Вы, право, ни о чем не сожалейте...

Из дневника Романа Малиновского.

      06. 09. 2005 г.       Это просто какой-то ужас. Наваждение, déjà vu, все это уже было в той, мимолетно-счастливой жизни. И закончилось все печально.       Катя… Кира…       Кира… Катя…       Господи, почему, за что?       — Ан­дрей Пав­ло­вич, я приш­ла, что­бы по­мочь.       — Рома-Ромочка, Ромашка мой рыжий, я еле-еле вырвалась из дому, чтобы тебе помочь.       — А ре­бен­ка я очень хо­тела. Я и сей­час хо­чу ре­бен­ка.       — Я не маленькая, я такая взрослая, что уже тогда в палатке мечтала забеременеть. И не надо на меня так смотреть, да, я хочу от тебя ребенка! Что тебя так удивляет? Я с самой первой секунды, там у бара, мечтала о двух… Нет, о трех зеленоглазых маленьких Малинках.       Катя… Кира…       Кира… Катя…       Господи, почему, за что ты все у меня отнимаешь? Да, я сам из игры вышел, Катя любит Андрея, Андрей любит Катю, и я им мешать не стану. Только почему снова выбрали не меня? Почему я снова лишний на празднике жизни?       — Чья ты судь­ба, Ка­тень­ка? И не нуж­но го­ворить, что это не мое де­ло, — спросил Жданов, и я испугался. Как-то всего и сразу.       Испугался за друга, вот скажет сейчас Катя, что она его, Андрея судьба, а потом окажется не такой «и сме­лой, и вер­ной», как это нужно для того, чтобы пройти все испытания. И что тогда? А тогда Палыч сломается. Я и то сломался, не выдержал удара, а он не я, он вообще рассыплется, как фарфоровая статуэтка под ударом молота. И его уже будет не склеить, как меня.       Испугался за Катю. Вот скажет сейчас, что она уже не сама по себе, а чья-то судьба. И начнутся ее испытания, и не просто какие-то экзамены по экономике или ходьба по канату, нет! Испытания судьба подбрасывает самые тяжелые, самые изощренные, чтобы не пройдя их, уже и не думал рыпаться. И вместо солнечной светлой Катеньки явится миру какая-нибудь Катя-стерва. И это очень страшно.       И за себя испугался. За себя, пожалуй, больше, чем даже за них обоих. Вот скажет сейчас Катюша, что она предназначена Андрею, и все, даже самой малюсеннькой, самой призрачной надежды у меня уже никогда не будет, а будет тревога на нее и за Палыча. А если, не дай Бог, скажет, что ее предназначили мне, тогда как? А тогда вообще, хоть вешайся. Потому что я автоматически сделаю несчастными двух самых близких людей, а потом пойду по всем кругам ада сам.       Нет, это было уже слишком! Не хочу я сейчас ничего знать, пусть они потом, наедине разбираются.       — Гос­по­да, я вам не ме­шаю?       — Не мешаешь, — сказал Андрей.       — А вы мне мешаете, — рыкнул я. Я вообще много рычал с тех пор, как услышал, что Катя пришла помочь, так и сорвался. — Устроили тут ромашку: любит-не любит. Прости, подруга, но нам со Жданом нужно кое-что обсудить наедине. Так что ты уж не обессудь, посиди здесь, мы выйдем или ты выйди, мы поговорим.       — Я никуда не уйду, и вас никуда не отпущу! Она сказала: — «Бу­дут те­бя гнать — не ухо­ди, бу­дут скрыт­ни­чать — зас­тавь все те­бе рас­ска­зать, бу­дут ру­гать­ся — не оби­жай­ся». Я не обижаюсь, и я не уйду.       — Кто так сказал? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ на этот вопрос.       — Цыганка, кто же еще. И еще она мне сказала: — «Ты сей­час дол­жна быть ря­дом с Ан­дре­ем. Ему очень нуж­на твоя по­мощь, и не толь­ко ему, но и его дру­гу. Ес­ли ты не по­можешь, ник­то не по­может». Если я не помогу вам, Ромка, вам никто не поможет, понимаешь?       — Андрей, — взревел я. — Ты же прекрасно понимаешь, что это бред! Правда?!       — Я так не думаю. Да и ты прекрасно знаешь, что это не бред, пару минут назад мы с тобой говорили, что без Катиных мозгов нам не справиться, — очень твердо ответил Палыч, не выпуская Катю из своих объятий. — Но я тебя понимаю. Понимаю, почему ты против. Только подумай вот о чем… — Жданов снял очки, потер переносицу и водрузил окуляры на место. — У Кати храбрости оказалось больше, чем у нас обоих. Она нам открылась, и я ничего от нее утаивать не собираюсь. По крайней мере свою часть истории. — Андрей сделал паузу. — В общем так. Мы поехали, нам в любом случае есть о чем поговорить с Катенькой, а ты пока подумай. Где-то через минут сорок пять перезвони и скажи мне свое решение, чтобы я знал, что можно рассказывать, а что — нет.       Они ушли, я завернулся в одеяло, уселся на подоконник, слегка приоткрыв фрамугу, чтобы дым от тайно выкуриваемой сигареты проветривался ночным ветром, уперся лбом в стекло и стал размышлять.       С одной стороны, если уж и посвящать Катю в свою историю, то лучше, чтобы Палыч все ей рассказал, потому что сам я никогда не смогу даже рта открыть на эту тему. С другой — я вообще не хочу, чтобы девушка, которую я люблю, что-то знала. Одно дело — она любит не меня, и совсем другое, ловить на себе ее жалостливые поглядывания в мою сторону. Вот этого мне точно ни за что не хотелось бы, это вообще невозможно пережить.       Взгляд мой неожиданно сфокусировался на ярко-красном пятне у дерева. Что это, кровь? Нет, вряд ли, пятно двигалось и меняло форму. Я присмотрелся, и понял, что это… цыганка в своем кроваво-красном одеянии ходит по тропинке и все время посматривает вверх, на мое окно. Зрение стало невероятно острым, я уже видел не только силуэт, но и ее лицо, и шевелящиеся губы, более того, я понял, что она мне говорила. Кивнув головой, я взял в руки мобильный, автоматически отметив, что прошло ровно сорок пять минут.

