Intrigue / Происки

 

Coldplay — The Scientist

      В мгновение ока Олаф опомнился… и его недобрый взгляд подсказывал Вайолет, что она дорого заплатит за то, что снова посмела выставить его дураком перед его людьми. Выражение потрясения на его лице сменилось показательной дерзостью, и ему удалось скрыть всякие остатки мгновенной слабости. Да, у Вайолет было платье и вера в себя, но у Олафа была его жестокость и толпа приспешников. Решительность, не так давно взыгравшая в ней, теперь пошатнулась и таяла на глазах.       Олаф встал и грубо притянул ее к себе, призывая собравшихся к вниманию.       — Для тех, кто не встречал эту маленькую ведьму, я хочу представить Вайолет Бодлер — самого щедрого члена нашей команды! — Олаф засмеялся, и его смех был скорее угрожающим, чем веселым. Он сжимал предплечье Вайолет до синяков, и она безуспешно пыталась вырваться. Олаф глянул на нее с опасным блеском в глазах и прошипел:       — Только попробуй еще раз дернуться, и я задушу тебя голыми руками.       Он снисходительно улыбнулся приспешникам, смотревшим на Вайолет так, словно они были не прочь воплотить в жизнь слова Олафа, и вновь заговорил:       — Но, друзья, она не только наш щедрый спонсор, нет! Она будет работать с нами, джентльмены! Дочь волонтеров Г.П.В. поможет нам уничтожить все, что осталось от этой проклятой организации!       Его глаза бешено блеснули, и его безумство передалось приспешникам. Толпа взорвалась ликующими, дикими воплями, пока один из них не решился спросить:       — Эй, босс, она милая и все такое, но чем она нам поможет? У нас уже куча наживки из тех, кто работает на нас.       — Я должен убить тебя за то, что ты осмелился спрашивать меня, -комната резко погрузилась в молчание, и мужчина, осмелившийся задать вопрос, задрожал в ожидании неминуемой смерти. — Но вопрос справедливый. Как вы знаете, осталось еще трое семей, не познавших нашего гнева. Эти счастливые жалкие остатки Г.П.В., которые мы скоро предадим огню! И Вайолет, хитроумная маленькая изобретательница, поможет нам в этом. С ее помощью мы сожжем оставшиеся три дома дотла, уничтожив последних членов Г.П.В. А их детей мы заставим помогать нам, как сейчас я заставляю Вайолет!       Теперь-то Вайолет и поняла, что он задумал. Ее деньги были лишь началом — началом печального конца Г.П.В. Все то хорошее и доброе, над чем так усердно трудились ее родители, совсем скоро будет поглощено мраком и отчаянием. Вайолет хотела возразить, закричать, что она никогда не станет помогать Олафу и его людям творить зло, но она буквально оцепенела от ужаса и шока. Поэтому Вайолет слишком поздно поняла, что Олаф выпроводил всех из комнаты и она осталась наедине со злодеем, в котором, как она глупо полагала, было что-то хорошее.       Олаф резко дернул ее за руку.       — Было бы очень грустно убить тебя за то, что ты развела тут шумиху, после того, как я сделал все, чтобы спасти твою жалкую жизнь. И какого черта ты напялила это платье?       Его голос выдернул Вайолет из оцепенения.       — Так вот как оно получается. Ты не успокоился, получив мои деньги, нет, ты хочешь сломать еще больше жизней и посеять еще больший хаос. И все ради чего? Ради неоправданной, мелочной мести?       Олаф разгневанно вскочил, подошел к дверям лаборатории и с такой силой захлопнул их, что Вайолет подпрыгнула. Когда он приблизился к ней, ей казалось, что он сейчас зарычит.       — Этот чертов удар что, выбил из тебя последние остатки мозгов? Ты забыла, что ты моя пленница, сиротка, и будешь делать так, как я хочу? Это значит, что ты должна заткнуться к черту и подчиняться всем моим приказам.       