Беги подальше от меня...

Девушка сидела в палате уже добрые полчаса, а Агрест так и не соизволил проснуться. Маринетт каяла себя за свою глупость и глупость Тома, который, по ее мнению, мог бы отсрочить поездку к Адриану. Они ведь даже не знали точно, очнулся ли юный господин. Маринетт смотрела на его губы, она привыкла видеть их насмешку. Но когда он спит, то выглядит так безмятежно и умиротворенно, как дитя. Хочется погладить его по щеке, на которую приклеен пластырь. Думать об этом неловко, однако шрамы ему идут. Вообще, он пострадал не так сильно, как предполагала Дюпен-Чен. Перебинтованная голова, руки и пластырь на щеке, что ему так к лицу. Ничего страшного, но ему определенно требуется отдых на пару дней или неделю. Внезапно, взгляд девушки метнулся в сторону тумбочки, на которой лежал телефон. Наверное, это телефон Адриана, который лежал у него в кармане брюк. Быстро схватившись за него, как за спасательный круг, она с интересом стала рассматривать телефон. Включив его, она хлопнула себя ладошкой по лбу. — Ну, конечно же, стоит пароль. Глупая Маринетт! До этого мгновения, мирно спавший Агрест проснулся, с интересом смотря на Мари, которая готова была на любую жертву, лишь бы кто-нибудь на время одолжил ей мозги. Заметив пристальный взгляд, девушка спрятала телефон за спину. — Думала, я не увижу? — его губы скривились в привычной усмешке, которая так раздражала. — П-простите, — заикаясь, ответила Дюпен, положив мобильник на законное место. — Как тебе в гостях у Росси? — Адриан перешел на привычный холодный тон, от которого мурашки пробегали по коже. Ему действительно было любопытно, что же Маринетт скажет, и какой прием устроила его невеста девушке, ведь посчитала её своей соперницей. — Нормально, — сразу же отозвалась Мари. Такая резкость с её стороны, несомненно, была подозрительной, но она не нашла, что ещё ответить. Вспомнив, что сначала её хотели изнасиловать два здоровенных дружка Лилы, потом начались какие-то допросы про чувства, а затем всё-таки ее изнасиловал брат девушки, который, похоже, сам был не против. Все это определенно будет снится Маринетт в кошмарах. Она вздрогнула от этой мысли. Пожалуй, это самое неприятное место в её жизни. Оно прогнило страданиями и болью, как и особняк Агрестов. Но даже там в воздухе витает крупица любви. — Ты можешь обмануть кого угодно, но не меня, — самоуверенно кинул блондин, привстав на локтях. Он продолжал в упор смотреть на охранницу, пытаясь отыскать в её глазах растерянность, но ни намека. — Скажи мне правду. Дюпен-Чен замешкалась, обдумывая ответ. Сказать правду, соврать или приукрасить? Выбор невелик, однако медлить нельзя. Эти ядовито-зеленые глаза допытываются, лишь смотря на тебя. — Я не вру, нормально, — она гордо вскинула подбородок, готовясь стоять до последнего. И сдалась, — ненормально. Адриан победно улыбнулся. До чего простодушная. — Подождите, — подозрительный прищур со стороны девушки. Сомнения волной прошлись по ее телу, словно электрический разряд. — Вы все знали, верно? — она отвела взгляд, боясь взглянуть правде в лицо. Вопросительная бровь Адриана добила ее доверие к людям, и так усеянное ссадинами и увечьями. — Вы знали, — тихо процедила она, проглатывая противный ком в горле, который хотелось выплюнуть в лицо Агреста. В его самоуверенное и наглое лицо. Смешать его с мессивом крови. Жажда отмщения припала к ее сознанию, овладев им. — Знали, что ждет меня в доме Росси. Это была часть вашей глупой игры. Вы ходите по головам, загоняя людей буквально в могилу. Вы знали, что ждет меня в ее доме. Это была очередная проверка, сломаюсь я или нет, — она горько усмехнулась, откинувшись на спинку стула. — Я не ребенок, месье Агрест и не играю в игры. Однако, раз уж я вступила в эту игру по своей воле… До этого момента я была пешкой в ваших руках. Пришло время и вам побыть куклой. Хлоп. И дверь за ней закрылась. Она ушла, оставив парня наедине с собственными мыслями, что