Мёртвая музыка

Мочи-чан поначалу показалась Савамуре самым простым фантиком. Фантиками в то время называли людей, которые ничего не смыслят в музыке, в стиле и в роковой субкультуре, но всеми силами пытаются сделать вид, что понимают. Таких людей было большинство, и они раздражали. Когда они впервые встретились, Савамура подумал о ней именно так, но чем больше проходило времени, тем чаще он начинал замечать, что ошибался. Лето в тот год было ужасно жарким. Воздух горел. Кондиционеры не справлялись. И днём, и ночью негде было спрятаться от морящей духоты. В тот вечер во время проигрыша новой песни у Савамуры случился тепловой удар. Особо он ничего не помнил из того, что было на сцене. В один миг всё расплылось и потемнело, а потом он уже проснулся с холодным полотенцем на лбу, лёжа на коленях Курамочи. Она внимательно и долго смотрела на него, будто съесть собиралась, и только когда Савамура осознал и подпрыгнул, воскликнула: — О, ты проснулся. — И потянулась за стаканом с водой. Это был первый раз, когда на короткий миг, но он воспринял её, как женщину. Он словно впервые увидел её — хрупкую, худенькую, с желтоватыми глазами и маленьким ртом, с мягкими бёдрами и тонкими запястьями. Она была такой лёгкой и нежной, что Савамура вдруг почувствовал себя радом с ней неуклюжим, нелепым медведем. Это была одна секунда, и она стала причиной больших проблем. Чем ярче и горячее становился июнь, тем чаще Савамура начал звонить домой. Из городской службы связи, из телефонов-автоматов, днём, а бывало и ночью — в те моменты, когда начинал забывать, что в Нагано его кто-то ждёт. Кто-то, кто обещал верить в него и не предавать. Кто-то, кому он пообещал то же самое. Но в три-четыре часа утра, когда жара ненадолго отступала, в это предрассветное время, когда в телефонах автоматах звучали только короткие гудки, а городская служба связи была закрыта, в это время ему ни за что нельзя было находиться рядом с Курамочи. Он звонил домой весь июнь. Он звонил домой весь июль. В августе — перестал. Жара начинала спадать, а внимательный и пристальный взгляд Курамочи будто бы подталкивал к откровениям. Однажды вечером они остались в студии последними и разговорились. Савамура перебирал аккорды, пытаясь настроить старую гитару и вдруг сказал: — Я ведь просто пытаюсь понять, кто я. Может, мне самому никогда не понять этого, но возможно кто-то другой поймёт меня через мою музыку. И может быть, узнает меня намного лучше, чем я сам себя могу узнать. Курамочи ничего не ответила и задумалась. — Ты выбрал музыку, чтобы говорить через неё, хотя твоя семья не поддерживает тебя, — проговорила вдруг она, отведя взгляд. Савамура слабо улыбнулся. — Так уж вышло, что я люблю музыку так же сильно, как и свою семью, — пожал плечами он. Курамочи покачала головой. — Ты говоришь через музыку, но самые близкие люди не слушают её, а значит, и тебя не слышат. Это как биться в глухую стену. Тебе придётся либо изменить способ, либо сблизиться с людьми, которые будут тебя понимать. Савамура вдруг погрустнел и замолчал. Он сам не раз задумывался об этом и прекрасно понимал, что его жизнь состоит из двух исключающих друг друга элементов, но никто ещё ни разу так прямо ему не говорил, что рано или поздно придётся выбрать что-то одно. — Хотя в каком-то смысле у меня в семье то же самое. Мы с отцом, как будто на разных языках разговариваем. Наверное, так у всех, — она ненадолго замолчала. — Знаешь, когда я впервые услышала, как ты поёшь, сразу всё поняла. Это было так странно и круто одновременно! Со мной ещё никогда такого не было… Мне не нравится слушать музыку в записи — в записи я её не понимаю. Только когда вижу, как человек поёт, как меняется его выражение лица, взгляд, только тогда понимаю, что он чувствует и что он хочет сказать. Но из всех концертов, на которых я побывала, только на ваших я словно бы нашла частичку себя. Может быть, это только я вижу, но почему-то мне кажется, что, если ты продолжишь, у тебя обязательно получится, Савамура-кун. Курамочи долго пронизывала его взглядом, а Савамура вдруг подумал, что она — как чёртова ведьма! — вдруг взяла и все его мысли, всю душу вывернула наизнанку. И его начал охватывать какой-то неотвратимый ужас. Он практически отбросил гитару, встал и надел куртку, вдруг сказав: — Уже поздно, Мочи-чан. Нам надо поторопиться, скоро поезда перестанут ходить. Курамочи потянулась за курткой, ничего не сказав. Савамура так торопился, будто хотел как можно скорее сбежать отсюда. Он уже был у выхода, когда Курамочи только направилась туда, и невольно выключил свет раньше, чем она успела дойти. Из-за этого, пусть случайно, но в какой-то момент она оказалась слишком близко и стукнулась носом в его плечо. — Ой, извини. Ничего не видно. Савамура знал, что сейчас должен открыть дверь и выйти, но вместо этого он застыл и прислушался к шороху дыхания практически рядом со своим ухом. Казалось, Курамочи смеётся. — Так мы точно опоздаем, — сказала она. — А? Да… — протянул он, но с места не тронулся. А потом вдруг поддался вперёд и наугад нашёл её губы. После непродолжительного, но страстного поцелуя опустился, обнял её колени и сказал: — Курамочи, я не могу так, я не должен… Курамочи нежно погладила его по голове и ответила: — Я знаю. В ту ночь последний поезд уехал без них.