Сегодня была война

Брайан почувствовал это не сразу. Казалось, утром всё было спокойно – он неторопливо и размеренно копал, а вокруг него точно так же работали разморенные от жары люди, светло яркое июньское солнце, опаляя их неприкрытые головы и заставляя пот градом струиться по лицу. Но всё это было в порядке вещей – тяжёлый труд, следящие за ними солдаты и то, что они здесь не являлись людьми – всё это было не ново, и Брайан просто старался думать о хорошем. Например, вспоминал, как неделю назад встретился с Линдси и Гасом и впервые увидел своего уже чуть подросшего сына. Или, как провёл последнюю ночь с Солнышко, который сегодня на участке не присутствовал, но волноваться причин не было – у него просто был выходной. Да, это были действительно приятные воспоминания. Но после обеда это спокойствие исчезло. Брайан старался вернуть его, но ничего не получалось. Воздух был будто наполнен каким-то напряжением, предчувствием чего-то, выходящего за рамки их сегодняшней жизни. Этому напряжению способствовало всё: скрывшееся за тучами солнце; неровный, раздражающий стук лопаты о твердую землю; какой-то шум, доносившийся издалека; тихие перешептывания пленных, которые Брайан слышал ровно до того момента, как оборачивался на звук. Кинни уже начало казаться, что это его не выдержавшие постоянных волнений нервы сдают позиции, когда витавшее в воздухе предчувствие наконец вылилось в одну фразу, которую Дебби прошептала ему на ухо: — Русские под городом! Теперь, казалось, люди стали переговариваться ещё громче, а солдаты стали уже не так безмятежны и уверены — в их глазах читались растерянность и беспокойство, потому что офицера на участке не было, и отсутствие четкой информации или приказов сбивало их с толку. Никто уже толком не работал, только некоторые нехотя и бесцельно ковырялись в земле лопатой. Солдаты покрикивали на них, но это не влекло за собой существенных изменений. Воздух, казалось, вибрировал от волнения и надежды людей, которых он окружал. Это была надежда снова стать человеком, снова стать свободным, и она заставляла их быть готовыми к решительным действиям каждую секунду. Что-то неминуемо зрело. Нарастало, как снежный ком, и Брайан знал, что, когда он будет готов покатиться, его уже будет невозможно остановить. Нужен был только первый шаг, один-единственный знак, маленькая спичка, брошенная в сухие поленья для того, чтобы разгорелось пламя. Брайан видел, как смотрит на него Дебби. Видел просьбу в ее глазах, но медлил. Это могло обернуться очень плохо, если слухи были не верны, да и вообще, с какой стати это должен делать именно он? К вечеру, когда солнце уже начало склоняться к горизонту, напряжение достигло апогея. Где-то на востоке раздавались гулкие раскаты, и люди гадали, что это — гром или взрывы. Солдаты нервно ходили туда–сюда, без причины рявкая на пленных, и те отзывались особенно дерзко, хотя не было никаких оснований, что скоро их плену действительно придет конец. Брайан стоял рядом, когда средних лет женщина что-то тихо, но резко ответила какому-то сержанту, думая, наверное, что он не услышит. Но немец услышал и, тут же развернувшись, ударил ее по щеке. Она вскрикнула и отшатнулась. Брайан увидел, как красный цвет постепенно окрашивает левую часть ее лица, и в нем неожиданно вскипел такой гнев, какого он не испытывал с тех пор, как на его глазах умер их генерал. Он уже не думал, оправданы его действия или нет, он просто бросился вперёд и врезал сержанту в челюсть. Тот не ожидал этого и упал на землю. Брайан выхватил у него оружие и открыл огонь. Подбежавшие солдаты упали на землю. Где-то на периферии затуманенного триумфом сознания Брайана возникла мысль: «Нужно подать знак». Он выстрелил в воздух. И прежде, чем лопнула звенящая тишина, разорванная чьим-то радостным криком, тут же подхваченным толпой, прежде, чем