POV Андрей Жданов.
Один Бог знает, как трудно было начать говорить, зато потом меня уже невозможно было остановить, потому что Катя умела слушать, как никто другой. Участливо, сопереживая, и в то же время по-деловому, делая какие-то пометки, переспрашивая и уточняя, когда я рассказывал о каких-то спорных моментах. Мне вообще кажется, что она все эмоции постаралась оставить на потом, а сейчас пыталась сосредоточенно и вдумчиво искать решение проблемы. У нее не всегда это получалось, и капельки слез иногда сбегали на щеки из-под полуприкрытых ресницами глаз, но она очень-очень старалась не рассиропиться. — Вся эта история началась в июле тысяча девятьсот девяносто третьего года, — отхлебнув глоток, стал рассказывать я. — Компания отпраздновала свое трехлетие скромно, не было тогда денег на пускание пыли в глаза. А мама… Знаешь, Катенька, первые три года с момента создания «Zimaletto» мама работала даже больше отца. Кем она только ни была, и закройщицей, и швеей-мотористкой, и секретаршей, и даже курьером. Кем надо было, тем и работала. И ни выходных, ни проходных у нее не было. В общем, у мамы случился нервный срыв. Опять я болтал какую-то чушь, ходил кругами вокруг и около, и все никак не мог приступить к сути. Такой уж дурацкий характер. — Отец отправил маму в оздоровительный комплекс «Лужки» отдыхать и лечиться. Там она встретила Аллу Евгеньевну Воропаеву с Кирой и Кристиной. Они раззнакомились и очень подружились. — Кто с кем? — Мама с Аллой Евгеньевной и девочками. Это трудно себе представить, но мама была просто восхищена детьми. Кристина поразила ее своим неординарным, странным, каким-то интуитивным мироощущением, а Киру она иначе, чем солнечная девочка, никак не называла. — Киру Юрьевну? Солнечная девочка? — Да, Катенька. Это удивительно, но это правда — Кира была очень светлым ребенком. — Простите… прости, что перебила. Я постараюсь больше не мешать рассказу. — Ты мне не мешаешь, Катюша. Спрашивай все, что спросить захочется. — А что привлекло Маргариту Рудольфовну в Алле Евгеньевне? — Знаешь, глядя сегодня на Сашку и Киру, невозможно поверить, что их родила и воспитала тетя Алла, настолько это была благородная, умная, цельная, добрая женщина. Женщина невероятно щедрой души. Они сразу почувствовали притяжение друг к другу, мама и тетя Алла, и стали подругами навсегда, до последнего вздоха Воропаевой. Я немного помолчал, собираясь с мыслями, хотелось рассказывать по существу, а у меня не очень-то получалось. И я начал на себя злиться за это. — В общем, в один из выходных дней папа приехал навестить маму и познакомился с Юрием Александровичем, который проведывал свою жену и дочек. Дружбы между ними не возникло, но им обоим вполне удавалось делать вид, что они добрые приятели, когда по воле их жен им приходилось встречаться уже в Москве. Такие отношения между семьями продолжались примерно года четыре — жены дружили, мужья терпели их дружбу и свое вынужденное общение. — А между вами? Между тобой, Кирой, Кристиной и Сашей какие были отношения? — Хороший вопрос, Катенька, очень хороший и очень своевременный. На Кристину я вообще не обращал никакого внимания, она на меня тоже, впрочем, как и на всех других. Крис всегда была самодостаточна, и совершенно не нуждалась в чьем-нибудь обществе. Кире я был благодарен за то, что она не путалась у меня под ногами и не мешала мне жить, воспринимал ее, как хорошую, милую девочку-ребенка. А вот с Сашкой у нас сразу же началась перманентная война. Мне он с первого взгляда стал неприятен, а он просто физически не переносил моего присутствия в поле его зрения. Тут же начинал выкаблучиваться, пытаясь доказать себе и другим, в том числе и мне, что он, именно он важнее, успешнее, лучше и породистее меня. — Это потому, что твой отец был бизнесменом, а его… Кстати, а чем тогда занимался Юрий Александрович? Господи, как невозможно быстро ей удалось ухватить самую суть проблемы. Меня накрыла такая волна нежности, что я не удержался, положил свою руку на ее и легонько сжал. — Юрий Александрович тогда занимался… Он был бандитом, Катенька, распальцованным бандитом, хотя формально числился владельцем бизнеса. — Что? Как это? Каким еще бандитом? — Каким бандитом? Я не знаю, вернее, не знаю обо всех его художествах, но то, что один из видов его «бизнеса» был рэкет — это точно. — А его родные об этом знали? — Уверен, что нет. Разве что Сашка, и то далеко не все. И вот еще что… Сашка, он