POV Зора.
Хотелось бы сказать: слава Богу, второе условие выполнено, да проговориться боюсь. Зима уж когда соединилась с летом, а «J» и «М» с «К» соединить все никак не получалось. Мне ведь лет пять назад тоже казалось, что удалось «М» связать с «К», ан нет, ничего у меня тогда не вышло. Видать рано я радоваться начала. Как девка забрюхатела, так я и решила, что дело сделано, а того не учла, что в ней кровь «V» колобродит. Дура я дура, по перворяду нужно было пускать другую пару. Вторую деву искала уже с пристрастием, не один десяток девиц отмела, а нашла такую, как надо. Царицу нашла! Катерину! Ай, девочка, ай, умница. И верной оказалась, и смелой. Это ж какой характер нужно было иметь, чтобы сказать, как отрезать, никуда, мол, не уйду, и о себе все-все рассказать без утайки? Железный! А уж когда она сама заявила: «Давай жить сегодня, завтра может быть поздно», я сразу поняла, что такая не отступит. Ежели полюбила, так навсегда. Такая горы свернет, а соломкой дорогу любимому выстелет, что б без ухабов и ямочек шел. Да и «J» парень, что надо. Вон как Катеньку свою бережет, пылинки с нее сдувает. По всему видать, быть второму условию выполненным. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.POV Андрей Жданов.
Какой ужасный… Нет, какой прекрасный… Черт, так сразу и не скажешь, какой сегодня выдался день! Единственное, о чем можно говорить с уверенностью, так это о том, что день сегодня был невероятно трудным, но сна не было ни в одном глазу. Да и жалко было времени на сон. Кто знает, сколько у меня впереди мгновений счастья, когда можно просто молча прижимать к себе расслабленное спящее тело Катеньки и смотреть на нее, и вспоминать то, что было, и мечтать о том, что будет, и млеть от умиления и гордости за ее смелость и честность? Никто не знает. Вот проснется Катюша, расскажу ей все, никакого выхода мы не найдем, и придется мне жениться на Кире. И что тогда? А тогда — все, тогда никогда не будет в моей жизни таких вот счастливых минут, я больше уже не смогу прижимать к себе расслабленное спящее тело Катеньки и смотреть на нее, мечтать о том, что будет, и млеть от умиления и гордости за ее смелость и честность. Потому что ни за что не соглашусь сделать ее любовницей. Это банально, это пошло, а самое главное, моя любимая девочка достойна ходить с гордо поднятой, а не с опущенной повинной головой и клеймом прелюбодейки. — Не отталкивай меня, не надо, пожалуйста. Давай жить сегодня, завтра может быть уже поздно, Андрюшенька. — Я не хочу сделать тебя несчастной, Катюша. — А отказавшись от меня, ты делаешь меня счастливой? — Нет, но… — Не надо никаких «но», Андрей. Все эти «но» никогда еще никому не помогали, зато очень часто мешали. Послушай меня, пожалуйста. Я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты стал первым мужчиной в моей жизни. — Даже если не сумею остаться единственным? — Даже если не сумеешь остаться единственным. — Ты понимаешь, что будет с твоей репутацией, если мне все же придется жениться на Кире, и мы уже никогда не сможем быть вместе? — Андрюша, я замужем! — Катя прищурила глаза и нервно рассмеялась. — Представляешь, что будет с моей, а главное с Колькиной репутацией, если я останусь девственницей после развода? — тут она так заразительно захохотала, что и я невольно улыбнулся, хотя мне было совсем не смешно. — Так что ты просто спасаешь честь моей семьи, — и вдруг погрустнела, даже слезинки заблестели на ресничках. — Другое дело, если я тебе не нужна. Тогда я, конечно, не стану тебе навя… — Как это, не нужна? — Перебил я ее первым нежным, в одно касание, поцелуем. — Как это, не нужна? — Я снова коснулся губами ее губ. Она чуть приоткрыла рот и вся подалась ко мне. — Только ты мне и нужна, Катенька, — прошептал я, и наконец, поцеловал ее по-настоящему. Боже! Это было волшебно, и так ярко, что, кажется большего уже и не нужно было. — Только ты, больше никто. — Правда? Ее, залитые слезами глаза, широко распахнулись, и она посмотрела на меня недоверчиво и в тоже время с надеждой, словно маленький ребенок, которому никогда не давали сладкого и вдруг протянули конфету. — Да, это правда. — А ты не будешь на меня сердиться? — За что? — За то, что я очень боюсь и стесняюсь. Это у меня впервые. — А ты на меня? — А на тебя-то за что? — улыбнулась Катенька. — За то, что я тоже очень боюсь и стесняюсь. У меня это тоже впервые. — Не обманывай. Никогда не поверю, что у тебя раньше не было… — она смутилась, покраснела, но все-таки закончила фразу: — секса. А как же серебристые пакетики? Это же твоя квартира. — Я не вру, Катенька. У меня это тоже впервые. — Что? — Я впервые с любимой женщиной. Раньше я даже не подозревал, что умею любить. Я впервые с… — теперь уже я замялся, и Катя пришла на помощь. — С девственницей? — Да. Я впервые в жизни хочу любить и быть любимым, а не заниматься с… — А давай вместе бояться, — перебила меня Катюша. — Вместе даже бояться не так страшно, правда? — Давай лучше вместе ничего не будем бояться. Договорились? — Да. — И стесняться вместе не будем, ладно? — А если стыдно? — Где стыдно? — Я медленно-медленно