Ты не одна

Такие забавные, безумные, мокрые и счастливые — Мартин с Симоной влетают в душевую и, задыхаясь от смеха, снимают куртки, с которых течёт вода. Девушка в очередной раз прикладывает к губам горлышко бутылки и делает пару глотков шотландского виски, от которого уже она потеряла контроль эмоций, слов, взглядов и действий. Мартин машет рукой и одним движением забирает у неё алкоголь, дабы сделать самому несколько глотков. И плевать, что они уже были под дождём и теперь все промокшие и, возможно, заражённые. Такая эйфория, что захлестнула всех, никогда не встречалась и, возможно, никогда такой не будет больше в их жизни. Мужчина, улыбаясь, садится на скамейку, и отбрасывает куртку на пол, та отлетает с хлюпающим звуком в угол. Симона присаживается к приятелю, дабы составить ему компанию, и повторяет те же действия со своей верхней одеждой. Она ярко жестикулирует и что-то пытается рассказать на пьяном языке, а он светится как светодиодная лампочка, его уголки губ расплываются, и он фиксирует взгляд на милом и молодом личике Симоны. Такая смешная и до одури притягательная. Мартин делает лишь один рывок к ней и уже соприкасается губами с её только что болтавшем ротиком. Девушка на миг замирает, но в следующую секунду отвечает на поцелуй. Ей просто интересно, у неё так давно не было настоящих отношений, что и она забыла каково это. Ей просто приятно, что другой мужчина обратил внимание на неё. Ей просто странно от того, что сейчас происходит. Краем глаза Симона замечает, что Мартин уже оттягивает пальцами её футболку вниз, а она совершенно этого не чувствует. Губы онемели от алкоголя и поцелуй она совершенно не чувствует. Внутри сердце стучит ритмично, ровно, и даже если есть какая—то лёгкая аритмия, то это от веселья и алкоголя, но точно не от Мартина и его поцелуя. Она совершенно ничего не чувствует. Ничего. — Стой, — Симона отодвигается от Мартина и ставит свою правую руку между ними, — стой. — Что не так? — Непонимающе спрашивает Мартин и в его глазах тут же отображается разочарование. — Нет. Девушка закрывает глаза и просто крутит головой, а парень чуть поднимает руки вверх, показывая, что он сдаётся: — Я всё понял. Конечно. Она тяжело вздыхает, поднимается и быстро удаляется куда-то по коридорам. Куда она идёт? Да кто его знает, главное куда подальше. Главное, не видеть его, не знать себя, не разговаривать с другими. Ноги приносят в одну из спален бункера, где она тут же падает на одну из кроватей и затихает. Где-то внутри давит нарыв, в горле наматывается ком, а в глазах наливаются новый дождь. Так по-женски, так хрупко и банально, она начинает рыдать в подушку, обхватив её руками. Взять бы эту подушку, прижать к лицу сильнее и задохнуться. — Симона? — Вырывает из небытия голос брата. Она лишь чуть замирает, перестаёт на миг рыдать, и чувствует, как он садится на кровать рядом. — Кто тебя обидел, Симона? — Я сама себя обидела, — отзывается она и поворачивает к брату своё зарёванное и красное лицо. — Ну, и зачем ты так с собой? Девушка крутит головой, потому что не знает что ответить. Потому что «ничего». Расмус ложится рядом с ней, заключает в объятия и начинает осторожно гладить сестру по волосам, дабы она успокоилась. В тишине он проводит рукой по её голове много сотен раз, а у неё в этом время успевают засохнуть слёзы. — Мне кажется, — начинает она вдруг шёпотом, — Я никогда уже не смогу нормально проводить время с другими мужчинами. Я… Я попробовала, Расмус, и ничего не почувствовала. Не знаю почему — от спиртного или просто, потому что он не мой человек. Мне кажется, что я никогда не смогу полюбить. . . — Ну, это не правда. — Расмус прижимает сестру сильнее в объятиях и шепчет на ухо: Ты меня очень любишь. И эта любовь такая сильная, что смогла пережить апокалипсис. — Меня никогда не смогут полюбить, — тихо и горько добавляет она. — Ну, и это тоже не правда. — Брат прикладывает губы к макушке сестры, — Я люблю тебя. — Это другое, Расмус. — Разве другое? — Он чуть отодвигает голову и смотрит сестре прямо в глаза. Девушка сначала непонимающе поворачивается к брату, а потом грустно пожимает плечами. Да кто его знает. Может, и не другое. Так хочется взять, обнять, забрать к себе его. Так хочется проводить руками по волосам брата, что пахнут дождём, и чувствовать его на себе, в