От лица Майка Шиноды
Когда прошло больше месяца нашей непрерывной работы, все вынуждены были признать, что ничего не шло, как надо — Лаки и Виктори совсем не говорили друг с другом, как типичные девчонки (да и вообще, Лаки ни с кем не говорила), Уэйн с Дэном постоянно грызлись, как и мы с Беннингтоном, по мелочам (но мы делали это гораздо чаще), а Бен постоянно закрывался в себе при виде Платца. Мы не сделали ничего — лишь зря потратили время, пропуская уроки, что я бы и без всего этого бардака сделал. Оставалось всего два месяца, но весь зал оставался таким же, как и был — мы только лишь подмели пол. — Здесь будет стоять стол! — в очередной раз вопил Честер, огрызаясь на меня. — Как ты можешь быть таким тупым и нихрена не понимать?! — он неистово размахивал руками, стоя прямо передо мной и я вскипал. Сейчас мне казалось, что я готов его к стене прижать и оторвать его эту несносную голову! — А ты тут самый умный?! — наконец прокричал я в ответ, чуть не ударив стоящего напротив кулаком по лицу. Он отступил на полшага, и я продолжил свою чересчур громкую дискуссию: — Ты, типа, всё знаешь, всё за всех решаешь, так?! — я посмотрел на него и заметил, что Честер таки притих. — Я устал от этого всего дерьма вашего. Хоть разрушьте всю школу к херам — только БЕЗ МЕНЯ! Я иду к директору. — с этими словами я распахнул дверь, вышел, и хлопнул ею же так громко и сильно, что на секунду показалось, будто стены затряслись. Мне предстоял путь к кабинету мисс Нортон, которую я должен был убедить в отвратительности её затеи и как можно проще откосить от всей этой ерунды. Дверь, как и всегда, была закрыта. Сначала я подумал, что защёлкнута на ключ изнутри, так как директриса явно сидела там, но потом, осторожно нажав на ручку, я смог одним глазком заглянуть в кабинет. Вот стояла она — в тёмно-синей юбке карандаш и белой рубашке, без вызывающего макияжа или неприличной длины юбки. Мне бы это понравилось, но что-то во мне ничего не ёкало. Вдруг, только я собрался постучать, до меня дошло, что она говорит с кем-то по телефону. — Я… Я не знаю. — сказала она слишком разочарованным тоном. — Они все кажутся такими разными, совершенно непредсказуемыми, как какой-нибудь отряд самоубийц. Я попросила их сделать не такую большую работу — но они за месяц так и не приступили к ней. — она вздохнула, легонько подёрнув плечами, смотря в окно и стоя ко мне спиной. Я стал лучше прислушиваться. — Может, я была не права? — тихо, нервно всхлипнув, спросила она у собеседника, после чего на неё, видимо, обрушилась волна слов. — Я знаю, знаю, что ты думаешь! Просто они все особенные, уникальные, я хочу им дать возможность это увидеть, я верю в них. — эти слова что-то во мне затронули и где-то в горле комом встала проснувшаяся совесть. — Но они будто специально отталкивают меня. Я здесь новенькая, я стараюсь быть лучше, чем тот мужчина, что сидел в этом кресле до меня, но что я пока заслужила? Презрение восьмерых главных учеников и недоверие учителей… — теперь я был уверен, что мисс Нортон готова заплакать и, не желая слушать более это действо, удалился, тихо шаркая обратно к залу, где разгоралась очередная дискуссия. Мои друзья спорили о цвете потолка и расположении ступеней, хотя до этого нам было ещё очень далеко. Заметив меня, они все замерли, просто тупо пялясь на меня. В этот момент мне показалось, что моя киданая куртка прилипла к оголенным запястьям и запеклась ещё и на шее, будто плавясь. Взгляд Честера бегал по мне, то считывая с моего лица эмоции, то наблюдая за реакцией моего тела на происходящее. Он выжидал очередного удобного момента для подъёма или упрёка, но я не собирался ему позволять такие издевательства. Уэйн дал своим друзьям слишком много власти. Но, отойдя от этих мыслей и от непонятных взглядов в мою сторону, я только собрался с мыслями, чтобы рассказать им об услышанном, как вдруг со ступеней донёсся издевательский голос Хайт: — Думала, ты говорил что не вернёшься? — Не притворяйся, что скучала по мне, мне этого не надо. — с нагловатой фирменной усмешкой ответил ей я, но снова был прерван: — Ой да пожалуйста, лучше бы ты уже сдох. — она пожала плечами и продолжила беспечно потягивать свой утренний латте с ванилью и сахаром. Мерзость… — О нет, это было так обидно… — закончив свою драматическую триаду, я выложил всё то, что слышал. И стоило мне закончить, как все, словно по команде, переглянулись. «Она в нас верит, вы представляете?» читалось в каждых глазах. И тут я понял, что ни в одного из собравшихся никогда никто не верил.От лица Уэйна Сермона
