***
В свою городскую резиденцию Сяо Цзинъюй прибыл уже после полудня и первым делом навестил своих тигров, нежившихся на зимнем солнышке. Одно из полосатых чудовищ тут же принялось тереться о его ногу, напрашиваясь на ласку. — Что, соскучился, Маумау? — спросил он и, наклонившись, подхватил его на руки. Слуга опасливо наблюдал за тем, как это чудовище удобно устраивалось на руках наследного принца. Вот же демоны, умеют притворяться ласковым, а глазищи так и сверкают. Зазеваешься — когти выпустит и всё. Только его высочество ничего понимать не хочет, любит привечать опасных тварей. Бродяг вчера этих тоже распорядился, как дорогих гостей принять. Куда катится этот мир? — О, ты уже здесь, Бохай? — спросил принц, продолжая гладить котика, — Рассказывай, что нового? Поклонившись, слуга с достоинством отчитался, старательно заменяя в своей речи «бродяг» «молодыми господами». -… сейчас они тренируются в саду у гостевого павильона. — Прекрасно, передай им, что я велел никуда не уходить, — с улыбкой велел он, всё так же продолжая гладить это опасное чудовище, довольно выпускающее когти, — а сейчас я бы хотел увидеть седьмого брата. Где он? — Вернулся в свои покои после упражнений в стрельбе из лука, — поджав губы, ответил слуга. На душе у наследного принца было неспокойно, потому он и зашёл навестить котиков: набраться решимости для очень непростого разговора. За последние три года он многому научился. Например, отходить в сторону и обдумывать происходящее. И, в отличие от прежнего прямого и честного мужчины, он стал слишком расчётливым и жёстким. Поэтому он даже не пытался помешать сяо Шу делать глупости и выплёскивать своё отчаяние. Попытки помириться с семьёй закончились, как он и предполагал тем, что вместе с ним в этом доме оказались и трое учеников Линь Се. Сяо Цзинъюй сожалел о том, что позволил братишке пройти через это, но только так он смог окончательно подтвердить свои догадки и понять, что же произошло на самом деле. Как бы сильно он ни хотел защитить братьев, не было никакой возможности совсем оградить их от боли и потрясений.***
— Что это? — спросил Цзинъянь, когда Линь Шу поклонился и протянул на вытянутых руках сложенный вдвое лист бумаги. Ответа не последовало, потому Цзинъянь развернул лист и прочитал написанное сам. Эти иероглифы Линь Шу старательно выводил на бумаге, пытаясь распробовать слова на вкус и привыкнуть к ним. — Су Чжэ[4]? — переспросил седьмой принц, чувствуя, как его прошибает озноб. Ему совсем не понравилось то, о чём он подумал. — Это — моё новое имя, ваше высочество, — подтвердил его догадку Линь Шу. — Вы должны узнать его первым. Всматриваясь в иероглифы, Цзинъянь увидел то, что понравилось ему ещё меньше. Он увидел именно то, на что сяо Шу убил всё утро и множество листов бумаги, стараясь выбрать имя, которое бы напоминало о том, что к прошлому нет возврата. Взять новое имя в такой ситуации было разумно, Цзинъянь понимал это. Семья Линь отреклась от сына, считая что своим недостойным поведением во дворце он прогневил предков и нанес оскорбление правящей семье. В таких случаях сам император может придумать насмешливое, издевательское имя, которое человек будет вынужден носить до конца своих дней. По счастью император Сяо Сюань принял доказательства, собранные наследным принцем и поверил свидетельству принца Цзина, а не проходимцам, пытавшимся выбить из друга ложное признание, после того, как императрицу обманом убедили заключить его в дворцовую тюрьму. И хоть семья Линь сочла сам факт подозрений в измене позором, государь не стал даже упоминать о смене имени для Линь Шу, желая дать им возможность остыть и передумать. Цзинъянь не стал спорить. Раз сяо Шу нашёл в себе мужество смириться, значит, так тому и быть. — Хорошо, — сказал Цзинъянь, аккуратно сворачивая лист бумаги обратно. — Теперь на людях я буду называть тебя «брат Су». Как бы тебя ни звали, это ничего не меняет. Линь Шу невольно улыбнулся, чувствуя, как душа снова начинает оттаивать. И, пока это тепло не успело поколебать его решимость, он озвучил ещё одно своё решение. — Ваше высочество, ваш слуга был слишком неразумен. Он не может больше оставаться вашим телохранителем. — Сяо Шу! — Это уже стоит вам слишком дорого, а будет ещё хуже… ни вы, ни наследный принц не сможете восстановить отношения с главнокомандующим… — Ты же знаешь, что это не имеет значения! — Имеет… мои братья — они же были его учениками. Если сейчас уйти, вы сможете сказать, что я привёл их обманом… Цзинъянь закатил глаза. Внезапно до него дошло… — Без них бы ты не вернулся? Линь Шу побелел, но выдержал взгляд. — Вчера я наконец понял, насколько осложняю вашу жизнь своим присутствием. Я должен был уйти с самого начала, но думал только о себе. Как должное принимал вашу помощь, цепляясь за прошлое. Я опомнился только когда братья покинули учителя. Мы много раз вместе рисковали жизнью. Как я могу их подвести? И как мы все можем оставаться здесь? Если я уйду, всем будет лучше, ваше высочество! Цзинъянь вовсе не хотел сдаваться под напором речей сяо Шу, казавшихся ему полным бредом. Но слова никак не приходили на ум, ему казалось, что пока он мучительно соображает, что же сказать, неугомонный друг отвесит ещё один из своих дурацких поклонов и