От лица Виктори Лоуренс
Я обняла Лаки, уткнувшись ей в шею носом и снова улыбаясь. Только с ней я чувствую себя по настоящему счастливой. Она — моё солнце, освещающее путь, единственная, кто понимает меня, мой лучик в этой тьме жизни. — Ты можешь мне доверять, Лаки, ты же знаешь. Я всегда буду рядом с тобой, что бы не происходило и не случалось, — я сильнее сжала Хайт в объятиях и на мои глаза невольно навернулись слёзы, но я по-прежнему продолжала улыбаться. Вот она, раньше неприступная — так близко, так чертовски близко и я могу её касаться, что раньше было непозволительно. Она наконец открылась мне. Я так долго добивалась её доверия, так долго пыталась достучаться до неё, найти ответы на все её вопросы, открыть все её серкреты и вот сейчас… Сейчас именно тот момент. Конечно, секреты у неё наверняка остались, но я дойду и до них. Сейчас всё, что мне было важно — это она. — Вик, нет. — прервала она мои мысли о таких хороших вещах и вырвалась из моих объятий, даже не посмотрев на меня. — Это всё неправильно, ясно? — её голос снова стал холодным, а сердце, только-только раскованное из цепей, снова добровольно в них заковалось. Я смотрела на неё, всё ещё не опуская рук. — Я не должна этого делать. Ты очень мало знаешь обо мне. Я не могу себе позволить причинять кому-то боль. Не делай так больше и тогда я буду продолжать улыбаться. — такое нелогичное заявление вогнало меня в ступор, будто стукнуло головой об стену. Она зашагала дальше по коридору, зрительно уменьшаясь в размере, тихо стуча каблуками кожаных коротких чёрных ботинок. Я смотрела ей вслед, надеясь, что всё это мне привиделось. Всё внутри вдруг защипало, из глаз потекли противные, горячие и солёные слёзы, которые я стараоась глотать, пока она не исчезла в конце коридора, в душе неприятно саднило обидой, а зубы скрипели друг о друга в досаде. Почему она так резко меня оттолкнула?..От лица Бена МакКи
Для меня было огромным сюрпризом, что меня вызвали в офис директора. Я стараюсь быть на стороне мира и добра, но чтобы нарушать правила? Да ни за что в жизни! Не оставляя себе другого выбора, я медленно плёлся по коридору всё дальше и дальше, сначала столкнувшись с Хайт, а потом и со всхлипывающей Виктори, которая тоже никуда не торопилась. Я хотел расспросить её, что случилось, но меня торопил страх нашего директора. Сам он не из самых приятных людей — сварливый мужичок лет 55, огрызающийся на учеников и язвящий преподавателям. Никто никогда не хотел с ним пересекаться, кроме, конечно, Демонов, которые водили его вокруг себя, как собачку на поводочке. Но и сам директор не очень любил с кем-то говорить, так что просто сидел в своём кабинете и ждал, пока миссис Вайнкрюг, не менее сварливая старая дева, которой, по легендам, не меньше 500 лет от роду, не принесёт ему крепкий противный «индийский» чёрный чай. Гадость редкостная, радости в этом мало. Я уж точно не принадлежу к поклонникам этого старого гавнюка и старейшей ходячей мумии, но если надо идти, то надо. Я собрался с духом и вошёл, нажав на ручку двери. Внезапно меня поразило сразу несколько вещей — мало того, что в кресле сидел не ворчливый мужичок, а достаточно молодая девушка, так здесь на удобном диванчике пристроился ещё и Платцман! — Бен, — окликнула меня леди, привлекая моё внимание, — присаживайся. — и я нарочно сел очень, даже слишком близко к Дэниэлу. — Меня зовут Айрин Нортон, меня перевели сюда из министерства образования, я новый директор. — она оглядела нас спокойным взглядом и я, сам не зная зачем, слабо кивнул, якобы подтверждая, что я её слышу. — До меня дошли слухи о ваших, — он устремила пронзительный взгляд в сторону Платца, — Демонах и о разногласиях. Моя главная задача — помочь вам от них избавиться и сделать эту школу хоть чуточку лучше. — в голосе новой директрисы не было ни доли презрения или пафоса, она просто говорила как есть и это, должен признать, подкупало. — Что вы предлагаете, мисс Нортон? — Дэниэл даже не посмотрел на меня. — Я решила организовать бал в честь Рождества — такая себе новая традиция. Но одна я, конечно, не справлюсь — у меня очень много дел. Я решила поручить всю эту работу вам, на которую у вас осталось всего… Три с половиной месяца, я полагаю. — Нам двоим? — вырвалось у нас обоих, и мы таки переглянулись с Платманом. — Нет, мальчики, нет… Всем вам: Демонам и анти-Демонам. Трое да пятеро будет равно восьми. — она улыбнулась. — Все нужные средства будут выделены вам из бюджета, не волнуйтесь. Чего я хочу от вас двоих? Почему позвала? — она отвернулась к окну, где, судя по шуму двигателей, крутили свои бешенные трюки Рейнольдс с Майком. — Именно вы должны будете сказать своим друзьям об этом. Пожалуйста, будте ответственными. — Сидящий рядом кивнул и поспешил на выход, а я помчался следом за ним, вдогонку получив: — Я верю в вас! — Как странно, да? — спросил Платц, когда мы уже вышли на улицу, до этого пребывая в полном молчании. Мне не очень хотелось с ним говорить и я начал просто ковыряться в телефоне, медленно печатая сообщения своей компании. Спутника моего вскоре уволокли его друзья и я почувствовал себя совсем одиноким. Ветер тихо бегал по оставшимся листьям деревьев, некоторые срывая и унося к земле, закручивая в вихрь. Мне бы понравилось за этим наблюдать, если бы рядом был хоть кто-то. Но нет — одна лишь пустота, как вокруг, так и где-то у меня внутри…От лица Дэниэла Платцмана