Дэн смотрел на меня теперь с каким-то пониманием, что ли? Я не мог в полной мере понять всех этих его глубоких взглядов, не мог прочитать вещей, которые прятались в глубине голубых глаз, но чувствовал, что начинает твориться что-то неладное. Работа вдруг пошла полным ходом, все вокруг разговорились между собой, кроме Лаки, которая упорно продолжала держаться в отдалении, и Честера с Майком, которые не прекращали ссориться. Этот день перевернул, казалось, все наши жизни с ног на голову. Я не знаю, как это объяснить. Вечером случилось непредвиденное для такой пустыни — пошёл дождь. Теперь они шли слишком часто, что удивляло меня, но не в плохом смысле. В Солт-Лэйк Сити постоянно шли дожди и мне было приятно встретить здесь хоть частичку моего родного дома. В квартире меня как всегда ждали два бухих тела и я не спешил туда возвращаться, медленно петляя по переулкам мимо подсвеченных домов. Эта атмосфера напоминала мне одну отличную книгу с чудным названием — «Мечтают ли Андроиды об Электроовцах?». Когда по ней сняли киноленту, я был в восторге. Мне не хотелось покидать этот потрясающий мир, словно прокуренный сигаретами, такой туманный, окружённый вечными дождями и противостоянием людей друг другу. Эти огромные города и голограммы, роботы, не отличающиеся от людей и разные умные девайсы заставляли мои мозговые шестерёнки шевелиться, соединяя все аспекты, все события двух фильмов в одно целое, полное. Я не заметил, как добрёл до очередной серой высотки. Но теперь что-то казалось не таким обыкновенным на счёт неё — меня тянуло внутрь, и мне чудилось, что я даже знаю, на какой этаж мне идти и в какую квартиру звонить. Я старался побороть это чувство, ведь уже было совсем темно и мне нужно, действительно нужно было возвращаться назад, домой… А домой ли? Есть ли у меня дом? А что можно назвать домом? Однажды мне сказали, что дом — это не место, а люди, которые тебе близки. Но есть ли у меня такие люди? Моё сердце, безусловно, принадлежит родному городу, но что держит меня там? Я потерял связь со всеми знакомыми, перестал приезжать, ведь теперь было не за чем. Я теперь стал совсем потерянным. В наушниках тихо пела девушка, словно только для меня, для меня одного в этом безумном мире, в котором такому ненужному подростку, как я, просто было нечего делать. «This is a hymn for the hymnless, kids with no religion…» Я стал тем, кому она посвящает эту песню, стал человеком без гимна, без религии. Да, родители привили мне мою религию ещё до рождения — я стал мормоном — но мне этого было не нужно. Я не думал ставить на себя какие-то знаки, не хотел определяться, хотел просто быть человеком. Хотя, какой тут человек в этом мире? Разве что последний подонок, наверное. Но как мне хотелось изменить это, изменить мнение большинства, в том числе и своё. Я очень, очень хотел стать человеком, которым смогут гордиться окружающие, которого будут ставить в пример. Но одному мне это сделать точно не удастся. Дверь подъезда, под небольшим козырьком которого я сидел, с пищанием открылась и вышел, к моему огромному удивлению, сам Дэниэл Рейнольдс. В руках он держал сигарету, а из кармана его кожанки был виден брелок ключа от его мотоцикла — одного из шикарных Peugeot. Он тоже был озадачен, встретив меня здесь, но, подойдя ближе и протянув мне руку для того, чтобы я мог встать, он лишь кивнул в сторону своего