POV Роман Малиновский.
Запинаясь и краснея от смущения, Катя рассказывала историю своего увольнения. Не мне рассказывала, а только Андрею, хоть на подробностях настаивали мы оба. Наблюдать за ними было интересно и очень больно, словно сдирать корку с открытой раны, когда и больно, и все равно сдираешь, не понимая зачем, но надеясь, то ли увидеть, что все зарубцевалось, то ли дать выход скопившемуся под коркой гною, ведь что-то там внутри пульсирует и горит. Они любили друг друга, это было видно невооруженным глазом. Как же я мог раньше этого не заметить? Ну, хорошо, Андрей! Он прятал свою любовь, пока не получил SMS-ку от Зорькина… Вот тоже загадка, что это за муж, который готов отдать свою молодую жену другому? Зачем тогда вообще нужно было жениться? Катю он не любит, она его тоже, это я видел еще на их свадьбе. Вернее, любит, очень любит, но не как мужчина женщину, а как брат сестру или друг подругу. Значит, или Пушкарева беременна, возможно даже и не от Зорькина, а он только прикрывает ее грех, или… Или так было нужно! Зачем? Черт его знает! А вдруг ему Лондонской командировки было не видать, как своих ушей, если бы он не был женат, или еще что-нибудь? Или… Вон Катя рассказывала про отца, да и Андрей говорил, что ей негде было жить… Так может ребята просто спасали друг друга, заключив фиктивный брак? Ладно, об этом я подумаю в другой раз, сейчас нужно принять другое, очень важное для меня решение. Итак… Почему Андрей перестал скрывать, что влюблен, для меня было более или менее ясно. А вот Катя? Ведь ни словом, ни взглядом раньше себя не выдала, так почему же теперь у нее на лбу огромными буквами горит надпись: «Я люблю тебя, Жданов»? Это что, что-то непонятное женское? Думаю, так и есть, скорее всего это в ней бабье, нутряное прорвалось, от страха за жизнь Андрея, вот и не смогла она скрыть свою любовь. Совсем, как Кира тогда в санатории «Сосны», когда меня прямо в палатке скрутила высоченная температура… Как я не пытался отшутиться, как не убеждал ее, что это просто любовная лихорадка, что мне нужно много любви, или просто отлежаться, и все будет в порядке, она меня не послушалась, так перепугалась за мою жизнь, что немедленно привела врача, а потому сидела дни и ночи напролет у моей постели в больнице, пока не прошел кризис, не испугалась ни осуждения, ни того, что Кристина все могла рассказать отцу. Если бы не это, может, ей удалось бы и дальше скрывать, что она влюблена. Не знаю. Знаю только, что Крис промолчала, мне это Кира сама потом сказала. Но вот это нутряное, бабье, тщательно спрятанное, вырвалось тогда наружу, и обратно уже не желало заползать. И только слепой уже мог не увидеть, что каждая клеточка Киры кричит о любви. Вот и они увидели, ее отец и брат, когда она приехала домой после санатория… «Так, Малиновский, отставить в сторону все лирические отступления! Задача одна — принять решение, и ты его примешь, даже если для этого нужно будет вывернуться наизнанку», — сказал я себе твердо. Сказать-то сказал, а вот как сделать? Для начала нужно было ответить себе на пару вопросов. 1. Люблю ли я Катерину? Без сомнения, я ее люблю. И это не простое влечение, не похоть, не спортивный интерес. И вовсе не желание заполучить в коллекцию еще и ее. 2. Есть ли у меня хоть малейший шанс добиться взаимности? Увы, этого шанса у меня нет. Она любит, любит по-настоящему, но другого, а он любит ее. Значит, даже на место Зорькина мне не попасть, оно уже занято. 3. Смогу ли я уйти в сторону? Ну, если уж тогда смог, то сейчас и подавно смогу. В отличие от Киры, ничего у нас с Катей не было. Не было, и быть не могло. Так что и забывать нечего.Снова поезд ушел. Бесполезно пускаться в погоню. Сколько раз без тебя уходили твои поезда… Но бежишь, задыхаясь, за самым последним вагоном, Понимая, что все. Никогда. Никогда. Никогда. Этот поезд ушел. Не догонишь его. И, как прежде, Ты у края платформы глядишь ему молча вослед, Повторяя себе, повторяя в привычной надежде — Может, есть еще в кассе на завтрашний поезд билет? ©*
Кто знает, а вдруг Катя была мне послана свыше только для того, чтобы я понял, что я живой. Что способен любить. А это уже ох, и не мало. Просто это не мой поезд…POV Катя Пушкарева.
