POV Катя Пушкарева.
Это было совершенно новое, никогда ранее мной не испытанное, не менее сильное, чем любовь, но совершенно разрушительное чувство — ненависть. Как-то так получилось, что прежде я его не испытывала по отношению к людям, вот молоко с пенкой люто невзлюбила, не говоря уж о киселе, а чтобы живых «человеков»… Нет! Даже Сашку я раньше не ненавидела, а просто испытывала некоторую брезгливость, злость, недоумение и жалость, да-да, жалость. Ведь если человек ведет себя, как настоящий моральный урод, это значит, что у него самого серьезные проблемы с восприятием жизни, что он сам не живет, а только обозначает жизнь, что он не знает ни радости, ни настоящего счастья. Я даже не думала, что умею ненавидеть, но когда я вспомнила Павла Олеговича, только-только начавшего приходить в себя после сложнейшей операции, еще очень слабого, но так радовавшегося и за нас с Андреем, и за первые успехи «Zimaletto», когда представила, как Сашка звонит ему, как пытается добить раненого, у меня даже в глазах от ненависти потемнело. Захотелось разорвать Воропаева собственными руками. Слава Богу, рядом был Колька, помог справиться с приступом ярости, и все же я рада, что оказалась способной возненавидеть, потому что в гневе стерлись границы, и если раньше я всего лишь хотела защитить дорогих мне людей и восстановить справедливость, если раньше у меня и мысли о мести Сашки не было, то в тот момент, когда я его возненавидела, я поняла Ромку, поняла его желание наказать Воропаева за все, что он натворил. И мне уже вовсе не казалась абсурдной мысль, что этого гада можно не только нейтрализовать, но и наказать его так, чтобы он всю оставшуюся жизнь думал только о том, как спасти свою задницу, и не мог уже никому и никогда навредить. По дороге на работу меня трясло, как в лихорадке. Я понимала, что должна успокоиться, но у меня ничего не получалось. Спасибо судьбе, что послала мне такого друга, как Колька. Он, кажется, знал меня лучше, чем я сама себя. — От того, как убедительна ты будешь, — вырвал меня из мандража голос Зорькина, — зависит весь наш план, Катюха. Так что ты уж не подведи. — Чем это я могу тебя подвести? — Не меня, а нас всех. И Павла Олеговича, и Ромку с Кирой и Андрея, между прочим, тоже. Если Сашка заподозрит подвох, если всего лишь на секундочку усомнится в тебе, то все пропало. Запомни, он не дурак, да, болван, недоучка не понимающий, что знания за деньги не купишь, как диплом, но далеко не дурак, а его «чуйке» может позавидовать ищейка. Так что ты либо спасаешь всех, либо губишь. Я успокоилась, как по мановению волшебной палочки, Колька вовремя воззвал к моей совести. — Позолоти ручку, яхонтовая, — раздалось справа, я повернулась и расплылась в улыбке, потому что и цыганка мне улыбалась. Впервые! — Ой, как хорошо, что вы появились, — вскрикнула я, в последнюю секунду задавив в себе желание поздороваться. — Мы теперь все, ну, или почти все о вас знаем. И очень постараемся вам помочь. И вам и себе. — Вот и ступай смело, милая, я пригляжу за тобой, и за нашим брандыхлюстиком пригляжу. И помогу в нужную минуту. Так и знай, я все время буду рядом с тобой, ничего упырь тебе сделать не сможет, даже коснуться твоей руки, сам обожжется. — Как Квиринус Квиррелл не мог коснуться Гарри Поттера*? — рассмеялась я, совершенно уже успокоенная. — Не понимаю, о чем ты говоришь, девочка, но помни, с тобой мой оберег. — Зора исчезла. Колька, как всегда, в момент встречи с цыганкой, остолбенел. — Зорькин, ты идешь? — окликнула его я. — У нас куча дел. — Подождет твоя куча, давай детально повторим наш план…POV Николай Зорькин.
