POV Николай Зорькин.
Ох, Катька-Катька, золотой человечек, так старался ее уберечь, а не получается! Я же вижу, что она втрескалась по самое некуда, когда говорит о своем Андрее, светится вся. Да и она, судя по тому, что я услышал, тоже ему не так, чтобы противна. Но у него невеста, а для Катюхи это табу, нарушение которого чревато смертью. Вот забеременеть от него и уйти в сторону, чтобы никто, даже он, ничего не узнал, и не ломать его жизнь она бы, я думаю, смогла, уж очень она хочет ребенка. А закрутить роман, или любовь — это точно — нет! И тут ей как нельзя более кстати брак со мной. Но вдруг именно ее замужество сыграет решающую роль для ее Жданова, если конечно, и он к ней неровно дышит? Вдруг, он даже не подойдет к ней из-за того, что она чужая невеста, тогда как? Вдруг, если бы не я, то у них все могло бы сложиться, он разорвал бы свою помолвку, и Катька сняла бы табу? Ему-то не через десять дней в ЗАГС, как нам! Конечно, это все мои домыслы, скорее даже предчувствия, но если они верны, что тогда? Тогда получается, что я могу сломать жизнь, Катюхе, а этого мне совсем не хотелось бы, поэтому о том, что буквально сразу, после официальной женитьбы меня отправляют в лондонский филиал компании на полгода-год, я ничего ей пока не скажу. Не хочу, чтобы она еще и из-за этого чувствовала себя обязанной выйти за меня. Ведь если она узнает, что по приезде я сразу смог бы купить квартиру, при том, что ей буду каждый месяц слать деньги на съем, она ни за что не откажется от нашей затеи. Пусть у нее будет плацдарм для маневра. — Кать, а ты ничего о цыганке не рассказала. Забыла? — Да не забыла я. Колька, мне кажется, что я уже ку-ку на почве этой бабищи. Представляешь, мы с Андреем Павловичем приехали, он прошел к себе в кабинет, и тут же я увидела твою цыганку… — Она не моя, сколько раз тебе говорить? — Прости, я забыла, что ты от нее открестился. Нашу цыганку, так лучше? — Намного. И где ты ее увидела? — Естественно у себя в приемной, в проеме двери. — Естественно? Хммм… То есть ты хочешь сказать, что появление ворожеи в «Zimaletto», «это пустяки, дело житейское»*, так? Или глюки для тебя уже стали делом обычным? А? — Коль, только ты не смейся, ладно? — Я постараюсь. — Если честно, то я и сама не понимаю, это живой человек, или мое воображение. Умом-то я понимаю, что никакой цыганки в компании быть не может, но я же ее вижу, и слышу что она говорит. — И что она тебе сказала на этот раз? — «Ну, вот все и началось, а ты не верила». — А о чем это она? — Понятия не имею. — Катюха, я знаю, как проверить, глюки это или нет. — Как? — Ты в следующий раз деньги ей протяни, если возьмет, то настоящая цыганка, а если нет, то значит шарлатанка, — я захохотал, засмеялась и Катя. — Нет, Колюня, если бабища от денег откажется, то ты поведешь меня к психиатру. — Тебя в любом случае нужно тащить к психиатру. Нормальная красавица замуж бы за меня не пошла, даже фиктивно. Вот так-то. — Нормальная вышла бы за тебя не фиктивно. Ты очень хороший, Колька. — А я бы на тебе не фиктивно ни за что не женился. Ни на прежней Золушке, ни на нынешней Королевишне, хоть и ты очень хорошая. Не обижайся, но с друзьями не спят. — А с кем спят? С врагами? — мы оба засмеялись. — Просто мы давно уже родственники, братишка. Хорошо, что Катюша не обиделась, а поняла, что я имел в виду. И вообще, все хорошо! А будет еще лучше! Уеду в Лондон, у Катьки будет свобода и квартира, глядишь, она и устроит свою личную жизнь. Или родит, как мечтала. И никакой дядя Валера ей больше мешать жить не посмеет. Я сразу же после свадьбы ему скажу: — Ваша власть закончилась. Это моя жена, и отныне у нее хозяина нет, есть муж, который признает ее право, на ее, а не на ваше и не на мое мнение. И одеваться она будет, как сама захочет, и приходить домой, когда мы с ней, а не с вами решим, и ходить будет туда, куда поведут ее ноги, и ваша увольнительная ей для этого не нужна. Она у вас вообще больше ни на что позволения спрашивать не станет, я так решил. И баста! — Кать, а квартира-то тебе понравилась? — Еще как. И покупать ничего не нужно, там все есть, даже посуда. — Здорово! Катюша, — все-таки осмелился я спросить, — а можно я приглашу на свадьбу своих сослуживцев? Знаешь, такая невеста, как ты, поднимет рейтинг любому. — Можно! Конечно можно, только… — лицо ее вдруг стало очень испуганным. — Что? — испугался и я. — Там же все будут «Горько» кричать, что будем делать?. — Ё-моё, я об этом как-то не подумал!..POV Катя Пушкарева.