какой угодно — жадный, завистливый, мелочный и мерзкий, трусливый, но он не бандит, по крайней мере, не убийца, не смог или не захотел им стать. Когда Юрий послал его в Питер расселять коммуналки, он не поехал, видно понял скольким старикам будет стоить жизни это великое переселение. — А жена Воропаева? — Нет-нет, тетя Алла и близко была не в курсе. — Неужели она даже не подозревала, чем занимается ее муж? Андрюша, так не бывает! Я не могу поверить, что человек, придя домой после того, как у кого-то отнял бизнес, а у кого-то и жизнь, становится милым и добрым семьянином, заботливым мужем и внимательным отцом. Такого не может быть. От него за версту должно было разить чужим горем, кровью и смертью. Катя сказала это так убежденно и горячо, что меня это поразило. Ведь верно, все верно! От Воропаева-старшего всегда «разило» смертью и кровью. — Чужим горем, кровью и смертью… Ты права, именно так дядю Юру и воспринимали окружающие. И Алла Евгеньевна тоже, только она была убеждена, что это потому, что у ее благоверного мясокомбинат. — Классная легенда! — Катя нервно вскочила. — Ну, конечно, за бойней прекрасно можно спрятать свое истинное лицо. — Почему легенда? Мясокомбинат у Юрия тоже был. Он отжал его у кого-то. Знаешь, а ведь ни Кира, ни Кристина, ни Алла Евгеньевна в ту пору ни к мясу, ни к колбасе даже не прикасались. Это был их протест. — Глупый протест. Пользоваться деньгами, которые приносит, как они думали, мясокомбинат, и отказываться от самого мяса. — Может, ты и права, но это все равно был поступок, Катенька. Особенно для Киры, любительницы стейков. Я снова замолчал. Ну, что за беда со мной такая? Не умею сухо излагать факты, вечно тяну кота за хвост. — В январе девяносто седьмого года к нам в компанию пришел работать Милко, а уже мае «Zimaletto» впервые проводил пышный показ новой коллекции. На презентацию были приглашены и Воропаевы. Я думаю, что именно тогда Юрию и пришла в его бандитскую голову мысль легализовать свои кровавые деньги и устроить из нашей компании эдакую прачечную по отмывке своих нетрудовых доходов. Правда он еще сомневался… — Андрей, а можно подробнее? Что вы… ты имеешь в виду? — Понимаешь, Катюша, на той презентации я впервые заметил… Господи, как же тебе это объяснить. — А ты попробуй, я не тупая, постараюсь понять. — Я знаю, что ты не тупая, Катенька. Это из меня рассказчик, мягко говоря, не очень хороший. Никогда не могу подобрать точных и нужных слов. — Не наговаривай на себя, Андрюша, ты все прекрасно рассказываешь, — она, словно подбадривая, погладила меня по руке. — Если можно, объясни на примерах. — Хорошо. Вот смотри… Презентация, размах, гламур, не просто известные — знаменитые люди вокруг, понимаешь? Актеры, журналисты, политики. Мама и папа чувствовали себя среди них, как рыбы в воде, естественно и просто, а вот Воропаевы явно впервые оказались в таком обществе. Катя вдруг покраснела, опустила глаза и начала грызть кончик ручки. Я понял все и без слов. — Нет, Катенька, я не сноб. По крайней мере, стараюсь не быть им. И беседу с тобой за чаем на этой кухне без сомнения предпочту светской вечеринке, даже если на ней будет сам… ну, не знаю, кто. Но для того, чтобы ты поняла, о чем я хочу сказать, я не могу выбрасывать слова из песни. — Я понимаю. — Тогда слушай дальше. Итак… Алла Евгеньевна смущалась, но вела себя с большим достоинством. Крис, — я улыбнулся, вспомнив нелепый наряд Кристины и ее торчавшие во все стороны желто-зелено-красные волосы, похожие на светофор. — О, она была невероятно органична, кто-то назвал ее молодой Жанной Агузаровой, вот Крис и летала инопланетянкой среди приглашенных, которые сразу приняли ее, как свою. Кира… Ею восхищались все. Правда, все без исключения! Такой она была искренней, солнечной, светлой и открытой, что у всех на губах начинала играть добрая улыбка, даже у самых снобских снобов. А вот Сашку, как впрочем и его отца, общество не приняло с первой секунды. Причем, категорически, до отторжения. — А почему? Да, Саша очень неприятен и груб. Но чтобы так, до отторжения — это, мне кажется, нужно уметь заработать. — Видишь ли, Катенька, — Господи, как мне нравилось называть ее Катенькой, — в чем дело… И Алла Евгеньевна, и Кира, и Кристина за пару дней до «выхода в свет» посетили «Zimaletto», а тут уж Милко поработал над их стилями. Кстати, впоследствии и это нам поставили в укор, мол папа и я хотели унизить Воропаевых. Сашка с Юрием не