Вайолет поняла, что ее чувство самосохранения в очередной раз заволокло яростью. Удивительно, но почему-то Олаф единственный из всех мог так просто вывести ее из себя.       — А что не так с моим платьем, Олаф? Напоминает о женщине, которую ты хладнокровно убил? О женщине, которую ты сжег заживо в ее собственном доме? Или просто цвет не нравится?       В тот же момент Олаф одной рукой схватил Вайолет за горло и, прижав к книжной полке, приподнял над полом. В очередной раз она повергла Олафа в безудержную ярость. Вайолет знала, что она срочно должно что-то предпринять, иначе негодяй прикончит ее. Сделав глубокий вдох, девушка прохрипела:       — Олаф, подожди, пожалуйста! Я не хотела…       Взгляд Олафа был холодным как лед.       — Ты не хотела, но мне то какое дело? Я всегда могу найти другую сиротку, посговорчивее.       Вайолет почувствовала, как ее глаза наполняются слезами, и из последних сил выдохнула: «Прости». К ее удивлению эти простые подействовали на Олафа. Он разжал стальную хватку на ее шее, и девушка рухнула на пол. Олаф развернулся, чтобы уйти, но встал как вкопанный, услышав донесшиеся от нее всхлипывания. Она словно была маленьким ребенком, который не способен сказать, что чувствует, и может лишь задыхаться и плакать. Неизвестное чувство, уже не раз пробуждавшееся в нем, появилось снова. И теперь он знал, что это — жалость.       Олаф был донельзя поражен этим новым чувством, которое раньше он умудрялся всячески скрывать от себя и других. Он представил, как подходит к девчонке, утешает ее и стирает слезы с нежных щек, и вздрогнул от этих ощущений, незнакомых и, что было весьма неожиданно, не таких уж и непрошеных. Она уже не была маленькой девочкой, которую он когда-то встретил. Платье, которое она надела, преобразило ее до неузнаваемости, открывая истинную суть вещей. А на деле все было так: Вайолет Бодлер выросла и стала такой же смелой, как ее мать и другие женщины Г.П.В. Женщины, которые не лили слезы, сидя за окном, как вдовы военных, а сражались за своих мужей и детей до последнего.       Олаф заметил, что у Вайолет начинается истерика. Она не могла перестать плакать, и ее рыдания становились все громче. Олаф опустился перед ней на колени — прямо как вчера, но об этом она никогда не узнает — и протянул к ней руку, желая только одного: успокоить перепуганную молодую женщину как можно скорее.       — Вайолет… мне жаль.       Девушка удивленно всхлипнула, резко прекращая плакать.       — Ты… ты назвал меня по имени, — а потом она поняла, что Олаф не только произнес ее имя без малейшей доли отвращения и сарказма, но и извинился. Должно быть, мир перевернулся вверх дном, потому что она еще никогда не слышала извинений от Олафа.       А Олаф не мог посмотреть на Вайолет и вместо этого взял ее за руку.       — Идем, — он подвел и усадил ее на один из диванов, стоящих напротив закопченных зеленоватых окон особняка, и сам опустился рядом. Их взгляды наконец встретились, и ее глаза были полны беспокойного изумления, словно Вайолет догадалась о том, что он чувствует. Ему казалось, она видит его насквозь, и внезапно он почувствовал себя обнаженным и беззащитным под ее взглядом.       — Ты хотела знать правду? Хотела знать, почему ужасный Граф Олаф сражается против храбрых и праведных Г.П.В., строит козни и все такое? То, что я скажу, покажется тебе сплошной ложью по сравнению с той чушью, которой тебя кормили все эти годы. Ты не поверишь ни единому моему слову.       Вайолет уже было все равно, что этот человек перед ней предпринимал сотни попыток убить ее. Мучительная боль в его глазах была настоящей. Теперь она поняла, что и раньше замечала ее проблески в его взгляде, например, во время их встречи в лобби отеля "Развязка". Вайолет не знала, что изменилось с тех недавних минут, когда она узнала о коварных планах Олафа, но его отношение к ней изменилось… он испытывал сожаление, даже нежность... В любом случае, эти чувства перекрыли собой его свирепую ярость.       