Из дневника Романа Малиновского.
Пока Андрей беседовал с Кирой, а Катя с Милко, я успел забежать в свой в кабинет и изрядно откушать золотого односолодового виски. Нужно было успокоиться и привести мысли в порядок. А они что-то никак не хотели раскладываться по полочкам. Больше всего меня оскорбило, возмутило и расстроило, что Андрей мне соврал. Я же видел, что что-то в его отношении к Катерине было не так. Вот только не понимал, что именно. И сейчас не понимаю. Убей Бог, не могу понять. Чтобы Палыч сдал свою квартиру?!.. Как это он тогда мне сказал? А вот: — «Квартира моя. Мне понадобились деньги, вот я ее и сдал», — да еще прибавил, что взял деньги за год вперед, и уже потратил. Мда, красиво он мне лапшу на уши навесил. Ну, откуда у Кати деньги, чтобы заплатить ему за год вперед, да еще если сдавать хату по реальным ценам? Ложь! Все ложь! И это меня убивало. Что у него с Катюшей? А может, он вовсе и не сдал ей жилье, может просто распахнул свои двери, мол проходите, милая, не стесняйтесь, будьте, как дома. Что, нету денежек оплачивать хату? Так это не беда. Когда у вас муж уезжает в командировку, первого сентября? Вот тогда вы со мной и разочтетесь! Ну, скажем, если я к вам раз-два в неделю приходить стану, то это нормальная оплата получится? А может… Ну, конечно! Может Пушкарева давным-давно Андрюхина любовница? Вон как они понимают друг друга, просто с полуслова. Он ее вырядил пострашнее и приволок в «Zimaletto». Выдал замуж, мужа в командировку отправил (у него же всюду друзья-приятели, с Колиным начальником, Сергеем Самсоновичем, он даже за руку поздоровался, сразу было видно, что они знакомы), а сам к ней ходить будет. А что, удобно. И рядом и особо напрягаться не из-за чего, и Кира ничего не пронюхает. Все правильно, когда женишься на нелюбимой, имеет смысл заранее запастись женщиной, которая тебя хотя бы понимать будет, а может, и любить. Да! Все-таки первое впечатление о человеке, оно самое правильное. Катя-то на поверку оказалась такой, как все они. Нет, даже еще хуже! Мои модельки хотя бы не делают вид, что они порядочные. А эта… Строила из себя невинный цветок, а сама… Ненавижу! Своей наивной смазливой мордашкой сделала из меня посмешище. Представляю, как они с Палычем надо мной хохотали. Второй раз мордой в дерьмо, не многовато ли будет, Роман Дмитриевич? Все! Все! Больше мне никакой любви не нужно, сыт по горло. Все. Вот такие мысли терзали меня пока я не услышал: — Катерина Валерьевна, мы можем поговорить? — спросил Сашка. — Нет, не можем. Слишком больно бывает после разговора с вами. Катя явно хотела бежать от него, даже за щеку от страха схватилась, и я сразу напрочь забыл, что я ее ненавижу. Вскочил, подошел к ней и встал сзади рядом с Андреем и Милко, правда не очень понимая, зачем я это делаю. Я вообще очень плохо тогда соображал, хотелось только одного, дождаться пока все разойдутся, да и разобраться со Ждановым, и не по-дружески, по-мужски. Даже если он из меня отбивную котлету сделает. — Я тоже пОйду к себе. НужнО пОдумать о новОй коллекцИи, — наконец, прощебетал Милко и скрылся за дверью. Мы с Андреем остались один на один. — Ну, что, Ромка, победа? Ура? — закричал Палыч радостно, приглашая и меня повеселиться, только мне было не до веселья, и он это понял. — Что с тобой? Что случилось? — А ты не догадываешься? — спросил я презрительно. — Нет! Да что случилось-то? — А скажи-ка мне, друг мой ситный, кому это ты сдал свою квартиру? А? Деньги тебе срочно понадобились, да? За год вперед тебе заплатили? Я наскакивал на Жданова, заводясь все больше и больше, ужасно хотелось, чтобы он оттолкнул меня, или хотя бы отодвинул, тогда был бы хотя бы формальный повод начать драку. Но Андрей только вздохнул тяжело, пристально на меня посмотрел и сказал: — Вечером поедем ко мне. Посидим, выпьем, я все расскажу. А сейчас извини, работать нужно…POV Андрей Жданов.