себе, по себе. И вдруг её прошибает сознание того, что именно чувства к брату дают у неё отклик в сердце и внизу живота. Нет этого «Никогда», нет этого «совершенно ничего не чувствую». Как же тошно от одной мысли о том, что единственный человек, которого ты хочешь — это твой брат. Симона лишь опускает голову на его грудь и опять, так по-старому, запускает тёплую руку под майку парня. Расмус легко улыбается, и рукой берёт сестру за подбородок, нежно подняв её лицо обратно к нему, и сплетается в поцелуе с её солёными губами. Такая трогательная, такая родная, такая нежная. Девушка отвечает поцелуем на поцелуй, и эта череда ответов друг другу не заканчивается. Сначала просто соприкосновение розовых губ — ласковая передача любви друг другу, потом уверенный танец губ и языков — полная отдача себя самих, а потом и вовсе проникновение языков куда-то глубоко в душу, что спускаются по раскрасневшим губам — это дичайшая электропередача секса только через одно движение. Он чувствует, как её рука под майкой ласкает его грудь, щупает его затвердевшие соски, в ответ на это — он спускает рукой к её упругой попе и сжимает сильно в своих горячих руках, на что девушка только начинает более тяжёло и томно дышать. Такое стремительное желание ласкать её ягодицы, переходит к желанию переместить руки между её ног и наглаживать сестру через джинсы, которые, ей Богу, ну совершенно лишние. Кисти Симоны опускаются ниже к штанам и натыкаются на ремень. Такой мощный ремень. Медленно, вкусив каждое движение, Симона вытаскивает ремень из одной металлической рамки пряжки. Отодвигает шпинек ремня рывком. Дерзко вытаскивает ремень из второй рамки пряжки. Пальцы переходят к молнии на штанах, хватаются за собачку и отдёргивают её быстро вниз. Страсть и желание тут же устремляется наружу. Руки плавно, но уверенно плывут в трусы и цепляются за его затвердевший член, начиная движения вниз-вверх, как и руководит сердце. Ну, или что-то другое. Расмус, прерывисто дыша, расправляется с её бляшкой на джинсах намного быстрее, откидывает этот элемент одежды, и уже сквозь влажные трусики начинает ласкать сестру между ног. Майка брата слетает на пол — чтобы ласкать его грудь, она не нужна. Это долгожданное сладкое чувство, что пробегает волнами по всему телу, заставляет Симону снять с себя кофту и отправить её куда—то в темноту. Расмус тихо сопит ей в ушко, нежно надкусывая её мочку уха, а девушка ритмично двигается, обвивая ножками тело парня. Такой горячий, такой упрямый, такой стремительный. Пальцы брата плавно ласкают кожу со спины до ягодицы, одновременно снимая милые трусики с рисунком звёздочек, в опьяняющем чувстве страсти. Такая влажная, такая мягкая, такая трогательная. Трогательная во всех смыслах. Симона располагается более удобно на одноместной кровати, ложится на спину, чем даёт брату большую свободу над собой. Отдать над собой власть, отдать своё сердце, отдать свою первую ночь ему. Расмус входит в неё нежно и уверенно, сжимая в руках её руки и шепчет «люблю тебя» ей на ушко. Симона улыбается в эйфории и двигается в такт, закрыв глаза. Врали, что в первый раз больно. Сладко, чувствительно и желанно. Она чутко проводит пальцами по его бархатистым плечам и прижимается сильнее к нему. Джоанна, подруга из давнего прошлого, рассказывала, что любила расцарапывать спину своему парню, но Симоне не хотелось причинять такой физический, но похотливый вред брату. Хотелось ещё сильнее прижать его к себе, чтобы не отпускать, чтоб слиться вместе и быть навсегда единым целым. Дабы знать — что она не одна. Тусклый свет в спальне бункера еле освещал тела Андерсонов, но так даже было лучше, в первые, даже — романтично. Расмус, прерывисто дыша, стремился к утрате этого мира, а Симоне хотелось остановить время, чтоб не важно сколько это длится — пять минут, пол часа, три часа или целый день, главное чувствовать его рядом с собой, на себе, по себе, в себе. Чтоб чувствовать, как его кисти хватают её грудь и язык рисует на сосках знак бесконечности. Чтоб чувствовать, как его дыхание отзывается у неё на лице. Чтоб чувствовать, как уверенный член ритмично ласкает шейку матки, и чтоб чувствовать, что её любят. Чтоб чувствовать, что она любит. Чтоб чувствовать, что она не одна. Чтоб чувствовать желание. Чтоб чувствовать… чтоб просто что—то чувствовать.