Intrigue / Происки

Allure — All Cried Out

      Приспешники Олафа затащили сопротивляющуюся Вайолет в хлипкую шлюпку и принялись грести обратно к кораблю, где остальные члены экипажа столпились у борта и улыбались как Чеширские коты, глядя на перепуганную до дрожи девушку, сидящую в тесной шлюпке напротив человека, которого она боялась больше всего в мире. Ноги Олафа были прижаты к ее ногам, и Вайолет боролась с желанием отодвинуться. Тайком бросив на него взгляд из-под ресниц, Вайолет заметила, что мужчина задумчиво смотрит на нее, и понадеялась, что он не умеет читать мысли по выражению лица.       Она не могла отвести от него взгляд, пока шлюпка не ударилась о стенку корабля. И потом, почему она должна была? Этот человек, отвратительный, гадкий Граф Олаф, теперь… владел ею. В тот момент, когда Вайолет серьезно задумалась о том, чтобы броситься в море, суровый приспешник Олафа резко поднял ее на ноги и, схватив за руку, поволок вверх по веревочной лестнице, ведущей на палубу.       Еще недавно она храбро угрожала Олафу мечом, защищая брата, сестру и Беатрис. А теперь она лежала на дощатом полу корабля, обнимая рукой горящее от боли плечо и пытаясь встать. С одной стороны она была просто маленькой девочкой, которая отчаянно хотела, чтобы кто-нибудь обнял ее и сказал, что все в порядке… А с другой стороны она мечтала оказаться в безопасном месте, где ей не придется беспокоиться о том, что враг вот-вот ударит ножом в спину.       Вайолет не знала, как долго она лежала в окружении гнусных приспешников Олафа, но встав наконец и повернувшись, чтобы посмотреть на Клауса, она поняла, что корабль отплыл слишком далеко от острова. Нечеткое пятнышко на горизонте было единственным олицетворением всего, что она потеряла. Забыв об ушибленной руке, Вайолет протолкнулась через толпу негодяев и вжалась в борт, сильно впиваясь руками в деревянные перила. Девушка стиснула зубы, и слезы полились из глаз нескончаемым потоком. Когда она заговорила, из ее рта вылетели лишь неясные рыдания:       — Клаус… Санни… Би… Нет, нет, нет…       Вайолет понимала, что у нее начинается истерика, но ей было все равно. Ее ударят — так что с того? Она лишилась всякой способности мыслить рационально и была переполнена гневом и болью. Безумным взглядом она оглядывала толпу негодяев, выискивая человека, который был чуть выше всех остальных. Ее скорбь о потерянном была так велика, что, увидев в конце толпы ухмыляющегося Олафа, Вайолет действовала не задумываясь.       — Я хочу, чтобы они вернулись! Отпусти меня, грязный монстр! Отпусти меня! — закричав, Вайолет бросилась на него с кулаками и изо всех сил ударила в грудь. Она хотела, чтобы он страдал, чтобы почувствовал всю ее боль. Неожиданный удар отбросил Олафа назад, и тот ударился о мачту. Вайолет больше не была хрупкой девочкой. Она была храброй женщиной, ведомой силой своей ярости, и неважно, какой уязвимой она себя чувствовала.       Олаф отреагировал почти мгновенно, хватая ее за запястья и прижимая к своей груди, и у Вайолет перехватило дыхание от внезапной близости. Она покраснела, а затем побледнела, а ее рыдания стихли до хныканья. Мужчина наклонился к ней, и Вайолет попыталась вырваться из его хватки, но сделать это было нереально.       Олаф почти прижался губами к уху девушки и прошептал:       — Если ты еще раз выставишь меня идиотом перед моей командой, я перережу тебе запястья и скормлю акулам, дорогая.       Гнев, подавленный внезапной близостью к малознакомому мужчине, вспыхнул в ней с новой силой, и Вайолет сказала с горечью в голосе:       — Отпустите меня, сэр, и я обещаю, что буду хорошо себя вести.        Оттолкнув девушку, Олаф щелкнул пальцами. Мгновенно Вайолет была схвачена двумя его прихвостнями, и в этот раз она не сопротивлялась.       — Бросьте ее в отдельную каюту и заприте. И поставьте охрану — не хочу, чтобы наша маленькая изобретательница получила возможность придумать план побега, — Олаф сладко улыбнулся и послал ей воздушный поцелуй. — Поговорим с тобой позже, ведьма.       Перед тем, как ее бросили в сумрак каюты, Вайолет услышала какофонию хохотавших злобных голосов, долетавших сквозь щели в дощатых стенах корабля.       Проведя в темном помещении несколько часов, Вайолет поняла, что в каюте, больше походившей на темницу, чем на комнату, не было ни окон, ни других выходов, кроме единственной двери, через которую Вайолет сюда и затащили.       