тут даже не надо думать

***

Гена не любит свой день рождения, Гена не любит праздники вообще, потому что гурьба гостей, которая сидит до утра и орет под градусом песни, не особо хорошая компания для тихого и спокойного мальчика. Фарафонов не оглашает дату в новом классе, но какой-то уебок (Федёк, ты пидор) узнает об этом и ненавязчиво интересуется: когда, собственно, можно будет прийти и побухать за генин счет. Слава тогда подрывается с места и тащит Гену к шкафчикам, спрашивая: — Какого хуя, Гена? Почему ты ничего не сказал про день рождения? — Слава красный, ему до жути неприятно, что Гена такой раздолбай. — Я не люблю праздновать. — у Гены всегда плохо с самообороной, а тут такое животное дикое напало, рычит еще. Гадость. — И что, что праздновать не любишь? Ты мог просто сказать. Я думал, мы дружим, Гена. — и эта фраза звучит до жути нелепо, ведь оба знают, что тут дружбой и не пахнет. Так, приятели. Ничего более. Карелин обводит день двадцать третьего мая красным цветом, любимым цветом Гены, остается пару дней, и он размышляет на тему подарка. Хочется что-то необычное. Сам Фарафонов подарил ему охренительно красивые кроссовки, и Славе было жалко их носить, но Фарафонов отказывался идти гулять, если Слава не надевал их. Карелину хочется подарить ему плюшевых енотов, но это глупо, хотя Гена обожает мягкие игрушки. Слава желает подарить Гене дорогие часы, но такой подарок он вряд ли примет, да и деньгами такими сейчас Карелин не располагает. Слава как-то пытается подкараулить Федю и расспросить, что хочет Фарафонов, ведь он такая неординарная и разносторонняя личность в рот его ебать. Федя говорит, что Слава тупой, потому что Федя — не лучший друг самого пухлого и милого мальчика в их классе. Слава еще тогда подумал, что в покорении сердца этого самого парня, у него появился конкурент. Игнатьев, кстати, вообще не запаривался — подарит ящик водки. «Самая нужная вещь в 17 лет, если что» — говорит Федя, а Слава не насчитывает там пару бутылок. Карелин устраивает мега вечеринку, таких в их районе с распада СССР не было. Гена приглашает ту самую Наташку, и она, вот это да, не сливается, но позже диктует Славе свои условия и выгребает последние славины деньги. И как Генку угораздило? Федя тогда сказал, что она последняя марамойка, Славе хотелось спросить, где он нахватался таких слов, но, в принципе, он согласен. Гене семнадцать, и он не умеет пить. Его друг Никита пытается помочь ему проблеваться после трех стаканов водки, потому что Гена выглядит, мягко говоря, хуево. — Все нормально, братишка, веселись. — и держит курс на унитаз, правда, квартира не его и приходится немного поискать. Ничего похожего на ванную комнату он не находит, зато натыкается на курящего Карелина. И хоть состояние Генки не прям уж и хорошее, но четкость ума все еще присутствует, он уверен, что это Слава. — Ты куришь? — Он вздрагивает от внезапного звука голоса. Спиной чует тревожный взгляд, даже не догадывается, что Гена вот-вот свалится. — Бывает, — затягивается снова. Гене хочется закричать, потому что Слава самый настоящий дебил, который тратит свое здоровье впустую. Гене бы долгожданную встречу с толчком, но нет, выдергивает сигарету из чужих пальцев и хочет потушить о стол, прожигая совсем новую скатерть. — Ну и нахуй ты сюда приперся? — Славе не обидно, Славе уже рыдать хочется, нагляделся он сегодня на ухаживания Фарафонова, так мило они с одноклассницей зажимались за славины деньги. Но он хотя бы выглядел счастливым. Славе не жалко. — А нахуй ты меня сюда припер? — отвечать вопросом на вопрос — стратегия самых умных и Генки Фарафонова. — Чтоб ты с Натахой пообнимался. Че, поебались уже? Водички пришел глотнуть? Закурить, может? — голос дрожит, Гена этого не замечает. Сигарета все еще у него в руке, он подносит ее к губам, Слава сглатывает. Красиво. — Еще не успели: все комнаты заняты. А ты? — Слава впервые поднимает на него глаза, а Гене почему-то хочется крикнуть, чтобы он отвернулся. Смесь обиды и жалости. Гремучая смесь. — Весь вечер с Сашей простоял, в нее, кстати, Федя влюблен, ты знал? — «а я, видимо, в тебя» — не стыдно? Слава спрыгивает с подоконника и идет прямо к выходу, напоследок бросая: — Какой же ты дурак, Гена. Зачем она мне, если есть твой жирный зад. Гена не уверен в том, что он все верно услышал, потому что ему, вообще-то, все еще плохо, тошнит, а Слава всегда говорит ну слишком тихо. Карелин убегает и от Фарафонова, и от себя. Даже себе он не признавался, смелости не хватало, а предмету «обожания» — пожалуйста. «Дурак, дурак, дурак» — вертится в голове, пока он бежит к себе домой.