так и суетились в голове. Он отпил воду из стакана, пытаясь переварить услышанное. Он действительно не знал, что ожидает Маринетт в доме у его невесты. Он использовал ее, как утешение для стервозной Лилы и знал, на что идет. Неужели, все было настолько плохо, что наивная Дюпен-Чен осмелилась заявить такое? — Я буду твоей пешкой, говоришь, — самому себе сказал он, расплываясь в дьявольской улыбке. Он прикусил нижнюю губу. Глаза горели в предвкушении. — Что ж, с нетерпением буду этого ждать. *** Рваный вздох. Предательские слезы крупными каплями разбиваются об асфальт, а вместе с ними и надежды, и мечты. Она сидела на бордюре напротив больницы, убитая собственным горем. Плевала она на людей, провожающих ее удивленными взглядами, плевала, что окно Адриана возможно выходит на дорогу, и он прожигает ее своими ядовитыми глазами, насмехаясь над ее жалостью. Боль. Стекала. По ранам. Вниз. — Что ты здесь делаешь? — где-то сверху раздался приятный баритон, согревающий душу. Неужели?.. Дюпен запрокинула голову, мягко улыбаясь уголками губ. Единственный человек, которому она будет рада, несмотря на то, как изменится ее мир. — Простынешь ведь. Словно в подтверждение его слов, Мари чихнула. Покрываясь румянцем, она виновато склонила голову. Почему ей стыдно? Он ведь ей не папочка. — Лука, — она озадаченно пролепетала его имя, по прежнему смотря вниз. По позвоночнику пробежался холодок. На улице вечерело, ветер усилился, тучи сгустились. Скоро будет дождь. — Это я должна спросить: что ты здесь делаешь? Парень усмехнулся, присев на корточки, чтобы поравняться с Чен. Он пытался поймать ее взгляд, но она усердно отводила его в сторону. Куффен беззлобно усмехнулся, нежно обхватив подбородок девушки, заставляя посмотреть на него. — Я пришел навестить Адриана по просьбе Лилы. Очевидно, ты тоже. Мари хмыкнула в ответ, быстро сморгнув слезинки, сверкнувшие на глазах, но красные круги выдавали ее. Куффен нежно погладил ее по щеке, ободряюще улыбаясь. — А почему она сама не приедет? — У нее, — Лука на мгновение нахмурился, задумавшись. — Дела. — Знаю я ее дела, — фыркнула брюнетка, вспомнив о этих дурацких играх. Парень рассмеялся, понимая, что имеет ввиду подруга. Он хотел что-то добавить, но его опередила капля, упавшая на его нос. — Как вовремя, — усмехнулся он, рассмотривая серое, унылое небо. Вот-вот хлынут новые капли дождя, более крупные. Недолго думая, Куффен протянул Маринетт черный зонтик. Она нехотя приняла его. Проборматав что-то себе под нос, парень целеустремленно перешел дорогу, дабы добраться в здание до того, как польет ливень. Маринетт шумно вздохнула. Зная Луку, она смело могла предположить, что вернувшись, тот станет заверять ее, что Агрест отличный тип и вообще, не надо обижаться. Достал. Обращается к ней, как с ребенком. Всю жизнь. Она вовсе никуда не торопилась, и собиралась вновь забыться в шторме своих мыслей, но знакомый силуэт, мелькнувший в углу между зданиями, заставил ее встать и слепо последовать за собой. Маринетт Дюпен-Чен следует за призрачным силуэтом под ритмы дождя, завывания ветра, заворачивая в не самые безопасные улицы Парижа. Растерянности не было, как и страха. Только легкая заинтересованность и волнение от предстоящей встречи. *** — От кого ты? — хриплый голос Агреста эхом разнесся по пустующей палате. Комната большая, но мало заставленная мебелью. Брюнет едва удержался, чтобы не выкинуть пакет, что сжимал в руках, в самодовольную физиономию Агреста. Как и Лиле, Куффену было известно, какие вещи бизнесмен вытворял с невинной подругой его детства. Как он посмел поднять руку на это хрупкое создание? Тиран. Положив пакет с экзотическими фруктами и какими-то любовными записками Лилы на комод, Лука собирался как можно скорее покинуть палату и вернуться к Мари, ведь в тот раз он обещал ей наговориться вдоволь. Но надменный голос Адриана, который так его раздражал, попросил повременить. — Задержись. Лука моментально остановился