Праздничное настроение было испорчено вконец, и Катя это почувствовала сразу. — Андрей Павлович, что случилось? Кто-то разнюхал, что мы собираемся начать переоборудование? — Нет, Катенька, нет. Дело совсем не в этом. — А в чем? — участливо спросила она, и тут же смутилась. — Это личное, да? Простите. — Нет-нет, никакое не личное. Все в порядке, я просто очень устал. — И вашу усталость зовут Роман Дмитриевич, — задумчиво и тихо, словно про себя, пробормотала Катюша. Опять она все видит и понимает, даже жутко становится от того, как она меня чувствует. — С чего вы это взяли? — Я видела, как он на вас смотрел, как Ленин на буржуазию, а на меня, так и вовсе, как Василиск на свою жертву. Не понимаю, в чем я опять провинилась. Я понимал, но посвящать Катеньку в очередной заскок Ромки совершенно не собирался. Незачем ей расстраиваться заранее, вот поговорим, тогда и будет ясно, что делать с этим, неожиданно свалившимся на голову «счастьем». Кстати, а откуда он узнал, что я сдал квартиру именно ей? — Вы ошибаетесь, Катя, Малиновский здесь совершенно не причем. Я, правда, просто устал. Так что не тревожьтесь, лучше произведите точные расчеты на переоборудование. — Я не смогу этого сделать одна. Я же не знаю, какие именно станки нам нужны, и не понимаю чем, скажем, швейная машинка «Singer» отличается от «Brother» и что для нас лучше. Мне конкретный список нужен, что и на что мы должны заменить, а уж потом я буду искать самый приемлемый вариант покупки и выбивать кредиты. — Хорошо, я прямо сейчас этим займусь. А вы идите домой, Катенька, как-никак всего два вечера вам с мужем осталось. Отдыхайте. Только завтра не опаздывайте, пожалуйста. Завтра очень тяжелый день намечается. — Спасибо, Андрей Павлович, — просияла Катюша. Теперь можно было спокойно обдумать, что мне сказать Ромке. Прокрутив ситуацию и так, и эдак, я решил рассказать ему «правду, только правду и ничего кроме правды», как в суде, где за дачу ложных показаний предусмотрена статья. — Ромио, я домой. Ты едешь со мной, или подскочишь позже. — Езжай один, я скоро подгребу. Купить чего-нибудь надо или как? — Не надо, все есть.***
По первой мы выпили молча и не закусывая, да и по второй тоже. Я все не знал, как начать разговор, а Ромка, видно, не знал, как спросить о главном. А то, что главным был вопрос о моих взаимоотношениях с Катей, это и к доктору не ходи. — Что у тебя с Пушкаревой? — уже после третьего бокала и даже закуси, спросил Ромка в лоб. — Ничего. — Вот только сказки мне рассказывать не надо. И врать не надо. Тоже мне, друг называется. Катя твоя любовница? — Нет! — Тогда почему ты сдал, или отдал, уж не знаю, какой там расчет, ей свою хату? — Я отвечу, обязательно отвечу. Но только после того, как услышу твой ответ на свой вопрос. — На какой вопрос? Ты ничего не… — А с чего ты взял, что я сдал квартиру именно Катерине? — Потому что я не дурак! Тебе бы очень хотелось, чтобы я был болваном, а я не болван. Ясно? — Ясно. Но это не ответ на вопрос. Ты что, следил за Катюшей? Ромка вскочил и забегал по кухне, матерясь так, что даже повторять этого не хочется, затем подлетел к столу, налил себе полный бокал виски, и выпил одним махом, я постарался не отставать. — Жданов, ты с дуба рухнул? Как ты мог подумать, что я буду за кем-то следить? Я тебе что? Кира или Вика? — Ты закусывай, Ромка, закусывай. И на вопрос все-таки мне ответь. — Да видел я эту тележку у Петровича, понимаешь? — Какую тележку? У какого Петровича? Ром, я же предупреждал: закусывай! — Тележку, которую Зорькин приволок в «Zimaletto», я видел у дворника у Петровича, теперь понял? — Неа, не понял, мало ли тележек по Москве раскатывают… — Ага. И у все у них порядковый номер 02041977, правильно? Ну, вспомни, мы еще ржали, что номер на тележке — это точная дата моего рождения. — Вспомнил! Было. — Вот то-то. Может теперь расскажешь, что у тебя с Пушкаревой, и почему ты мне соврал о квартире? — Ни-че-го. У нас с Катей нет ничего. Просто я, как и ты, ее люблю. И случилась у меня эта беда еще раньше, чем у тебя. Но между нами ничего нет и быть не может. Я слишком ее люблю, чтобы попытаться перейти грань дружеского общения, если ты понимаешь, о чем я. — Нет, не понимаю! Если любишь женщину, надо ее завоевывать, а не отдавать первому встречному, — задиристо, но с большой обидой в голосе парировал Ромка. — Ты что, блаженный? Мало того, что не боролся за любимую женщину, так еще и хату предоставил, может, еще и постель расстелешь, и свечечку им подержишь. — Надо будет, и постель расстелю, и свечку подержу, лишь бы ей хорошо было, — твердо сказал я, и неожиданно для себя вдруг… заревел, как баба. — Палыч, да ты чего? Так скрутило? Да? Ну, перестань ты! Меня вон тоже скрутило, но я же не вою, — и завыл. — Это не мы, это виски, обычные пьяные слезы, дело житейское, — выплакав все до донышка и успокоившись, ухмыльнулся Малина. — А Катя знает, что ты ее любишь? — Знает. Так получилось… Я когда осознал, что влюбился, сторониться ее начал, избегать, вот она в лоб меня и спросила, что со мной, даже уволиться собиралась. Пришлось ей все рассказать и пообещать, что никогда больше не позволю себе даже намеком ей со своей любовью мешать. — Ну и дурак. — Ничего я не дурак. Я ее спросил, любит ли она Николая… — И что, любит? — жадно поинтересовался Ромка. — Любит. Если бы не любила, я бы уже разорвал помолвку. Ромка снова налил виски, мы выпили, помолчали. — А давай еще по чуть-чуть? — Давай, — согласился я. Снова выпили. — Им жить негде было, вот я их и пустил, понимаешь? — Понимаю. Если любимой женщине негде жить, то уж чего… Впустишь, конечно. — Вот именно, хоть и с другим. — Ага. — Ромио глубоко задумался. — Слушай, Палыч, а ведь это наш шанс! — Какой. Ты о чем? — Зорькин улетит, а Катя останется одна… Только чур! Игра должна быть честной, кто ее завоюет, тому она и достанется, второй отходит в сторону. Договорились? Кровь, а может и градусы бросились мне в лицо, я вскочил, схватил Ромку за шкирку и заорал: — Катя тебе не переходящее красное знамя! Никому не позволю мешать ей жить! И тебе не позволю тоже. В следующее мгновение мы уже дрались…