Дверцы лифта распахнулись на административном этаже, и перед нами открылась пренеприятнейшая картина: Воропаев метался возле ресепшена, словно его задницу смазали скипидаром, при этом орал на Тропинкину, как последняя истеричка. — И где они? Потапкин мне уж когда доложил, и что? Сколько времени нужно лифту, чтобы подняться на двенадцатый этаж? Час? День? Неделю? Где Пушкарева? — Александр Юрьевич, — Катька подошла с стойке, словно королева, — почему вы кричите? — Я пыталась объяснить, — сказала Маша, утирая слезы, — что работает только один лифт, внизу очередь, как только ты сможешь, так и поднимешься, но… — Катерина, — перебил секретаршу Сашка, — ко мне в кабинет. Ты, Зорькин, тоже. — Вот как? А у вас есть свой кабинет в «Zimaletto»? — очень натурально удивилась подруга. — Есть! С сегодняшнего дня я — президент этой компании! — Воропаев выпрямил спину и задрал нос. — Так что прошу вас обоих пройти в мой президентский кабинет. — А когда был Совет директоров? — на голубом глазу спросила Катюха. — Или вы получили заверенные нотариально голоса членов Совета, отданные в вашу пользу? Видите ли в чем дело, Александр Юрьевич, в уставных документах, пункт два-дробь три, очень четко сказано, что президент может быть выбран только членами Совета директоров и только на собрании, на котором возможно чье-то отсутствие при наличии кворума, но тогда отсутствующий должен прислать нотариально за… — В компании чрезвычайная ситуация! — взревел Сашка. — Бывший президент отсутствует, двое из членов Совета больны, еще один арестован… — Как арестован? Кто? — и снова Катьке можно было ставить пятерку по актерскому мастерству. Она так удивилась, словно и не она придумала объявить Ромку арестантом. — Малиновский, за распространение марихуаны, — вот же гадина, сказал это так громко, чтобы все слышали, прекрасно зная, что это ложь. — И что вы прикажете мне делать? Я должен спасти «Zimaletto», это дело всей жизни моего отца. Именно поэтому я и стал президентом! — СкОрее, назначИл сЕбя презИдентом, а не стал! — Милко вышел в холл, скорчив такое лицо, словно его преследовал отвратительный запах. Увидел Катьку, подошел, обнял ее, чмокнул в щеку, при этом Воропаев скорчил рожу, будто заразился от Вукановича обостренным обонянием. — СашЕнька, из тЕбя тАкой же презИнент, как из дЕрьма пуля. А про Ромку и марихУану я так тЕбе скАжу, это скОрее ты обкУрился, чем он распоро… тьфу, распротрОнял. Короче… Я увОльняюсь, и Катеньку забИраю. ПОйдем, душа мОя, от сЮда, мы с тОбой всЕгда рАботу сЕбе нАйдем. И мужа дрУгого тЕбе нАйдем, этОт пусть целуЕтся с кем захочЕт. — Милко, миленький, не увольняйся, пожалуйста, — громко сказала Катюха и шепнула ему на ушко: — пока ничего не предпринимай. Я прибегу в мастерскую, как только смогу. Поговорить нужно. — Что ты его упрашиваешь? Таких модельеров, как он, по сто на квадратный метр, — хмыкнул Сашка. Вот тут Пушкарева и пошла в атаку, да как! Любой танк бы позавидовал. — Значит, решили утопить «Zimaletto»? Не выйдет, я не позволю! Вы правы в одном, давайте пройдем в президентский кабинет, не стоит всем слушать, что я вас скажу. Потом позора не оберетесь, а вы, какой-никакой, да все же член… — Катька умышленно сделала паузу, — Совета директоров. — Затем решительно отправилась в приемную, я пошел за ней. — Коленька, нам нужно поговорить с Александром Юрьевичем наедине, ты уж прости. Сашка еще с минуту стоял с открытым ртом, а затем как-то невесело побрел в «свой» кабинет.POV Катя Пушкарева.