посчитали нужным спросить совета ни у кого, просто купили себе дорогущие костюмы, которые сидели на них… ммм… не очень удачно, надели здоровенные золотые перстни с печаткой… — Этакие купчишки в Дворянском Собрании? — со смехом перебила меня Катюша. — Если бы так, то их бы просто не заметили, может, посмеялись бы над напыщенностью, но не явно, а между собой. Но все дело в том, что Сашка сразу обиделся, надулся, отошел в сторону, нацепил на себя маску эдакого непонятого лорда Джорджа Гордона Ноэля Байрона и начал довольно громко пытаться язвить, насмехаясь над всеми вместе и каждым в отдельности. — В смысле? Вслух? — Не то слово! Очень громко, по-хамски, не щадя и женщин. — И никто ему не отвесил оплеуху? — Алла Евгеньевна, фигурально выражаясь, и отвесила. Уж не знаю, что она ему шепнула на ухо, но он вмиг притих. Правда пробурчал, что он еще всем покажет. — Андрей, а ты никогда не думал, что ему так нужно кресло президента только для того, чтобы получить сатисфакцию? — И поставить меня на место. Это мне всегда было ясно. А знаешь, почему я так подробно об этом рассказываю? — Нет. — Потому что на этой презентации произошло одно маленькое, но очень знаковое для Юрия событие. — Какое? — А вот послушай. Воропаев-старший вел себя, как хозяин жизни, довольно громко заявляя, что может скупить всю коллекцию на корню, что вполне может позволить себе профинансировать следующую коллекцию и так далее, но никого… Понимаешь, Катенька? Никого даже близко не заинтересовал «размер» его кошелька. — Это понятно, приличные люди не кичатся богатством. — А он кичился! И обломался! Особенно когда услышал, как одна очень известная актриса договаривалась о благотворительном аукционе с отцом, всунулся в разговор, но услышал, что пожертвования будут анонимными и начал язвить, что никто не даст денег, если не под камеру. Тут его Чул… эта актриса и обломала, мгновенно парировав, что можно, мол, и под камеру и даже из камеры, как конфискат. — Это и было знаковым событием? — отсмеявшись, спросила Катюша. — Нет, это была только прелюдия к нему. А вот когда на фуршете один из известных политиков стал настаивать на выдвижении папиной кандидатуры для выборов в Гос думу в одномандатных округах, причем особенно напирал на то, что такой честный и легальный бизнес, как «Zimaletto», это большая редкость, и отец, конечно же, достоин стать депутатом, вот тут у Воропаева пазл и сложился. — Ему нужна была депутатская неприкосновенность? — Я убежден, что именно это и сыграло решающую роль. Да и Кира, и Кристина, и Алла Евгеньевна все уши прожужжали Юрию, что они мечтали бы гордиться бизнесом отца и мужа, да у него самого назрела необходимость легализовать свои деньги, но неприкосновенность — это все-таки аргумент посильнее. — Я чуть-чуть помолчал. — И вот еще что… Именно тогда, на той презентации Воропаев-старший поклялся Сашке, что его семья будет ногой открывать двери в Дворянское собрание, что никто больше никогда не посмеет смотреть на них свысока. — А ты откуда это знаешь? — От Сашки. Ему достаточно выпить пять грамм, и у него сразу начинается словесная диарея…***
Все случилось в одно мгновение, вот только что Катя сидела, подобрав под себя ноги, на диване и горько плакала, закрыв лицо руками, а вот она уже практически висит на мне, крепко обняв за шею и тыкаясь губами, то в плечо, то в щеку, то в ладонь. А слезы все катятся и катятся из ее глаз. — Ты ни в чем не виноват, слышишь, Андрюша, ты же не знал, ничего не знал, — и снова поток слез. — А Ромка, бедный Ромочка… Господи, бедный Ромка, как он только пережить все смог? Андрюшенька, что же делать? Я ожидал, что историю Ромки и Киры Катя без слез воспринять не сможет, но я никак не был готов, что услышанное бросит ее в мои объятья. Ужасно хотелось ее приласкать, успокоить, но я боялся. До дрожи в коленях боялся сорваться, не суметь остановиться вовремя, боялся, что у меня не хватит сил отказаться от Катеньки, а потом она будет страдать. Наверное, это трусость. Но страх был за нее, не за себя. — Они тоже искали выход, — словно подслушав мои мысли, жарко зашептала мне Катя прямо в ухо. — Ждали, что все наладится. А им нужно было не раздумывая бежать. Тогда и ребенок был бы жив, и их любовь тоже. И Кира никогда не стала бы такой, как стала. — Она громко всхлипнула, но все же продолжила говорить: — Не отталкивай меня, не надо, пожалуйста. Давай жить сегодня, завтра может быть уже поздно, Андрюшенька…