байка и тихо спросил таким спокойным, отсутствующим голосом: — Хочешь прокатиться? Мне казалось, что в эту секунду я перестал быть один, что-то отвратное мне до тошноты чувство вины исчезло в небытие, что он, именно он идеально меня понимает, а потому я, не думая более ни секунды, согласился таким же тихим «да, хочу». На улице, где он жил, не было людей такой поздней ночью, хотя райончик не из лучших. Дэн даже не позаботился ни о своей, ни о моей голове — сказал, что у него никогда не было ни одного шлема и просто предложил мне сразу сесть и не выпендриваться, спокойно щёлкнув свой окурок куда-то в пустоту серого ливня. Я сел и обплёл своими руками его талию, нечаянно коснувшись его тёплого и твёрдого пресса. Что-то где-то глубоко затрепетало, но в голове вспыхнула лишь одна мысль — религия. Мормоны ужасно относятся к ЛГБТ и я не мог себе позволить дать отцу ещё хоть одну маленькую причину меня избивать. Конечно, все мысли утекли у меня из головы, когда тихо взревел мощный мотор мотобайка и Дэн, предупредив меня держаться крепче, погнал на хорошей скорости куда-то вглубь города. Мимо меня проплывали яркие и тусклые фонари, их свет, отражающийся от мокрого асфальта, светофоры, правила которых мы сейчас нагло беззаботно нарушали, кое-где мимо шастали пешеходы, шатающиеся, пьяные. Дождь склеивал мои ресницы и заставлял мои волосы прилипать ко лбу. Мне нравилось это чувство. Чувство свободы, в котором можно раствориться и забыть о всех своих проблемах. Хоть на один вечер… Дэн иногда тихо усмехался моей реакции, но я был уверен, что и ему это нравилось. Из казино до меня еле успевала доноситься поп-музыка разных декад, а из некоторых клубов я даже слышал известные рок-композиции. Прохладный ветер, обдувающий меня со всех сторон, вынуждал прижиматься к Рейнольдсу вплотную, но я и не был против. Я чувствовал себя в безопасности за его спиной. Мы ловко лавировали между машинами, стоящими на светофорах, и уносились прочь от них, показывая, что именно мы здесь такие, какие есть — без гимна, без религии, без дома, без особого понятия семьи. И я почувствовал себя свободным. Впервые в жизни совершенно свободным. Настолько, что хотелось раскинуть руки в стороны и кричать об этом во всеуслышание. Но всё хорошее заканчивается. Мы остановились, о чем мне крайне прозрачно намекнул Дэн и я слез с его байка, который теперь долго не выйдет у меня из головы. Мой спутник направился ко входу в один большой торговый центр, название которого я так и не запомнил. На входе стоял здоровенный мужик в охранной форме и, стоило нам приблизиться, как он обескуражил нас обоих своим орлиным взором. — Я хочу кое-что тебе показать, Уэйн. — Рейнольдс похлопал ладонью по сумке, перевешаной через его плечо, которую он взял ешё из мотоцикла, а я не смог не отметить, что он впервые за полтора месяца назвал меня по имени. Дэн обратился к громиле: — Эй, Ральф, привет! Как жизнь? — Хозяин сказал не впускать тебя больше. — Ральф, пожалуйста. — сказал мой спутник уже более серьёзным голосом. — Я договорюсь со Стюартом. — названный Ральфом глубоко вздохнул и всё таким же тяжёлым мужским басом спросил: — Пароль? — на что Дэн без секунды сомнений ответил: — Imagine Dragons. Мы пробрались куда-то на лестницу, а судя по надписям, просто оказались в зоне запасного выхода. Тут было очень темно, но Рейнольдс, взявший меня за руку, осторожно вёл меня вверх, ступень за ступенью, пролёт за пролётом. Я бы устал, если бы не был сосредоточен на его таком непривычном тихом, даже немного бархатистом голосе, успокаивающем и выбивающем все мысли из головы. И, незаметно, всё закончилось и я снова ощутил ровный бетон под ногами. Сопроводитель включил светильник и я лицезрел совсем небольшую комнатку, в которой были собраны несколько расстроенных старых гитар, которые, как говорят, «вышли из строя», один спальный мешок вместе с подушкой и пледом, и куча другого хлама. — Это всё твоё? — стараясь не выдавать своего