Девушка нашла в одном из углов лампу и, несмотря на непроглядную тьму, сумела ее починить. Теперь тусклый свет освещал ее незавидное положение: как границы темницы, так и мрачные планы на будущее.       Возможно, это было самой большой головоломкой в жизни Вайолет: она должна была убить человека как можно скорее, даже если сама пострадает в процессе. Олаф убивал, лгал, воровал, уничтожал и сеял хаос буквально повсюду, поэтому он заслуживал смерти как никто другой. И все же… могла ли она лишить кого-то жизни? Какое право она имела убивать Олафа вне зависимости от того, каким негодяем он являлся. Он заслуживал наказания, мести, возмездия… но способна ли она сделать это? Способна ли смотреть в его глаза, когда жизнь покидает его тело, и жить потом с вечным грузом вины за то, что сделала? Ее руки задрожали, и Вайолет поняла, что убийство ее худшего врага по меньшей мере оставит на ее душе раны, которые будут затягиваться несколько лет, а может и всю жизнь.       Когда до нее донеслись звуки шумной пьянки с палубы, Вайолет села и погрузилась в мрачные мысли. Несколько раз она слышала возвышавшийся над другими голос Олафа, громко восклицавшего что-то — несомненно, он восславлял успешно переведенную им операцию по захвату наследства Бодлеров и самой Вайолет. Обхватив себя руками, Вайолет горько заплакала.       Одно она знала точно: она не вернется, даже если сможет сбежать. Ужасного видения Клауса, Санни и Би, лежащих бездыханными на песке, было достаточно, чтобы она дала себе обещание, что ее близкие никогда больше не столкнуться с кошмаром по имени Граф Олаф. Она защитит их так или иначе — даже если для этого ей придется оставаться в лапах Олафа до конца своих дней.       Подобная перспектива повергла Вайолет в такое уныние, что она легла на пол лицом вниз и снова безутешно зарыдала. Постепенно девушка заснула. Она проснулась позже от того, что дверь в ее мрачную темницу распахнулась, впуская в комнату пыльный свет, и кто-то резко пнул ее по ребрам. Вайолет задохнулась от неожиданности и боли.       Это был не Олаф, а один из его приспешников. Он грубо схватил девушку прямо за поврежденную вчера руку и поволок вверх по лестнице на палубу. Солнце было почти в зените, и Вайолет решила, что скоро полдень. Многие из экипажа слонялись по палубе и бездельничали, играя в карты, куря трубку или просто болтая. Некоторые из женщин пытались загорать насколько это было возможно в их тяжелой одежде. Кое-кто из мужчин проводил Вайолет плотоядным взглядом, когда ее протащили мимо них к двери, в которую ее провожатый громко постучал, перед тем как открыть и втолкнуть ее в комнату.       Конечно же Вайолет упала прямо на больную руку. Девушка понадеялась, что она не сломана, и задумалась о том, из чего можно будет наложить шину, но мигом вспомнила о гораздо худших проблемах: говоря начистоту, она была ягненком в львином логове. Вайолет быстро поднялась и попыталась поправить свое грязное платье. Подняв голову, она увидела, что Олаф внимательно наблюдает за ней в отражении зеркала. Их взгляды встретились, и Вайолет задрожала от страха.       — Привет, пленница. Я разберусь с тобой как только закончу одеваться, - Олаф был явно доволен ее жалким видом, и до сих пор пребывал в праздничном настроении.       Если бы она не была так резко впихнута в комнату, она бы сразу заметила, что Олаф еще не полностью одет, и ей не пришлось бы сталкиваться с ним взглядом в столь неуместный момент. Теперь же Вайолет отвернулась, залившись румянцем. Олаф уже надел тусклый шейный платок, но его рубашка была расстегнута, обнажая худую, чуть ли не скелетообразную грудь, привлекшую взгляд девушки. Вайолет поблагодарила небо, что мужчина был по крайней мере в брюках, иначе она бы наверняка умерла от потрясения. Она росла в приличной, порядочной семье и ей, как скромной молодой леди, никогда в жизни не приходилось видеть мужчину таким… таким неодетым.       — С-сэр, — ее голос дрожал как никогда в жизни. Ей приходилось сталкиваться с угрозами ее счастью и ее любимым людям, но эти угрозы казались никчемными по сравнению с новой опасностью. Раньше она и подумать не могла о подобных вещах, находясь в поисках безопасного места для себя и своей семьи, и сейчас понимала, что мыслит не в том направлении.       — Тебя что-то беспокоит? — тон, с которым Олаф спросил это, был слишком хорошо знаком Вайолет: он говорил так много раз, когда думал, что одержал победу над Бодлерами.       Она обернулась и с радостью обнаружила, что в этот раз мужчина был уже одет: он полностью застегнул рубашку, надел темно-синий атласный жилет и тяжелый темный плащ и обулся в пару черных блестящих ботинок. Эти ботинки, подумала Вайолет, еще не раз будут бить ее по ребрам за дело и без в ближайшем будущем. Олаф развалился в кресле и улыбался, лукаво, как кот.       — Беспокоит ли что-то меня? Ты получил, что хотел. Ты сам сказал, что у меня ничего не осталось. Так почему ты не можешь просто оставить меня в покое? Или перспектива «задушить меня голыми руками», как ты красноречиво выразился, заставляет тебя чувствоваться себя лучше?       Он так высоко вскинул свою единственную бровь, что Вайолет показалось, что она сейчас улетит с его лица в теплые края.       — Ну и ну! Сначала Вайолет Бодлер угрожала мне острым мечом, а теперь я столкнулся с ее остроумием! Два года на острове тебя изменили, я вижу.       — Я вынуждена была терять своих близких и друзей из-за тебя и твоих прихвостней, Олаф, вот что меня изменило. Я больше не та девочка, которую ты пытался обмануть когда-то давно. И я больше не ослеплена своей глупостью. Я знаю, что все еще жива только благодаря твоей прихоти.       Олаф вскочил, стиснув кулаки.       — Думаешь, я ничего не терял? Не ты одна потеряла родителей, сиротка! Все, что мне было нужно, это ваши чертовы деньги! — зарычал Олаф, и его глаза наполнились гневом.       Только что она разговаривала с мерзким, но тем не менее не агрессивным мужчиной — а теперь он мгновенно превратился в отпетого злодея. Вайолет испугалась такого Олафа, стоящего перед ней, но уже не могла замолчать.       — Если тебе были нужны только наши деньги… то почему я здесь? Тебе нужны не только деньги, тебе нужна власть. Ты питаешься болью и страхом, потому что иначе ты поймешь, насколько ты слаб!       Зарычав, Олаф толкнул Вайолет и с такой силой стиснул ее руки и прижал их над головой к двери, что она вскрикнула от боли.       — Ты хочешь, чтобы я убил тебя? Ты знаешь, я не откажусь исполнить желание человека, который хочет умереть!       Его искаженное злобой лицо оказалось в нескольких дюймах от ее уже во второй раз за несколько последних дней, и его близость напомнила Вайолет, как глупо было испытывать терпение человека, способного на убийство. Девушка не могла говорить, она лишь дрожала, не прерывая зрительного контакта: его глаза были полны гнева, ее — ужаса.       — Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, — дрожащим ломким голосом прошептала Вайолет и зажмурилась, ожидая удара, но... его не последовало.       — Не все мы… — девушка не была уверена, что расслышала его слова, но потом он заговорил громче. — Открой глаза.       Устало Вайолет подняла веки. Печаль, залегшая глубоко в карих глазах, встретившихся с серым взглядом Олафа, почти заставила его отвернутся. Он уже видел это выражение в глазах многих своих жертв — но ему всегда было все равно на их боль и страх.       — Я не собираюсь убивать тебя, так что перестань психовать, сиротка. Мы оба знаем, что именно этого ты и ожидаешь, но я уверен, что ты мне еще пригодишься.       Вайолет верила ему, как бы глупо это ни было. Она внимательно посмотрела в его глаза, гадая, на что еще способен этот ужасный, переменчивый человек. Она заговорила тихо и спокойно, с долей грустного сожаления, на которое, как она думала, ее скорбящее сердце уже не было способно.       — Чем этот мир так ранил тебя, что теперь ты хочешь сломать жизни других? Чего ты ждешь, продолжая похищать и разрушать?       Ее мягкие, искренние слова были неожиданны. Как и его реакция. Он сжал ее руки еще сильнее чем прежде, но не смог посмотреть на нее, внезапно испытав какое-то незнакомое чувство.       — А не слишком ли многого я прошу, желая власти, чтобы почувствовать себя счастливым? Вот как все думают. У меня отняли все — и теперь я забираю отнятое обратно. Разве гребанному миру так сложно это понять? Разве я не заслуживаю всего, что есть у других, после того, что я пережил?       