уйдёт в закат. — Это примерно то, что я и думал увидеть. С каких пор ты стал таким предсказуемым, братишка? — саркастически усмехнулся Цзинъюй, заходя в комнату. Цзинъянь с облегчением вздохнул. Что бы ни засело в голову Линь Шу, старший брат всегда мог с этим разобраться. Поэтому он вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо лист и протянул его брату: — Это — новое имя моего телохранителя, — и, показав кулак сяо Шу, добавил: — Я тебя никуда не отпускал! Прочитав иероглифы, Цзинъюй увидел знакомое по рассказам Юйцзиня имя и почти не удивился. — Что ж... понимаю, — кивнул он. — Цзинъянь, твой старший брат хоть когда-нибудь ошибался? — Ну… — задумался седьмой принц, но так и не нашёл подобного случая. История с поединком была не в счёт. Да, они поспорили перед государем, но этот спор и последующий поединок помогли расшевелить сяо Шу, который почти застыл в своём горе. Цзинъянь научился читать между строк и понимал, что будь старший брат действительно против, он мог просто выгнать его из тронного зала или отчитать, а не предлагать испытание. Напротив, если раньше наследный принц был рад тому, что отец-император недооценивает племянника, а значит, не видит в нём ещё одной угрозы, исходящей от дома Линь, то теперь, когда братишка утратил своё положение, этот поединок стал последней возможностью для него предстать перед государем, продемонстрировать способности и получить его покровительство в будущем. Цзинъюй не обманывался по поводу "любви" отца к племяннику. После отречения сестры тот забыл бы о его существовании сразу по завершении этой аудиенции. А так, он наконец разглядел то, что всегда было перед его носом и о чем ему неустанно твердили многие. Вряд ли император упустит теперь возможность приблизить к себе талантливого простолюдина, когда появится случай. Кроме того, наследный принц осторожно присматривался к евнуху Гао, воплощённой совести государя: его поведение часто выдаёт внимательному наблюдателю, если государь делает что-то, от чего Гао Чжаню будет трудно спать по ночам. И в этот раз он так старался быть незаметным, что это бросалось в глаза. — Всё правильно, Цзинъянь. Давай-ка я понятнее изложу причины, которые заставляют Су Чжэ так одержимо хотеть нас покинуть. Правда в том, что человек может менять имя хоть каждый день. Даже внешность изменить можно, как я слышал. Но вот изменить своё сердце, при всём желании — невозможно… вот почему его так заботит наша ссора с его отцом: он не может его возненавидеть и хочет, чтобы кто-то из нас мог оставаться с ним рядом. — Что? — недоверчиво переспросил Цзинъянь, но по тому, как предательски заблестели глаза сяо Шу, он понял: брат не ошибся и в этот раз. Он вспомнил, как дядя учил его стрелять из лука и насколько был терпелив с ним. А сяо Шу радовался тому, как они проводят время втроём, даже не думая ревновать: «Видишь, это совсем не сложно! Меня он точно так же учил!» — Ты боишься не того, что если останешься рядом, дядя Линь Се не примет этого. Ты просто не хочешь причинять ему вред. Я правильно понял? На миг отвернувшись, Линь Шу с вызовом посмотрел ему в глаза. Ответ был бы излишним. «И что с этим делать?» — подумал Цзинъянь, понимая, насколько безнадёжной стала эта ситуация. Цзинъюй неожиданно улыбнулся: — Я знаю Линь Се дольше, чем кто-либо из вас. Он может быть грубым, упрямым и несдержанным, но вот мелочным и жестоким он не был никогда. Так с чего бы это ему понадобилось посреди зимы забирать одежду у своих учеников? Мы оба знаем, как сильно он ими дорожит. Повисла небольшая пауза. Остекленевший было взгляд Линь Шу стал проясняться. Цзинъянь нахмурился, ожидая, что брат немного прояснит свою мысль. — Спрошу по-другому. Брат Су, куда бы ты направил свои стопы, присоединись к тебе друзья одетыми? Как по-твоему, военачальник, который ненавидит впустую рисковать солдатами и всегда во главу угла ставит ответственность за их жизни, способен просчитать действия того, кто думает так же? Теперь и Цзинъянь стал понимать, о чём речь. Разумеется, мальчишкам было не привыкать к холодам. Даже лекарь сказал, что ни ребята, ни сяо Шу, не подхватили на морозе даже насморка. Но как далеко даже самый закалённый воин уйдёт зимой в одном нижнем белье или в лохмотьях? Кстати о лохмотьях… Хлыст изорвал одежду, а на теле следов от него нет… Проведя столько времени на холоде и без сна, Линь Шу не чувствовал своё тело, кроме того, он был тогда слишком зол и разочарован, чтобы заметить, что это было не избиение, а хитрость… И сейчас он недоверчиво приподнял рукав, осматривая предплечье, где точно должен был остаться след. Но его не было! — А к чему такие сложности, если он мог просто не прогонять сяо Шу? — ворчливо спросил Цзинъянь. И тут же запнулся. По тому, как резко потемнело лицо старшего брата и побледнел его друг, он всё понял без слов. Помирившись с сыном, Линь Се опять превратил бы его в заложника. А властный и ревнивый император продолжил бы играть его жизнью, чтобы сломить дух своего военачальника. И это - после того, как сяо Шу едва не погиб во дворце! Все эти годы братья и семья Линь верили, что постепенно смогут убедить императора ослабить хватку, но… получается... неужели государь настолько одержим властью, что готов презреть узы крови?