда врут. Хочешь оттолкнуть? Занижаешь планку. Обычно подобное работает, верно? От тебя отваливают. Но ты забываешь, Егор… Егор? Отвернулся к стене и прижался лбом к выстуженной сквозняком мозаике, а потом и вовсе закрыл лицо руками. — Эй? Плечи рвано вздрогнули всего один раз, но от Макса это не ускользнуло. Без резких движений, но и без колебаний, он подошел ближе. Давая себе время продумать ход действий, пока без слов, на пробу провел рукой по напряженной спине. Егор не оттолкнул, но отшатнулся сам, увеличивая расстояние. Макса опалило ощущение неправильности происходящего, будто кто-то изуродовал и извратил смысл их отношений. Подобное чувство можно сравнить с глюком в системе, с чьей-то жестокой и не менее дурацкой шуткой. Нехорошо заломило в груди — парню плохо из-за него, так не должно быть. — Посмотри на меня… — Макс попросил, больше пока не решаясь снова его касаться, стараясь не вторгаться в личное пространство, несмотря на ненормальное желание обнять его. — Послушай… Что бы ты там ни надумал о себе, я так не считаю. Егор… — не выдержал, провел по волосам. — Я ничего плохого не хочу. И ничего плохого не думаю, о том, что было… Не думаю плохо о тебе… — Надеясь, что слова находят отзыв, Макс смелее положил руку ему на шею, привлекая ближе. — Никто не ненавидит нас больше, чем мы сами, — стало легче отстранить его от стены, в которую поначалу он, казалось, врос. Каменные плечи начали расслабляться, хоть мелкая дрожь никуда не делась. Егор, наконец, позволил обнять себя, и Макс прижал крепко так, чтобы не дать сбежать, если вдруг снова перемкнет. В узком перешейке между подсобкой и туалетами, за углом от входа в актовый зал, где они незаметно для себя оказались, почти в полной темноте можно было позволить себе немного больше и быть немного громче: — Ты можешь мне рассказать. Ведь что-то произошло и продолжает происходить? Что-то не очень хорошее. Но при всей своей любви к разговорному жанру, Егору сейчас хотелось молчать, как никогда в жизни. Погрузившись в мощь его объятий, перехватывая собственные запястья за чужой спиной, он подпитывался силой и молчал, оглушенный собственной выходкой. Новый вопрос уже крутился на языке, когда Макс вспомнил, что детям зачастую просто нужно дать выплакаться. С Платоном такое срабатывало всегда, и после сын выкладывал всё как есть, добровольно. Поэтому Макс стоял и молчал, и держал его, душа в себе желание разобраться во всём здесь и сейчас. Теряя счет времени, Вершин почувствовал, как расцепляются руки на его пояснице. Небрежно и быстро Егор вытер глаза рукавом клетчатой рубашки: — Прости… Я идиот, — зашептало уязвленное чувство собственного достоинства. Егор попытался отстраниться, но Макс уже мягче вернул его обратно. — Возвращаться нужно, нас долго нет, — избегая взгляда, Егор настороженно озирался на пустой коридор и слепые окна. Всё же Вершин не выдержал. Подцепил пальцами его подбородок, вздернул вверх лицо, заставляя смотреть на себя: — Ты меня с ума сводишь, поговори со мной. Но пацан упрямо прикрыл глаза, давая понять, что ответов не будет, потому что не время, не место, не готов. Макса тревожила его закрытость уже не на шутку, но понимая, что сейчас ничего вразумительного всё равно не добиться, Вершин отпустил ситуацию, свою роль в ней и сделал то, что хотел с того момента, как Егор закрыл за собой дверь его квартиры сегодня утром. Поцеловал — уголок рта, а потом и закрытые глаза, мокрые ресницы, свод бровей, переносицу, будто нарочно игнорируя губы. А Егору очень нужно было в губы, настолько, что он потянулся навстречу, ловя тревожные поцелуи, позволяя себе хотя бы так ему ответить. Максу хотелось медленно, без языка, лишь слегка касаясь им раздраженной терпкой кожи, но не проникая в рот, хоть руками и держал крепко, гладил от шеи до поясницы, расправляя смявшуюся