Внезапно Вайолет поняла: Олаф был не просто безумным убийцей, который предавал, лгал и разрушил так много жизней. Он был намного многогранней, чем она могла себе вообразить, он был человеком со своей историей и разбитым сердцем.       Возможно, когда-то он был таким же мальчиком как ее брат, который мало-помалу становился все более злым, наполняясь яростью и жаждой мести с каждым разочарованием, подкинутым жизнью. Ведь она видела, как действуют на Клауса происки Олафа, какую разруху они сеют. И тут Вайолет поняла, какое скорбное влияние, должно быть, оказали на Олафа недели, месяцы и годы ненависти и жестокой судьбы…       — Ты спросил меня однажды: «А что мне еще делать?». Ты можешь остановиться, Олаф. Можешь забрать наши деньги и оставить нас, можешь довольствоваться тем, что заполучил меня и мое наследство. Но ты всегда можешь остановиться и… — после небольшой паузы Вайолет закончила — найти место, где ты сможешь почувствовать умиротворение.       Олаф горько рассмеялся.       — Вот как ты думаешь? Что вещи могут вернуться на круги своя, что можно просто руководствоваться этому девизу Г.П.В. — «ради общего блага». И не важно, что они убивали во имя того, что считали правильным. Никто не в силах изменить ход вещей, Бодлер — ни я, ни ты, ни твои драгоценные родители, ни… Мир не то счастливое место, в каком ты и твои родственнички хотят жить, и он никогда таким не будет.       Вайолет надеялась, мечтала, молилась, чтобы как-нибудь она смогла достучаться до этого искалеченного судьбой человека, чтобы он смог увидеть в этом мире то, что видела она. И тогда, возможно, какая-нибудь другая семья не узнает кошмара, который пришлось пережить ей, ее младшему брату и сестренке. Лучик надежды, хрупкий и прозрачный, маячил на задворках разбитого сердца Олафа — и она знала, что если она не сможет изменить его, то никто не сможет. Она должна была попытаться ради своей семьи… и себя самой.       Прежде чем Вайолет успела заговорить, в нескольких дюймах над ее головой раздался громогласный стук в дверь, и она подпрыгнула от неожиданности. Олаф не отпустил ее и не отвел от нее взгляда, но крикнул: — Что такое? Тебе лучше не беспокоить меня и мою пленницу по пустякам.       Его заявление было встречено нестройным хором гогочущих голосов, и Вайолет покраснела от мысли о том, что, должно быть, подумали о ней и Олафе его приспешники.       — Кэп, впереди земля. Еще пара минут — и будем на берегу.       — Тогда иди работай! — когда звуки шагов его прихвостня удалились, Олаф наконец отпустил руки Вайолет, но не отошел, а напротив, приблизился к ней так близко, что ее сердце тревожно забилось.       — Просто запомни… ты всегда думаешь о себе и своих драгоценных друзьях как о праведных, добрых людях, желающих искоренить зло. Так давай я скажу тебе, девочка, простую истину: чем старше ты — тем грязнее вода. И я не могу дождаться дня, когда ты наконец осознаешь эту горькую правду.       Олаф развернулся, злобно посмеиваясь, и Вайолет забилась подальше от него в угол, обхватывая себя руками и моля небо о том, чтобы у нее нашлось достаточно сил сделать то, что нужно, и чтобы слова Олафа оказались неправдой. Она едва заметила, что Граф ищет договор о передаче права на наследство. Найдя документ, Олаф счастливо поцеловал его. Все это он вытворил только ради того, чтобы причинить Вайолет лишнюю боль.       — ЗЕМЛЯ!       Крик, донесшийся с палубы, вынудил Олафа поспешить прочь из каюты, и Вайолет побежала вслед за ним — ей не хотелось снова оказаться запертой в холоде и темноте. Взойдя на палубу, Вайолет обнаружила, что члены команды суетятся вокруг, выполняя свои обязанности, а Олаф стоит напротив штурвала в вызывающей позе, поставив одну ногу на выступ, а руку уперев в бедро, подражая героям эпоса.       Вайолет прошла мимо, игнорируя его выкрутасы, и, перегнувшись через борт и вглядевшись в даль, попыталась понять, где они. Поэтому то она не заметила, что Олаф позади нее осматривался по сторонам в поисках произведенного его триумфальной позой эффекта. Поняв, что впечатление произвести не удалась и никто на него не смотрит, Олаф подошел к девушке. Вайолет повернулась к нему. Она не хотела с ним разговаривать, но любопытство пересилило.       — Где мы?       Олаф нахмурился и посмотрел на нее со смесью задумчивости и презрения.       — Брайни Бич.