Это хорошо, что Сашка где-то замешкался. Я вошла в кабинет и сразу села в кресло Андрея, заранее обозначая Воропаеву, кто тут главный. Не знаю почему, но я была совершенно спокойна, может, чувствовала поддержку Зоры, а может, слишком ненавидела Воропаева, чтобы бояться его. — Александр Юрьевич, — как только он вошел в кабинет, начала я, — вы правы, в компании введено чрезвычайное положение, в связи со срочным отъездом Андрея Павловича. Но!.. Во-первых, «Zimaletto» не осталось без президента, вот, посмотрите копию, нотариально заверенную копию документа, в котором господин Жданов на время своего отсутствия назначает исполняющими обязанности президента меня и Романа Дмитриевича, согласно пункту устава два-дробь восемнадцать. И даже собирать Совет ему для этого не нужно было. — Вы хотите сказать, что вот эта бумажка, — Сашка потряс копией, — имеет законную силу? — Без сомнения. Вы можете пригласить юристов компании и проконсультироваться. — То есть, иными словами, вы сейчас президент? — Нет, я и Роман Дмитриевич исполняем обязанности президента. Простите, у меня неотложное дело, — я демонстративно нажала кнопку селектора. — Николай, немедленно выясни, в каком отделении милиции находится Малиновский и пошли юристов ему в помощь. — Я не позволю тратить деньги на юристов компании на преступника, — попытался помешать мне Сашка. Видно, я прекрасно играла свою роль. — Вы сможете поднять этот вопрос на Совете. А сейчас дослушайте меня. Про «во-первых» я вам уже все сказала… Во-вторых, ваша подпись не завизирована ни в одном банке, вы понимаете, что это значит? — Что я не могу совершать ни одной банковской операции? — с ужасом спросил Сашка. — Вот именно! Причем не только банковской. Вы вообще никаких операций проводить не можете. Вы — никто без полномочий, выданных банком. Наступил очень-очень важный момент, все нужно было сделать тонко и точно. Если Сашка сейчас поймет, что это я вкладываю в его голову мысль о Коле, то он ни за что не заглотает наживу. — Даже Зорькин может подписывать любой документ, как финансовый директор, даже у него есть такое право. А у вас — нет! Стало быть, Милко был прав, из вас президент, как из де… — Довольно, Катенька, — Воропаев стал чернее тучи. — И вы мне помогать не станете, я правильно вас понял? — Можете ни секунды не сомневаться в этом. Вы последний человек на земле, которому я стала бы помогать, даже если бы вам нужен был стакан воды, то и тогда вы его не получили бы из моих рук, а уж помогать вам в подлости? Никогда. — Хорошо, тогда давайте поговорим совсем о другом. — О чем же? — О вас. — Обо мне? С вами? С какой стати? — Потому что я вас люблю, Катенька. Я очень серьезно настроен по отношению к вам. Если хотите, я даже жениться на вас могу. Я захохотала, честное слово, мне даже играть не пришлось веселье, мне действительно стало смешно от слов этого индюка, предположившего, что брак с его высочеством, это предел мечты любой женщины. — Почему вы смеетесь? Запомните, Катя, вы такого, как я больше нигде не найдете. — Я такое, как вы, и искать не стану. Мне такое, как вы, не нужно. — А говорите обо мне в среднем роде, намекая на дерьмо, да? — Почему, намекая? — снова засмеялась я. — Никаких намеков, все очень честно и прямо. Да, я считаю вас дерьмом, Александр Юрьевич. Ну, зовите свою сестру, что же вы растерялись? Пусть она меня еще раз попытается уволить. Только запомните, на этот момент это я могу ее уволить, а не наоборот. — Вы знаете, Катя, я тут грешным делом подумал… — А головой не пытались думать? Иногда помогает, — продолжала издеваться я, доводя Сашку до критической массы взрыва…