Рассказывать было стыдно, безумно стыдно, особенно перед Романом, и особенно за отца. А вот перед Андреем… Как ни странно, с той самой секунды, как он схватил меня за руку и повел назад в палату, я вдруг почувствовала, что между нами рухнула какая-то огромная железобетонная стена. От одного его прикосновения меня бросило в жар и дрожь, я такого никогда еще не испытывала, но это было очень приятно, так приятно, что Андрей мне вдруг стал таким родным и близким, как будто он нечаянно оказался Колькой, моим единственным другом, но Колькой, которого я очень люблю и совсем… не по-братски. Я не понимаю, что произошло, но и он на меня сегодня смотрел по другому, и не скрывал, что любит меня, ни перед Романом, ни передо мной. А может мы с ним стали так внезапно близки потому, что я ужасно за него испугалась, а он едва выкарабкался с того света? Может, мы осознали, что глупо прятать любовь, ведь завтра, в смысле — сегодня, могло бы и не наступить. Не знаю. Но одно я знаю точно, глядя прямо в глаза Андрею, рассказывать было куда как проще. — Твой отец прав, пиши заявление по собственному желанию, если не хочешь быть уволенной по статье. Скандалов в «Zimaletto» хватает и без Пушкаревых, — сказала мне Кира Юрьевна. — И вы написали заявление? — практически в один голос спросили ребята. — Нет! Потому что как только заходила речь о заявлении, Милко сразу начинал уводить разговор в другую сторону. — Ха-ха-ха! — рассмеялся Малиновский. — Небось, начинал намекать, что Андрей пропал не один, что нужно поискать и пропавшую куда-то Анечку, или Манечку, да? — Какую еще Манечку? — Жданов гневно взглянул на Романа. — Можно подумать, что я… — Палыч, я же не про тебя! Ты у нас, как жена Цезаря, вне подозрений, — он засмеялся так заразительно, что и мы с Андреем невольно улыбнулись. Я про Милко, это же его коронная фишка. Как только Кира начинает к нему прикапываться, он сразу «вспоминает», что давненько не видел какую-то из моделей, да и президента тоже. Кирюша сразу же забывает зачем пришла, и убегает на поиски «грустного бэби»**. Вот я о чем, понятно? — Понятно, — сказала я. — Примерно так же Милко поступал и когда пытался меня спасти от написания заявления. — Придется выписать ему премию, — улыбнулся Андрей. — Ага, и медаль «За спасение утопающих» на грудь повесить, — тут же подхватил балагур Роман. — Рассказывайте дальше, что у вас там еще приключилось. Мне очень понравилось, что ни один, ни другой не стали акцентировать внимание на моем отце. Никак. Ни слов сочувствия в мой адрес, ни слов осуждения в его. Значит, они понимали, как мне неприятна эта тема. — А потом в приемную пришел Александр Юрьевич, — продолжила я рассказ. Конечно же, я была не так откровенна с Андреем и Романом, как с Колькой, старалась обходить все самые пикантные места, но и того, что я рассказала оказалось довольно, чтобы ребята чуть не сбежали из клиники. — Он взял мою руку, но не по-дружески, а как-то… ммм… грязно, а потом схватил меня и крепко сжал… — Что? — просто взревел Андрей, а Роман страшно побледнел почему-то и стиснул кулаки. — Катя, он вас обидел? Что значит — сжал? — Прижал к себе и… И… — вот я дура, снова слезы покатились градом, а ведь совсем не хотела плакать. — Катенька, милая, ну, успокойтесь. Хотите водички или может