у самой двери, но не обернулся. Мышца на его лице нервно дернулась. Как же противно было находиться здесь в одной комнате с ним… — Зачем?! — Куффен злостно выплюнул эти слова, желая лишь поскорее отсюда убраться. Больше ему не нужно. Адриан притворился, что не различил в его вопросе нотки раздражения. — Я спросил: от кого ты? — терпеливо пояснил он, сложив руки на груди. Лука явно забавлял его. Явился к нему в палату весь на иголках и раздражается по любому поводу. Разве не замечательный повод поиграть на его нервах? Здесь ведь так одиноко. — В пакете есть письмо. Прочитав его, ты сразу поймёшь, от кого оно. Брюнет сделал глубокий вздох и шумно выдохнул. Самообладание постепенно возвращается к нему, но… — Как грубо, — холодно усмехнулся Агрест. — Что же вызвало у тебя такую злость? Лука сжал руки в кулаки так, что костяшки побелели. Пожалуй, Адриан Агрест — единственный человек, которого он действительно ненавидит, ненавидит так сильно, что ощущает свой гнев почти физически. Резко развернувшись, он рывком сократил расстояние между ними. У него в голове вертелись жуткие мысли о том, как бы мучительнее прикончить Агреста. Схватив его за ворот больничной рубашки, он притянул его к себе, оскалившись. — Что вызвало, говоришь?! — настала его очередь издавать ироничные смешки и кривить лицо в пугающей гримасе. — Твои чертовы игры с Маринетт! Она устроилась к тебе охранницей, а не горничной, которая будет пешкой в твоей игре! Ты не можешь делать с ней все, что тебе заблагорассудится! Перестань. — Его руки задрожали, и чтобы унять эту дрожь, ему пришлось отпустить Агреста. — Вот как, — блондин загадочно блеснул глазами, переводя взгляд с Куффена в окно. И выдал то, что окончательно снесло брюнету крышу. — Маринетт принадлежит мне, — хриплым голосом выдал он, хитро сщурившись. Ну и что на это скажет Лука? Агреста одолел азарт. Атмосфера в комнате становилась все невыносимее, она была переполнена ненавистью, тем и увлекательнее для него. — Идиот! — Куффен стиснул зубы. — Как ты можешь просто говорить о таких вещах? Ярость ослабла, но не потухла. На ее ранее лидирующее место в сознании встало что-то другое. Желание открыть глаза на истину? Нет… Даже если так, Адриан безнадежен. Этому человеку уже не помочь. Он прогнил насквозь. Его сердце превратилось в айсберг, до которого нельзя дотронуться даже кончиком пальцев и невозможно растопить, даже самым жарким дыханием. В этом сердце нет места заботе, любви и надежде. Но Лука был настолько по-дурацки устроен, что желание посеять в душе Агреста семя добра было превыше всего. — А что такого? — блондин невинно пожал плечами. Лука передернулся. Томный вздох. Что ответить? Он не знал. Разум непроизвольно придумывал колкие замечания и едкие шутки, но парень не горел желанием к ним прислушиваться. Он говорил не языком, а чистым сердцем, в котором поселилась отчаянно живущая штука — надежда. Надежда на то, что не всё потеряно. Об осколки стекла можно пораниться, но если быть тактичным и осторожным, ты не навредить ни себе, ни стеклу. Главное не ослепнуть от гнева, иначе осколки вонзятся глубоко в твою душу, и тогда уже ничего не поможет, рана заживёт, но шрам останется. — Мне неизвестно, через какие ужасы жизни ты прошел, но… я знаю точно, что все люди разные. Ты не можешь судить обо всех одинаково. Пойми же ты, — он не выдержал и сорвался на крик. — Не все на этом свете хотят причинить тебе боль! Мир не против тебя! Ты должен бороться! Но не с людьми, а с самим собой, чтобы стать лучше! Куффен тяжело дышал от переполненных эмоций. Уж кто-кто, но он не отчаивался. Он склонил голову, в упор разглядывая пол. Он не хотел смотреть на Адриана. Боялся увидеть на его устах презренную насмешку. Но Агрест младший, напротив, замолчал, обдумывая его слова. А затем ответил с холодной серьезностью: — Мне наплевать, — Лука вопросительно вскинул бровь. — На тебя, твои слова, этот мир, людей и Маринетт… Единственный