начал снимать с нее свитерок, целуя каждый новый, обнажившийся, участок кожи. — Ну, где стыдно? Здесь? Или здесь? — Руки тряслись, когда я расстегивал бюстгальтер. — Или здесь? — Я почти ослеп при виде упругой девичьей точеной белоснежной груди. — Ты меня любишь? — Люблю, — на выдохе едва слышно произнесла Катя. — Я тоже тебя люблю. Очень люблю. Господи, сколько их было… Блондинок, брюнеток, шатенок, рыжих; красивых и очень красивых; страстных, как кошки, и разыгрывающих страсть. Разных. Не нужных. Чужих!.. Я и имена-то их не помню, не только чем они отличались друг от друга. Я просто с ними трахался, удовлетворялся и удовлетворял, поддерживая реноме полового гиганта и секс-машины. Сейчас все было по-другому. Сейчас все было впервые и навсегда! Даже если мы не найдем никакого решения, и я женюсь на Кире, я все равно не смогу быть ей мужем. У меня ничего не получится никогда и ни с кем, кроме Катеньки. Теперь я знаю разницу между любовью и сексом. И никто мне не нужен, кроме этой маленькой, застенчивой, трогательной, трепетной, невинной и такой развратной девчонки, спящей в моих объятьях. — Андрюша, проснись, я все поняла. — Катя внезапно села, словно не она секунду назад спала крепко-крепко. — Я не сплю. Что ты поняла, солнышко? — У Киры не было выбора. — Что? Ты о чем? — Помнишь, она сказала, что все ее жертвы будут напрасными, и она будет самым несчастным человеком в мире, если Ромка расскажет тебе о них. Помнишь? — Помню. Но почему ты… Ты не спала, думала? — Я спала, но в голове все время крутилась эта фраза. И я все поняла. — Что ты поняла, Катенька. — Кира выбирала между жизнью еще не рожденного ребенка и Ромкиной. Понимаешь? — Ты хочешь сказать, что Ромке угрожала опасность? — Нет, не опасность, намного хуже, над ним дамокловым мечом висела смерть. Если бы Кира отказалась делать аборт, Юрий убил бы Романа. — Катюша всем телом прижалась ко мне. — Господи, девочка, ты вся дрожишь. — Мне страшно, как будто мы встретились с дьяволом, — она посмотрела на меня, ставшими от ужаса совсем черными, мерцающими каким-то потусторонним светом, глазами. — Я сейчас принесу тебе попить. Хочешь? — Нет, я боюсь оставаться одна. Знаешь что? — Что? — Андрюша, я уже не усну, ты тоже не спишь. Давай попьем чай, и ты мне расскажешь, о чем ты говорил с родителями. — Сейчас? Среди ночи? — Да, сейчас, если можно. Нужно же искать выход, и чем быстрее я все узнаю, тем лучше. Мы пошли в кухню, я согрел воду и заварил чай, а Катенька все это время о чем-то сосредоточенно думала, сидя на диване с подобранными под себя ногами. — Кира не стерва и не сволочь. Она жертва, самая большая жертва во всей этой истории. Знаешь почему? — Почему? — автоматически спросил я. — Тебе с сахаром? — Да с сахаром, и побольше, силы нужны… Потому что ей проще было демонстрировать, что она стерва и сволочь, ей проще было сделать так, чтобы ее возненавидел любимый человек, чем подвергнуть его опасности. Ты это понимаешь? — Возможно, ты права. Только ты ведь не знаешь всего, а вдруг твои выводы преждевременны? — Так расскажи! — Хорошо. Было три часа ночи, я очень устал, а от Катиного заявления у меня вообще голова пошла кругом, может поэтому весь остальной мой рассказ больше походил на выписку из протокола, чем на обстоятельный и подробный пересказ разговора с родителями. — Начиная с июня девяносто седьмого не проходило дня, чтобы Воропаев-старший не предлагал отцу партнерства в том или ином виде. То он пытался всучить папе беспроцентный кредит на выпуск новой коллекции, то настаивал на соучастии в закупке тканей, то… В общем, фантазия его была безгранична. Но отец, прекрасно понимая, с кем он имеет дело, неизменно отказывался и от помощи «друга», и от всяких, кроме банковских, кредитов. — Естественно, Павел Олегович не мог не понимать, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — вылетело у Катюши, но она тут же шлепнула себя по губам. — Прости, перебила. Рассказывай дальше. — Так продолжалось около трех лет. И вот однажды, где-то в конце декабря девяносто девятого, Юрий пришел к родителям с совершенно неожиданным и принципиально новым предложением. — Он предложил купить энное количество акций «Zimaletto» с тем, чтобы отдать их назад, но уже как приданное Киры? Да? — Катька, — искренне восхитился я, — у тебя же не голова, у тебя Дом Советов! Да! Именно так! Папе предложили Киру в качестве невестки, и энное количество его же акций в компании. Правда вначале их нужно было продать Юрию. — И? — Первым делом мама позвонила Кире, спросила ее, знает ли она, что выставлена на торги. — И что она ответила? — Кирюша рассмеялась, потом расплакалась и попросила маму встретиться с ней наедине. — Кира все рассказала Маргарите Рудольфовне? — Нет, не все. Имени Ромки она не назвала. Но созналась, что она влюблена, что ждет ребенка от другого, и заявила, что никогда, ни при каких условиях замуж за меня она не пойдет. Катя застыла, в ее глазах заплескалась боль, перемешанная с ужасом. — И Маргарита Рудольфовна рассказала о беременности Киры ее родителям? — едва слышно, почти теряя сознание, спросила Катюша…