быть сока? — казалось, что Андрей тоже сейчас заплачет. — Он что, начал к вам приставать? — Он поцеловал меня, — взяла я себя в руки, и заговорила скороговоркой — насильно. За это я разбила ему нос в кровь. А когда он начал мне объясняться в любви и распускать руки, я врезала ему коленкой в пах. В этот момент вошла Кира Юрьевна, увидела, что нос у брата разбит, а руками он держится за… — Господи, на меня вдруг напал столбняк, я никак не могла найти приличное слово, чтобы объяснить, какое именно место прикрывал Сашка руками. Вот только что говорила про пах, и напрочь забыла это слово. — За свои причиндалы? — пришел мне на помощь Роман. Это было очень грубое слово, но своего у меня не было, поэтому я кивнула. — И за это Кира вас уволила? — грозно сдвинув брови, спросил Андрей. — Да. За это Кира Юрьевна меня уволила. — По собственному желанию? — Нет, по статье. — Формулировка? — Андрей мрачнел все больше и больше, а вот Роман меня поразил, он отвернулся к окну, но даже по его напряженной спине было видно, что мой рассказ затронул в нем какую-то очень живую струну. — За нарушение трудовой дисциплины, и несоответствие занимаемой должности. — Катя, а вы объяснили Кире, что произошло? — как-то глухо спросил Роман. — Да, но она сказала, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не смею поднимать руку на своего начальника и акционера компании. — Понятно, — голос Романа стал еще глуше. — Ромио, кажется я залежался на этой койке, — Андрей резко встал, — пора мне выписываться и восстанавливать справедливость. — Мне тоже, — сразу ожил и Малиновский, — пора на баррикады, — как-то загадочно хмыкнул он. — Даже не думайте, — не знаю откуда у меня только силы взялись на такой тон, но я говорила очень строго. — Будете лежать здесь до тех пор, пока врачи сами вас обоих не выгонят. Давайте лучше подумаем, не было ли это все провокацией. — Что вы имеете в виду, Катенька? — кажется, Андрею очень нравилось это «Катенька», он каждый раз произносил мое имя так тепло, что у меня замирало сердце. — Как-то уж очень вовремя Кира Юрьевна зашла, понимаете? Я опасаюсь, что все было разыграно только для того, чтобы у Воропаева появились следы побоев, и он тоже мог бы взять справку из травмпункта. — Ну, что вы, Катенька, это слишком многоступенчатая комбинация для СашЕньки, а вот подыграть сестрице, чтобы помочь ей уволить вас, это он мог. — Андрюша посмотрел на меня так, как будто погладил взглядом. — Палыч, не все так просто, как кажется. Я это просто нутром чую. А ну-ка, Катюша расскажите нам все еще раз, и как можно подробней. Пришлось рассказывать еще раз, тут уж я вспомнила и Сашкины рассуждения об измене мужу; и то, как я над ним хохотала; и то, как я увидела в его глазах не иронию, не сарказм и не превосходство, а уважение и восторг; и то, что он стал, как сомнамбула, подошел ко мне и начал меня рассматривать, и то, что он сказал: — И при этом красавица? Такого не бывает. Кажется, я влюбился, по-настоящему. — И знаете, мне почему-то показалось, что он не врет, — закончила я свой рассказ.POV Роман Малиновский.
После Катиного рассказа, я понял, что бежать я за ним, за чужим поездом, не стану, наоборот, я буду всячески помогать Андрею успеть вскочить на подножку. Почему? На это у меня появились свои причины...