белое вперемешку

— Я ухожу. Шань ведет плечом и стряхивает странное чувство ломкости. Словно тогда, когда ему въебали битой по спине, он переломался на два куска. Мерзкое чувство: ноги не слушаются, голова ватная, а тело — один крупный болевой спазм. Уходи. Проваливай. Пиздуй отсюда. Лети на все четыре стороны. Исчезни. Но не пугай этим своим выражением лица. Будто навсегда. Будто наконец услышал те его крики из прошлого: не трогай меня, просто, не прикасайся, не лезь в мою чертову жизнь — тебе не понравится. Тут все плюхи только для меня, тут все удары — на меня. Моя жизнь — это, блять, моя жизнь. Это не тот солнечный уголок, где ты можешь погреться, сидя на своей богатой заднице. Тут вечная стихия, цунами и торнадо, детонация сильных эмоций: к этой среде я приспособлен с раннего детства, у меня к этому иммунитет. Уебывай скорее, пока не задело. И, походу, все-таки задело. Потому что Тянь смотрит насквозь, тоскливо так, ухмылка — скорее от привычки, чем по делу, и руки — мелким тремором. Тянь, вообще-то, прощается. И Шань, из чувства глубокой благодарности, вытягивает средний палец в ответ. С того момента прошло ровно три дня. За эти три дня Тянь ни разу не пришел, не написал и не позвонил. Рыжий думает: самое время радоваться. Это ведь действительно классно, когда тебя все-таки услышали. Когда все, что ты так яростно ненавидишь, невесомо хлопнуло дверью и осталось в прошлом. не так уж сильно я тебя ненавижу Сейчас примерно половина четвертого утра, и Шаня морозит так, что телефон с открытым диалогом выпадает из дрожащих рук. Не то чтобы он собирался что-то писать — скорее он открыл это на автомате. По тупому рефлексу: в это время Тянь часто нес какую-то херню в сообщениях. В это время Тянь мог просто позвонить и тяжело дышать в трубку — и Рыжий давно перестал злиться на такие выкидоны, потому что прошарил, что к чему. И иногда ему хотелось спросить: что тебе снится? Шаню снится, что его пиздят. Тысячи людей сначала избивают его до прокрученного в мясорубке фарша, стаптывают в плоскость, отрывают кусок за куском и арматурой херачат по всему телу. И тяжелое розовое небо сверху припечатывает окончательно: это конец, парень. Никто к тебе не придет. Никто тебя не спасет. Продышись, пока есть такая возможность. Пока тебя не вдавило в мантию земли, пока лава не залилась тебе в рот и не сожгла твои смятые внутренности. Вообще-то, страшно, когда такое снится. И давит хлеще атмосферы: Рыжего тошнит от своей слабости и никчемности. Тошнит, потому что Тянь не приходит ни во снах, ни наяву. Он словно реально исчез. Растворился в воздухе, как дым. По магии щелчка: был и нет. И, надо признать, Рыжий был готов к чему-то подобному. Был готов к тому, что у придурка просто в очередной раз поменяют направление шестеренки. Начнут крутиться по часовой: двигать тело слажено. Шестеренкам нужна была встряска, и они ее получили. Шань уверен в том, что его оставили. От него отъебались: и он умоляет, уверяет, уговаривает себя радоваться. У всего есть свой логичный конец. Это он и есть — логичный конец. Не то чтобы хэппи энд, но тоже неплохо: Тянь вытащил его из жопы, спас, на минуточку, жизнь, оплатил лечение и — съебался в туман. И это прекрасно. Все же, блять, замечательно. Так почему же ты не можешь вдохнуть спокойно. Почему ты сидишь на своей белой больничной постели и не спишь. Совсем немного — не живешь. Почему ты не можешь поднять с пола телефон и написать, просто спросить — где тебя носит? Это в духе Хэ Тяня: вмешаться. Привязать. Пропасть. Рыжий чувствует спасительную злость, хватает телефон и вздрагивает, когда вибрацией в ладонь отдается уведомление о новом сообщении. Шаня потряхивает, но он почти сразу открывает диалоговое окно: спи, малыш Мо. сон — лучшее лекарство Желание спросить уходит в минус. Желание увидеть — жизненно необходимо.