человек, который всегда меня понимал — это моя мать. Но свеча её жизни угасла. Её больше нет, — Адриан горько усмехнулся, ностальгируя. Потом устало потер переносицу, удивляясь своей откровенностью. — Свет в моей жизни потерян. Я грешен, как никто другой. Смысла быть лучше — нет. Поэтому я отказываюсь оправдывать свои поступки, и поступки других людей. Я буду продолжать играть в игры с этими ничтожествами, смешивая их с грязью до тех пор, пока не смешают меня. Брюнет изумленно приоткрыл рот, осмелившись поднять свой взор на Адриана, который в свою очередь продолжал смотреть в окно пустыми глазами. — Грязные игры. Это твое спасение? — Да… Сил на удивление или на что-то ещё не осталось. Губы парня перечеркнула улыбка, выражающая боль. Он так надеялся стать спасением Адриана. Донести до него истинную суть жизни, но… у каждого смысл свой. И если для Адриана свет во тьме — эти странные, такие непонятные и жестокие игры, то здесь уже ничем не помочь. Неожиданно для самого себя из груди брюнета вырвался истерический смех. Он заливался им, согнувшись пополам. И смеялся бы так до потери сознания, до боли в висках, если бы Адриан не позвал медсестер, которым пришлось физической силой выталкать Куффена из палаты. — Ну и кто из нас идиот? — спросил он, смотря на то место, где прежде стоял Лука. Словно разговаривая с той частицей, которая витала в воздухе после него. На улице по прежнему лил дождь как из ведра. Серое небо, пусть медленно, но верно отступало, и сквозь щели приветливо выглядывали лучи солнца. Насмеявшись в волю, парень зашагал в направлении, где в последний раз видел Маринетт. Поскольку он отдал свой единственный зонт ей, по его голове безжалостно барабанили капли воды. Тотчас мокрые волосы облипили лицо, тонкими струями стекая по скулам. Но больше всего его волновало не это, а то, что на месте, где сидела Мари, одиноко валялся его зонтик в раскрытом положении. Неспроста это. Впервые за то время, которое Маринетт бежала, она остановилась, чтобы отдышаться. Согнувшись пополам и хлопнув себя ладонью по коленке, из ее горла вырвался мучительный стон, когда ясность ума вернулась к ней, и она поняла, какую ошибку совершила. Она понятия не имеет, где находится. Она по прежнему на улице, ведь ее силуэт освещает слабый луч света. Всего один, но он пробивается сквозь темные облака, как бы тяжело ему не было. И Дюпен-Чен верила, что подобно этому лучу, она преодолеет все преграды, вставшие на пути. Дождь постепенно прекращался. Волосы почти пропитаны водой насквозь. Ботинки можно смело выбрасывать. Но это волновало девушку меньше всего. Главной её угрозой являлось то, что она находится непонятно где, и ее сюда заманили. Из этого можно сделать вывод, что кому-то от нее что-то требуется. Неизвестность пугала, но желание преодолеть все препятствия вспыхнуло в груди с неистовой силой, пораждая трепетную надежду. Уши Маринетт, как локаторы, уловили звук приближающихся шагов. Она молниеносно обернулась, безуспешно пытаясь различить несколько фигур в кромешной тьме. Наконец, когда они показались на свет, Мари хотела крикнуть, но вместо этого получился сдавленный писк. Она схватилась за сердце, словно у нее случился инфаркт. Ещё пару секунд назад она твердо верила, что справится с трудностями, но в самый ответственный момент уверенность покинула её, стоило взглянуть в лицо опасности и оценить ее масштаб. Она попятилась, до сих пор не веря своим глазам, и покачала головой, показывая этим жестом, что не может поверить. — Что происходит? Н-Натаниэль, что ты здесь делаешь? И почему держишь мою маму?.. — Растерянность как рукой сняло, когда на смену ей пришла злость и страх… за драгоценную для нее жизнь Сабин. — Отпусти её! Зачем ты заманил меня сюда?! Какие у тебя мотивы? — А не слишком ли много вопросов для начала? — невозмутимо спросил парень, ловко играя маленьким ножом в своих руках. Сабин стояла впереди, а он — сзади, и ему ничего не мешало буквально вонзить