POV Катя Пушкарева.

      Всю дорогу до дома мы молчали. Сидели в такси на заднем сиденье, Андрей держал мои руки в своей руке, хмурился, что-то шептал про себя, но не проронил ни слова. Я тоже не смела заговорить, понимая, что он сейчас ведет со мной внутренний диалог, прикидывает, как и что он мне будет рассказывать. Вот глупый, что бы и как бы он мне ни сказал, я пойму его, приму и встану рядом, на его стороне. Я и так уже была частью него, когда рассказала ему правду о себе. Он же должен понимать это. Ведь так?       И по лестнице мы поднимались молча, и в квартиру молча зашли…       — Чья ты судь­ба, Ка­тень­ка? — словно нас и не прерывали, снова спросил Андрюша, только теперь он меня не обнимал, и говорить было в тысячу раз труднее.       — Ваша. Хотите вы того или нет, но я ваша судьба, Андрей Павлович.       — Хочу, очень хочу.       Он протянул ко мне свою руку, но одернул ее, как будто боялся обжечься, затем закрыл лицо руками, глубоко вздохнул и гулко сказал:       — Как жаль, что этого никогда не случится. Я вынужден жениться на Кире. И я слишком люблю и уважаю вас, Катенька, чтобы предложить вам роль любовницы.       — Вы… Ты меня любишь?! — не то спросила, не то констатировала я, тоже перейдя на «ты».       — Люблю. Очень люблю. Поэтому и понимаю, что как бы мне ни было трудно, мне придется отказаться от тебя. Ради тебя.       — А у меня ты спросил, что для меня лучше? Так вот знай, я тебе этого не позволю! — я почувствовала, как на глаза наворачиваются злые слезы. — Потому что я тоже тебя люблю.       — Что? Это правда? Ты меня любишь, Катенька? — у Андрея снова начали дрожать руки, а дыхание стало частым и слишком поверхностным. Пришлось самой подойти к нему ближе и заглянуть ему прямо в глаза.       — С первого взгляда, как только увидела в интернете, когда готовилась к интервью, так и влюбилась! А полюбила, по-настоящему я тебя полюбила, когда ты сказал: — «В мо­ем ка­бине­те не про­водит­ся кас­тинг мо­делей, и не ко­фе-ма­шина нуж­на мне, и не сек­ре­тар­ша, а лич­ный по­мощ­ник». — И посмотрел на меня так тепло и по-доброму, что я сразу же поняла, что пропала.       Я глубоко вздохнула, стараясь сдержать слезы, но они предательски покатились из глаз.       — И ребенка я буду рожать только от тебя, от любимого человека, понял? — выкрикнула я, и тут уж зарыдала чуть ли не в голос.       Андрей растерялся, засуетился, бросился на кухню, принес мне стакан с водой, что-то забормотал, только я не поняла что, и с видимым облегчением схватился за свой звенящий мобильный.       — Алло!.. Да, Ромка, слышу… Я постараюсь… И тебе… Как это какой?.. Вот увидишь, будет еще и на нашей улице праздник… Что? Конечно, обязательно передам… Так и сказала?.. Ого! Ну, давай, пока.       У Андрюши словно выросли крылья после разговора с Романом, он даже улыбнулся. Затем подошел ко мне, вытер своей ладонью мое зареванное лицо и теперь уже по-хозяйски, но очень бережно меня обнял. И даже поцеловал в макушку.       — Ромка разрешил мне все-все тебе рассказать.       — Поэтому ты успокоился?       — Нет, не поэтому.       — А почему?       — Знаешь, он тоже видел цыганку. Она велела мне передать, что не только ты должна быть и сильной, и верной, но и мы с ним обязаны прекращать праздновать труса, тогда у нас у всех все-все получится. Я подумал и понял, что негоже двум здоровым мужикам прятаться за спину маленькой девочки, даже если эта девчушка и любит одного из бугаев.       — Вы не прячетесь. Вы просто еще не отошли от отравления, от ночных приключений, от разговора с родителями, а у Ромки так еще и температура.       — Ах, ты наша заступница, — он чуть сильнее прижал меня к себе и смешно пошмыгал носом, как будто хотел запомнить мой запах, чтобы потом всегда отличать меня от других, пусть и в темноте. — Да мы за тобой, как за каменной стеной, вон даже нам самим не даешь нас в обиду. И все же… — он помолчал. — Катенька, давайте мы вот что сделаем. Вначале я вам все расскажу, а потом мы будем искать выход из создавшегося положения.       — Ты снова со мной на «вы»? — расстроилась я. — Готовишь меня к чему-то ужасному? Ты все-таки отказываешься от меня, да?       — Погоди, выслушай меня, пожалуйста, и не перебивай. Так вот… Вначале я все тебе расскажу, и мы все вместе, и я, и ты, и Ромка будем искать выход из положения. Если мы его найдем, если сумеем хоть что-то придумать, я ни за что от тебя не откажусь. А если не сумеем, и я буду вынужден жениться на Кире, то… Катя, ты прости, но я к тебе даже не прикоснусь, если не…       — Ты очень много рассуждаешь, Андрюша. Слишком много. И ты слишком… ммм… правильный, что ли? Я в любом случае не дам тебе отказаться ни от меня, ни от себя, чтобы там, в прошлом не произошло. Иначе он никогда не родится, наш ребенок.

POV Андрей Жданов.

      «Иначе он никогда не родится, наш ребенок»… Эти слова застряли занозой в голове и начали вертеться по кругу, пока я со всей ясностью не увидел внутренним зрением малыша, к которому тянет свои руки Кира. Ну, нет. Нет! Хватит того, что она убила ребенка Ромки. Своего я ей не отдам.       Пока Катя переодевалась (она почему-то неуютно чувствовала себя дома, если оставалась в той же одежде, в которой пришла с улицы), я заварил чай и разлил его по чашкам.       — Вся эта история началась в июле тысяча девятьсот девяносто третьего года, — отхлебнув глоток, стал рассказывать я…