Мои мысли не покидал этот разговор — всё казалось таким странным и туманным. Я хорошо знаю Рейнольдса — он не любитель всех этих торжественных вечеров и, как все мы, совершенно не умеет их организовывать. Я не представлял, что за работа меня ждёт. Откуда-то из-за спины меня окликнули по имени, но я, наверное, был уже слишком погружён в свои мысли, чтобы отреагировать: мне известны все наши недруги. По именам, фамилиям, даже кличкам… И это заставило меня задуматься: действительно ли много я знаю о них или же не знаю ничего? Время бежало довольно быстро, пока я коротал время на крыше не очень высокого дома и смотрел вниз, на движение машин, на людишек, которые отсюда казались мне ещё более никчёмными… Так бы я подумал в начале этого учебного года. Но… Сейчас? Было чувство, что вся моя злость, вся ярость из меня испарились, словно их и не было. Я не чувствовал отвращения к окружающим меня, впервые не ставил себя выше остальных — мне было это просто ненужно. А когда солнце уже на три четверти скрылось за неровной для меня линией горизонта, выстроенной из высоких домов, я засобирался домой — там меня точно ждут. Семья… Когда в последний раз моё сердце начинало чаще биться при произнесении этого слова? Семья… Когда в последний раз я заботился о них, а не только о себе? Семья… Неужели моих самых родных людей — брата, отца, маму — мне заменили «Демоны»? Неужели я действительно настолько отстранился от всех них, забыл о них? Может, пора что-то менять? И так я решил, что возьму на себя ответственность хоть за что-то в этом мире и точно организую этот треклятый бал Рождества.От лица Лаки Хайт
Получив сообщение Бена, я заволновалась — я не хотела находиться рядом с этими людьми. Со всеми ними — они заставляли меня что-то чувствовать, согревали меня. Но этого не должно было быть, это неправильно. Я продолжала убеждать себя в этом. А Виктори? Она даже не знает, что единственное место, где я живу — мой маленький мирок в моей же собственной голове, в который никому, НИКОМУ входа нет, как бы я её не любила. Я надеялась стать чем-то лучшим, показать себя добрее и веселее, но когда я была рядом с друзьями, то это становилось невозможным. Мне хотелось, правда хотелось рассказать им обо всём, что я скрываю глубоко в себе, что камнем застряло в моих лёгких и тянуло меня на далёкое дно озера забвения последние несколько лет. Лишь один человек заставлял меня чувствовать себя свободной — Лоуренс, но я знала, что не должна подпускать её близко — ей будет очень больно. Я отгородилась от неё стеной с колючками, спряталась в самой высокой башне, стараясь не причинять ей ещё больше боли. — От тебя одни неприятности! — Ты нам не нужна! — Ты просто дура, если думаешь, что тебя полюбят! Все эти слова копились во мне, пока я не начала выбрасывать это всё на самых близких мне людей в умноженном количестве. Я причиняю людям боль, потому что теперь настала моя очередь. Это крутилось у меня в голове на повторе, я вдалбливала себе это в мозг, стараясь убедить саму себя в том, что имею на такие действия полное право, но… На самом деле нет, не имею. И потому отгораживаюсь, как могу. Моя жизнь — просто дом вверх дном, который продолжает переворачиваться, казалось бы, каждый раз, как я что-то делаю или с кем-то контактирую. Пришёл Уэйн и мне пришлось это осознать, ведь он — образец того, чем я никогда не буду: храбрость, ум, отвага, толерантность, спокойствие. Я даже завидовала ему. Он, наверное, думает, что я более открытая со всеми, что лучше него… Но он вообще ничего обо мне не знает. Иногда из-за всего этого, из-за всех секретов, которые приходиться мне тащить, как крест Иисусу, я просто хочу исчезнуть и проснуться уже где-то на берегу маленького озерца в деревянном скрипящем доме. В одиночестве… Одиночество. Что это? Что это за вещь, которая заставляет людей страдать? И почему как свою жертву она выбрала меня? Всё так запутано и неоднозначно в этом мире, я даже слов не найду… Тайны, скрытые внутри меня, вынуждают меня