Я больше так не могу, я ужасно устала, хотя работаю в «Zimaletto» всего чуть больше недели. Не понимаю, что я делаю не так, за что Андрей Павлович на меня все время сердится? Причем от других он меня защищает, как лев. От всех без разбора, от Киры, от Романа Дмитриевича, даже от своего отца, а сам… Ну, как все это понять, ума не приложу. Пока говорим о работе, он со мной очень вежлив, очень внимателен и очень добр, но стоит мне на миллиметр отойти от его личного рабочего кодекса, как тут же я получаю: — Катерина, займитесь своей непосредственной работой, вы не секретарша, а мой личный помощник, — вот так, в мужском роде и никак иначе. Секретарша — она женщина, а помощник, это какой-то он, вернее, оно. И все это таким строгим, начальственным тоном, что хочется раствориться с его горизонта насовсем. А ведь я всего лишь спрашивала, мол, сделать ли вам кофе, или заказать вам столик в ресторане, чтобы вы пообедали или пусть принесут обед сюда, ну, или еще что-то из таких же «вольностей». И еще я заметила, что он никогда не вызывает меня к себе в кабинет, все наши беседы по работе всегда происходят только в приемной, и только при открытых в холл дверях. Колька говорит, что это Андрей влюбился в меня, вот и боится остаться со мной наедине, боится, что не выдержит и что-нибудь такое вытворит, за что ему потом будет стыдно, или мы вообще не сможем работать вместе, но я думаю, что причина совсем не в этом. Скорее всего, Андрей Павлович опрометчиво сдал мне квартиру, а теперь она ему самому нужна, вот он и злится. Вернее, это раньше я думала, что «скорее всего, так оно и есть», а сегодня я в этом практически убедилась. Папа попросил меня зайти в аптеку за каплями для мамы, и я увидела на прилавке такие же квадратные пластиночки, какие выпали у Жданова из кармана. Оказывается, я и раньше их видела, только никогда не обращала внимания, а сегодня прочла, что же это такое. И сразу же решила поговорить с Андреем на чистоту. Он пришел на работу на несколько минут позже меня, буркнул что-то типа «доброе утро», проходя через приемную, и скрылся в своем кабинете. Я не стала долго раздумывать, тут же постучала о косяк двери и, не дождавшись приглашения, вошла. Андрей стоял ко мне спиной и рассматривал какие-то документы в папке, видно он даже не услышал стука, или был очень сосредоточен, раз даже не среагировал на мое появление. Я подошла поближе и кашлянула. Он вздрогнул и немедленно положил папку на стол, перевернув прозрачную сторону к столешнице. — Почему вы врываетесь без разрешения? — Андрей Павлович, я постучала. — А я разрешил войти? — Нет, но… — В следующий раз, пожалуйста, дождитесь, когда вас приглашу. — Хорошо, извините. — У вас ко мне какое-то дело? — Да, мне необходимо с вами поговорить, — я почувствовала, что сейчас зареву, но пока еще сумела сдержаться. — А зачем вы закрыли двери, вдруг кто-то войдет в приемную? Это было последней каплей, но вместо того, чтобы заплакать, я неожиданно окрысилась на него и заговорила гораздо грубее, чем вообще может себе позволить подчиненный по отношению к начальнику. — Не переживайте, не войдет, я замкнула дверь входа в приемную. Чего вы так испугались? Не волнуйтесь, я вас не укушу, а если и укушу, то у меня есть справка, что бешенством я не больна. Мне нужно с Вами поговорить, и пока мы не поговорим, я отсюда не уйду, и двери приемной тоже будут закрыты. — Катенька, что с вами? Откуда эта агрессия? — начал он серьезно, даже испуганно, но потом попытался все перевести в шутку. — Я в чем-то провинился, так вы не казните, вы мне скажите, и я все исправлю? — Я вам не кукла, Андрей Павлович, и не заводная игрушка, захотел казнил, захотел помиловал. — При чем здесь, кукла? — искренне не понял он. — При том! — очень убежденно ответила я, хоть и сама поняла, что кукла здесь действительно ни при чем. — Если вы сожалеете, что сдали мне квартиру, то так и скажите, я найду что-то другое, а вымещать на мне свою злость из-за того, что вам теперь негде изменять Кире, я вам не позволю! — Что? Да как вы смеете!.. — А вот и смею, я теперь знаю, что у вас выпало из кармана! И не надо говорить, что вы это захватили для того, чтобы помочь мне с переездом. Конечно, это было бы не мое дело, если бы вы теперь не вымещали на мне свою злость, — пару слезинок все же скатилось из глаз. Он растерялся… Андрей растерялся и смутился так, что мне даже жалко его стало, и стало очень не по себе. — Г-г-где я вым-м-мещал на вас свою злость? К-к-когда? — он даже стал заикаться. — Все время! Стоит спросить, сделать ли вам кофе, как вы спускаете на меня всех собак, гоните из кабинета, как прокаженную, как будто я заразная и вы боитесь подхватить от меня эту заразу. Я устала, я больше так не могу. — Катенька, вы все неверно поняли. Я совершенно вас не боюсь. И не гоню вас, наоборот. — Что наоборот? Хотите сказать, что у меня паранойя? — Нет, не хочу, я такого не говорил. — А что вы говорили? — Я имел в виду, что вам показалось, просто показалось, и все. — Ничего мне не показалось. Ну, хотите, я освобожу вашу квартиру, хотите, я уволюсь? Но работать так я больше не могу, правда! Я все время чувствую, что я в чем-то перед вами провинилась. Это невыносимо! Невозможно жить с чувством вины, — не в силах больше сдерживать слезы, я разревелась. Вот тут все и случилось… Андрей очень мягко, но как-то мгновенно ко мне подошел, взял меня рукой за подбородок и поднял мое лицо, долго, мне показалось, что целую вечность, смотрел мне в глаза, и вдруг обнял меня, прижал к себе и начал гладить по голове. Дальнейшее я помню смутно, как сквозь сон или видение. Помню только, что я умерла. Умерла, без возможности реанимации, растворилась, распалась на молекулы, каждой своей умершей клеточкой прорастая в него и рождаясь заново, но уже не одна, а вместе с ним. Меня не стало, родились мы. Хотя это было невозможно…