восторга, спросил я, на что получил тихий смешок. — Да. Это моё самое любимое место на всей земле — место, где я могу побыть один. — он подошёл ко мне чуть ближе и спокойно улыбнулся, без доли нахальства или издевательства. — Теперь ты тоже можешь сюда приходить, если хочешь. — А Демоны? — Они не знают… — мне польстило, что об этом будоражащем мысли уголке знаем только мы вдвоём — это словно хранить один очень важный, но глупый секрет. — Пойдём. — он дёрнул меня за рукав белой рубашки и, углубившись в темноту прохода, до которого не доходил свет, открыл единственную дверь — на крышу. Он вышел и сел прямо на край, устремив взгляд на улицу, пока я всё ещё колебался, стоя у входа. — Не волнуйся, тут безопасно. — его слова не то, чтобы меня успокоили, но стали знаком, гласящий мне «дерзай!». Я сел слева от него, когда он достал из сумки небольшую фляжку с алкоголем. — Это виски. Ты будешь? — я отрицательно помотал головой, на что получил вопросительный взгляд и одну слегка приподнятую бровь. — У меня принципы. — я не мог сказать большего, не мог заставить себя признаться. Но я точно знал, что не хочу быть, как отец. Для меня это было бы величайшим позором. Дэн, оценив мою скрытность и нежелание об этом говорить, отложил фляжку, так и не сделав глотка. Я был очень благодарен ему за это. Он приобнял меня за талию, прижав ближе к себе и моё сердце начало колотиться быстрее, однако я чуть отпрянул. Я убеждал себя в том, что не принадлежу к ЛГБТ сообществу, чем шёл против очевидных фактов. Вскоре начав засыпать, я склонил голову на чужое такое тёплое плечо и, уже проваливаясь в сон, почувствовал, как меня взяли сильные руки и оттащили в тёплое помещение, укутали во что-то мягкое и подложили под голову подушку. Одними губами я поблагодарил своего, наверное, друга и, получив растворяющееся в сознании «пожалуйста, Уэйн», провалился в глубокий, спокойный сон, которого не бывало у меня уже долгое время.От лица Дэна Рейнольдса
С утра я проснулся от нестерпимой духоты моего бетонного убежища — солнце снова начало палить в полную силу, не успев ещё даже до конца округлить свой светящийся, словно нимб над головой святой Земли, ореол. Я медленно приподнялся на локтях, чтобы в полной мере созерцать этот непередаваемый вид, ведь, благо, окна выходили на восток. Яркость и блеск меня ослепляли, но я готов был продолжать смотреть на это зрелище, чувствуя, словно свет прожигает мне глаза. Я было уже приготовился собраться и сбежать по ступеням вниз, как на телефон, лежащий рядом, звякнуло сообщение: «Ну так что? Мы отказываемся от всей этой мороки с залом, верно? Этот план ещё в силе? Майк» Я задумался и мой блуждающий взгляд пал на Уэйна, лежащего в моём спальном мешке, ведь я его положил туда. Он просто спал с застывшим спокойствием на лице, а мне не хватало его улыбки, которая была даже ярче сегодняшнего солнца. Я готов был признаться себе в этом уже миллион раз, равно как и в том, что Сермон никогда не выберет меня, не полюбит. И поэтому я молчал, закрывая всё в себе. «Нет, Майк, планы меняются. Мы доделаем эту работу, чего бы то ни стоило!» Ответа не последовало и я осторожно встал на ноги — моя куртка была в пыли, а волосы спутались и не просохли до конца. Не сказать, чтобы я особо заботился о внешнем виде, но сейчас я выглядел просто отвратительно. А вот лежащий рядом… Я снова улёгся на пол, принявшись разглядывать черты его лица, сухие и, по какой-то совершенно неясной причине, ни капли не спутанные волосы, чуть завивающиеся волнами и струящиеся по его шее. Мне было интересно насчёт него всё, каждая мелочь, но признаться я в этом ему не мог — лишь хотел заслужить его доверие, стать ему другом. Меня до жути поразил тот факт, что он в свои 18 ни разу не пробовал алкоголя. «Принципы». Какие у чёрту у тебя могут быть принципы, Лэйк Сити? Это проблемы в семье? Или психологическая травма детства? Как я могу это узнать, если ты мне никогда ничего добровольно не расскажешь?..