молчать, жить с одиночеством в одной каморке, но оно же и убивает меня изнутри. Я так боюсь его, боюсь до дрожи в коленках. Я действительно боюсь остаться одна. Это как замкнутая цепь — я отталкиваю, но боюсь остаться одна. И сердце чувствует, что скоро это случиться, что из-за всего этого они — Бен, Виктори, Честер, Уэйн — от меня отвернуться и не будет в этом мире никого, кому я буду нужна. И больше всего я боялась, что они оттолкнут меня. Даже мысли об этом режут что-то внутри острым ножом, царапая рёбра изнутри и заставляя дыхание предательски слышно срываться всхлипами. Именно так я сидела вечером, заперевшись в небольшой комнатке, выкрашенной в пастельные цвета, в самом её углу и писала всё это в толстенную театрадку в клеточку — мой сборник набросков. Лишь с ним я могла поделиться тем, о чём так и не смею говорить вслух. Утро началось странно — очень тихо. Я не спала, даже не дремала ни разу за 6 часов. Мама уже уехала на работу, а бабушка будто пропала. Но, скорее всего, она просто пошла в магазин. Я медленно одевалась, думая о том, сколько уроков мне предстоит пропустить чтобы закончить работу над залом и самим будущим балом. Школа. Тоже странно. Тоже тихо. Словно меня разом все перестали замечать. Я прокралась к залу, когда меня кто-то остановил. Это была она — Виктори Лоуренс. — Ты в порядке? — я чувствовала на своей спине её взволнованный взгляд, чувтствовала, как на нас уставились и все парни. — Нормально. — резко бросила я, дёрнув плечом и сбросив её руку. Подошла мисс Нортон и открыла нам место нашей работы, вручив ключи мне, как-то было ни странно. Я осмотрелась и поняла — это один большой кошмар. Я увидела перед собой самую старую комнату школы Яндерсона — танцевальный зал. По полу кое-где бежали небольшие трещинки, обои на стенах были оборванными и клочьями свисали вдоль. Окна были все в пыли и с облезлой краской на подоконниках, а сцена… Я всё ещё помнила её с первого класса — такая тогда величественная для маленькой девочки вроде меня, такая большая и широкая, с тихо поскрипывающим на третьей от края сцены доске, на которую я специально наступала, вся выкрашенная в цвет тёмного дерева, со ступенями, спускающимися полукругами с боков, и с потрясающими бархатными красными шторами как в настоящем театре. А когда мне удавалось проскочить за них, ещё стоя на полу и не поднимаясь на сам помост, забегая либо влево, либо вправо, я оказывалась в настоящей стране чудес — куча ярких костюмов и платьев для бально-спортивных танцев, разные колпаки и шляпы, очки, разбросанные по столам сценарии, какие-то чудные книги… Всё это будто манило к себе, мне так хотелось увидеть в этом месте хоть один праздник! Но нет, директор был отнюдь против. Это меня всегда огорчало. Иногда мы всего лишь проводили там уроки физкультуры, но этого не хватало, конечно, чтобы насладиться этим местом, его особой «химией». Потом нас совсем перестали сюда пускать. Место совсем обветшало, выглядело таким пустым, одиноким и заброшенным, как и я чувствовала себя глубоко внутри. Пол сцены был сломан — везде торчали края сломанных досок. А те самые потрясающие когда-то моё воображение шторы совсем запылились и потеряли свой алый цвет, порвались и с одной стороны упали на пол. Выглядело, будто по полу струились языки пламени, затухающего, но обещающего разгореться вновь. И только теперь я прошла за сцену, надеясь, всё же, увидеть там хоть капельку прошлого блеска и идеала, который восторгал меня. Но нет, ничего не было — всё здесь пустовало, не осталось больше изумительных платьев, которые я хотела примерить, костюмов для мальчиков с идеально чёрными хлопковыми галстуками-бабочками, причудливых шляп-котелков и хомбургов, тоже чёрных. Пусто. Я почувствовала себя ограбленной и обманутой. Мои детские воспоминания так и остались воспоминаниями. Я так надеялась снова найти себя здесь, найти то, чем стоило восхищаться, но увы здесь не было ничего, ничего не осталось от былого величия. Мне захотелось исправить это, вернуть то, что было у меня отобрано, снова стать девочкой с короткой русой косичкой за спиной и снова поверить, что чудеса могут случаться. И я сразу положила в копилку идей свои пять центов: — Шторы будут такими же: тяжёлыми, алыми, из бархата, прямо до пола. — все посмотрели на меня с огромным недоверием в глазах, но я не отступалась. Теперь уже ни за что не отступлюсь. — Почему не синие? — спросил озадаченный Беннингтон и я устремила на него проницательный взгляд. — Красные, из бархата, в пол. — повторила я. — Это не вопрос и не предложение. Это констатация факта того, как будут выглядеть шторы. — все замолчали. Даже Демоны не рискнули наложить свои грязные ручонки на эту часть моего мира.