кинжал ей в спину. Но он этого не сделал. Смотря на Маринетт через плечо матери, он обворожительно улыбнулся, как в детстве, словно ничего страшного не происходит. Мари понимала, что в своем положении должна быть сдержанной и тактичной, чтобы не вызвать у Куртцберга очередную вспышку гнева, но она взорвалась. Хватит с нее игр. Отныне она не будет пешкой. Пришло её время дергать за нитки. — Какого ещё начала? Если ты хотел встретиться со мной, мог бы позвонить и договориться, а не устраивать это предложение. Мышка в клетке. Доволен? — она с вызовом посмотрела на него, уверенно расправив плечи и приблизившись на несколько шагов. — Вполне. Боюсь, ты бы не выделила мне минутку, если бы я позвонил, ведь ты у нас работаешь охранницей у молодого красивого бизнесмена. Зачем вспоминать старых товарищей, когда есть такие, как Адриан Агрест? Сказать, что Дюпен-Чен была в шоке, значит промолчать. Она нервно передернула плечами, не отрывая взгляда от рыжика. Он смотрел на нее не менее пристально, отчего сделалось не по себе. Одно дело смотреть на человека, а другое — выдерживать его тяжёлый насмешливый взгляд на себе. — Откуда ты все это знаешь? Может, объяснишь, наконец, что происходит. — Знаешь, Марине-ет, — он протянул её имя мерзким слащавым тоном, подставляя к горлу Сабин лезвие. Та покорно вытянула шею, словно идя навстречу; навстречу неизбежной судьбе. Маринетт медленно сглотнула, не понимая, какого вытворяет её мать. Почему не сопротивляется? — Я не красноречиво выражаюсь и предпочитаю действия словам. Поэтому просто смотри. Он сжал нож в руках, неспеша погружая лезвие в горло женщины. На шеи стали прорисововаться алые капли крови, стекая по лезвию и превращаясь в капли, падая на пол. Первые несколько секунд Дюпен-Чен смотрела как завороженная, но потом рывком подбежала к матери, но было слишком поздно: Натаниэль резко и сильно провел по шеи Сабин, окончательно разорвав нежную плоть. Кровь хлынула бурным потоком. Женщина рухнула на землю в лужу из собственной крови, издав последний вздох -- глухой и короткий -- едва слышимый. Но дочь услышала, и это защимило её душу. Она села на корточки, склонившись над бездыханным телом. Она закрыла рот ладонью, чтобы не закричать, но этого оказалось недостаточно. Она укусила себя за тыльную сторону ладони. Из горла рвался крик, но получился приглушенный зверинский рык. Она готова была рвать и метать. Плевать на кусочки прошлого, которые по-прежнему преследовали Маринетт в кошмарах. Сабин Дюпен-Чен совершила много ошибок, но она не сделала ничего настолько ужасного, чтобы вот так умереть. Как ничтожество. Она не заслужила такой смерти, хотя бы потому, что она мать двух детей. Чертовы воспоминания. Брюнетка схватилась за пульсирующие виски, судорожно потирая их. Ослепительная вспышка. Яркий свет, от которого машинально сжимались зрачки. Приходилось закрываться руками. Фотография, на которой не было искренних улыбок. Фальша. Младшая сестра, которой постоянно делала это. Вновь и вновь, словно это приносило ей удовольствие. Хотя, очевидно, так и есть. — Зачем? — сухо спросила она, встав. Она была рада, что голос не подвел её, и она изрекла свой вопрос вполне ровным тоном. Но дрожь в коленках… её не унять. — Зачем ты убил Сабин? — Твоя мать порочна. Она заслужила умереть, как соб… — Это не тебе решать, чёрт побери! Думаешь, что твое мнение самое правильное?! Нужно думать только так, как ты и никак иначе? Те, кто мыслят по-другому — враги? И такой мерзавец, как ты, ещё и про Агреста говоришь?! Да ты такой же, как и он! Нет, ты в сто крат хуже! — обрезала Маринетт, крича во всю мощь, надрывая голос. Кровоточит душа, сердце сжимается от боли, давно провалившись в ступни. Тело горит; горит от адреналина, что разгонял в жилах кровь. Кровь словно оживилась: забурлила, закипела, несмотря на то, что на улице прохладно. Если бы не этот миг, она бы вообще никогда не подумала, что её голос способен на такие высокие ноты.