Это все было очень похоже на тот случай несколько лет назад, когда Олаф угощал Бодлеров малиной на своей кухне и мимоходом сообщил, что Вайолет будет играть его невесту в новой пьесе. Но тогда он касался ее щеки со скрытой злобой и презрением. А сейчас… Вайолет дрожала от осознания того, что Олаф наконец спрятал свои шипы, позволяя ей приблизиться к себе. Неужели это очередная уловка, чтобы заставить ее подчиниться ему?       Вайолет больше не могла выносить царившее напряжение. То, что Олаф собирался ей рассказать, могло быть ключом к его преображению в лучшую сторону. В попытках изменить Олафа Вайолет вечно хваталась за тонкую ниточку, и сейчас могла сделать ее более осязаемой.       — Скажи мне. Пожалуйста… Я должна знать.       Олаф прокашлялся, прочищая горло, но не заговорил. Так они и сидели при тусклом свете, льющемся в окно. Вайолет изучала лицо Олафа, а он — ее маленькую ладонь, которую он держал в своей.       — Я рос хорошим человеком. Мои родители учили меня быть вежливым с женщинами, детьми и стариками, и привили мне правила хорошего тона. Они брали меня с собой на пикники и читали со мной у камина холодным зимними вечерами. Иногда ночью они уходили, говоря, что идут на собрание их клуба и чтобы я не беспокоился, потому что они скоро вернутся. Я любил их, а они любили меня. Мы были счастливой семьей, и я не знал ни печали, ни горя. Пока…       Вайолет почувствовала, как ее пробирает дрожь от осознания того, что история Олафа могла оказаться чистой правдой.       — Теперь я знаю, что каждая ночь, когда мои родители покидали дом, могла стать для них последней. Г.П.В. требовала от своих членов полного подчинения, а они и рады были сражаться за идею. Но никто из них и подумать не мог, что это война скоро превратиться в междоусобицу.       Не вполне осознанно Олаф сжал ладонь Вайолет чуть ли не до хруста, и она ответила таким же сильным пожатием. Наконец то она слышала правду, которую ждала в течение долгих лет.       — Когда я подрос, меня приняли в юниоры Г.П.В. Этот орден все еще проворачивал свои мелкие делишки, и мои родители воспротивились их методам. Они хотели использовать более грубую тактику боя с врагом, пока остальные довольствовались неспешным боем без лишней суетливости и стресса. В конце концов, орден решил заставить замолчать отступников. Миссию по устранению доверили двум самым преданным агентам Г.П.В., за коими уже числилось немало успешных операций, и их маленькой группке соратников. Им вручили ядовитые дротики. Они последовали за моими родителями и еще одним человеком, имя которого я так никогда и не узнал, в театр, притворяясь, что они на их стороне.       Олаф замолчал и посмотрел на Вайолет с такой жгучей свирепостью в глазах, что она снова испугалась. И все же она словно оцепенела от потрясения и не могла уйти.       — Твои родители убили моих в ту ночь в театре. Их нашли отравленными порцией яда, которой хватило бы на дюжину крепких мужчин.       Теперь Вайолет выдернула руку из его ладони, понимая, что история Олафа была правдивой, и она не видела причин сомневаться в этом. Все встало на свои места.Вот почему Олаф сжег ее дом дотла, вот зачем так отчаянно пытался завладеть состоянием ее родителей, вот почему он был таким...       — Откуда ты знаешь, что это они, Олаф? Откуда?       — Потому что… Они сами мне сказали.       Его слова уничтожили последние надежды Вайолет, и суровая реальность окатила ее с головой. На этот раз ее худшие страхи оправдались.