рубашку. — Мы поступим так, — переводя дыхание, начал он, но Егор потянулся за ускользающим теплом губ, уводя в новый поцелуй. Вершин понимал, что испытывать подобное к человеческому существу просто небезопасно, задним умом уже зная, что Егор не банальный эпизод в его жизни. Отличен во многом от многих, другой — не простой и не обычный, несмотря на тщательную маскировку под рядового студента музыкального ВУЗа. Принца в лохмотьях, вот кого он видел, когда смотрел на него, на его тонкие пальцы, когда ловил смирившийся взгляд из-под опущенных ресниц. — Приведи Платона, давай уедем. — Мне нужно остаться. Макс убрал прядь с его лица, не в силах его не касаться в этой темноте, когда так близко и доступно. Убрал прядь, снова целуя, пытаясь начать думать, но Егор не дал: — Мне сложно понять твой интерес, но я бы очень хотел, чтобы всё, что ты говоришь, оказалось правдой. Я бы очень этого хотел. Макс тяжело выдохнул, невольно напрягая мышцы, отчего объятия стали крепче. Слова Егора звучали честно. Подлинная уязвимость вышла на первый план и ощущалась сейчас остро и неотъемлемо от облика учителя музыки его сына. И как только Макс раньше этого не замечал? Последовал новый долгий поцелуй, а потом еще несколько серий. Когда губы ощутимо саднило, отец Платона зашептал: — Вы приезжаете завтра домой. И ты ждешь меня… — Смотря во сколько… — Не перебивай. Я приеду вовремя, и мы поговорим. — Я понял. Иди. — А ты? — Я побуду немного здесь, — Егор указал на приоткрытую дверь освещенного изнутри туалета. — Припудрю нос и всё такое. Макса акт самоиронии не впечатлил: — Напиши, когда будешь дома. — Я норм, не парься, — стоило отдалиться на шаг, как на связь вышла уже знакомая непробиваемая личина рок-н-ролльщика. — Я серьезно, Егор. — Я напишу, ладно. — Пообещай. — Всё нормально со мной. Иди за сыном. Реально, поздно уже. Я напишу. Несколько коротких поцелуев под треск и мигание туалетной лампочки. Обещания, которым Макс не поверил. *** Платон был уже собран и только ждал, когда его заберут. Исчезновение отца и Егора так надолго наводило на нехорошие мысли, явно родитель недоволен тем, что он, Платон, проводит много времени во взрослой компании. В машине отец был молчаливым, но мальчик, понимая, что рискует, всё же спросил: — Что ты сделал с ним? — С кем? — недоуменно отозвался отец с переднего сиденья. — С Егором. — А что, по-твоему, я мог с ним сделать? — Ты ругал его за то, что он увез меня? Макс прочистил горло, подбирая слова, но пауза затянулась.  — Ты уволил его? — Я бы мог, и ты понимаешь, что есть основания. Но так как в случившемся есть и моя вина, нет, я его не уволил. — И что теперь? — Ничего. Егор остается твоим учителем. — Мама возвращается послезавтра. — И? — Я больше не смогу приходить к тебе? Машину немного повело, но Максим быстро выровнял траекторию. — Конечно, сможешь, теперь мы будем учиться жить все вместе. Я, ты и мама. — А Егор? — И Егор. — Обещаешь? — Обещаю. *** Ночью не спал, думал о том, что было, о трёх серьезных разговорах за один день — с сыном, с Егором и с Симоном. На часах половина второго. Макс решил, что если Егор не позвонит, сам навязываться ему он не станет. Но в тишине комнаты телефон ожил. — Я приехал. — Всё в порядке? — Конечно, так что не… волнуйся за меня. Как сами добрались, как Платон? — Расстроился немного, решил, что я тебя уволил. — Ты не можешь меня уволить, ты меня не нанимал. Я объясню ему это завтра. — Егор? — Что? — интонация в мгновение изменилась, сам того не осознавая, парень перенял серьезный тон собеседника. — Я больше пальцем тебя не коснусь, пока ты мне всё не расскажешь. — Шантаж? — Шантаж. — Неблагородно. — Зато эффективно. — Посмотрим. — Если для тебя всё это хоть что-нибудь значит, ты найдешь слова. Если нет, я останусь для тебя насовсем только отцом Платона. Уточнять, за кем выбор?