последний раз вздохнули прошитые пулями немецкие солдаты, прежде, чем закатное солнце скрылось за горизонтом, с востока раздались ответные выстрелы в воздух. Брайану показалось, что они скандировали: «Свобода» Ни в коем случае нельзя было терять времени. Люди кричали, метались, не зная, что делать, и Брайан понимал, что их надо направить, иначе все это закончится скорой и бессмысленной смертью. Он выловил Майкла и сунул ему в руки пистолет. А потом закричал: — Сейчас оружейный склад находится в бывшем здании городского управления! Это двенадцатый участок! Нужно добежать туда как можно быстрее, до того, как они вообще поймут, что происходит! Толпа одобрительно загудела, и опьяненные свободой люди бросились прочь с ненавистного места своего плена. Сначала Майкл тоже просто бежал, чувствуя самую сильную радость в его жизни, а потом вдруг остановился, поняв, что Брайана нет рядом. Обернувшись, Новатне увидел его — он бежал в совершенно другом направлении, сбивая по пути колышки, ограничивающие четырнадцатый участок, которого больше не существовало. Брайан, обходя центральные дороги, дворами пробирался к одноэтажному заброшенному зданию. Он молил небо, чтобы среди проулков и дорожек не наткнуться на человека в немецкой форме, и одновременно надеялся на это. Потому что судьба Джастина волновала Брайана сейчас гораздо больше, чем своя собственная — потому что он-то точно знал, за кого собирается воевать. Преодолев последний поворот, Брайан увидел гостеприимно распахнутую дверь старого дома, точнее, дверь, сорванную с петель, которая держалась на одном честном слове. Внутри не было ничего примечательного. Всякий хлам валялся тут и там: какие-то сломанные, запыленные вещи; доски, щепки; заржавевшие инструменты; несколько стопок военной формы, которая никому не пригодилась и тому подобный мусор.Но кое-что ценное тут всё же было, во всяком случае, для Брайана. Он прошёл в соседнюю комнату, в дальний левый угол, и извлёк из-под кучи тряпок пару винтовок и ручную гранату. Он сам спрятал их здесь, когда город ещё не был взят, а забрать не успел – немцы захватили территорию, и пробраться туда не представлялось возможным. Брайан проверял исправность оружия, когда дверь жалобно заскрипела, и в комнату вбежал Джастин. Он был растрёпанный, испуганный и совершенно потерянный. У Брайана сразу возникло иррациональное желание обнять его, но он тут же одёрнул себя – сейчас не время и не место. - Брайан я видел их! Видел Красную армию! – Джастин задыхался то ли от волнения, то ли от своего состояния, которое было близким к истерике. – Брайан, что мне делать? Я не могу разорваться! Очень, очень хотелось прижать к себе и успокоить, но это бы вряд ли помогло быстро, и поэтому Брайан взял юношу за плечи и слегка потряс. - Успокойся. Сейчас нам только паники не хватало, - мужчина смотрел Джастину прямо в глаза, и этот взгляд заставил его успокоиться. Лейтенант глубоко вздохнул и уже спокойно спросил: - Но что мне делать? - Посиди пока здесь, - Брайан раскинул руки. – Хотя не ручаюсь, что сюда не попадёт следующая бомба. Джастин скинул его руки. - Ты что, считаешь меня последним трусом? Предлагаешь сидеть тут, пока там умирают люди? Брайан вздохнул. Чёрт, ему было бы намного спокойней, если бы этот упрямый мальчишка остался здесь. Но он же ни за что не останется, какие бы аргументы Кинни ни привёл. - Как ты верно заметил, разорваться ты не можешь. Придётся что-то решить. Взгляд Джастина остановился на кусках сломанного стула, но он смотрел как бы сквозь них, обдумывая самое сложное решение в своей жизни. Наконец он поднял глаза. - Я… - голос норовил сорваться, но Джастин тут же снова взял его под контроль. – Я просто постараюсь не убить своего отца. Снаружи доносились крики и грохот выстрелов. Очевидно, немцы уже поняли, что произошло и открыли огонь. А может быть, это уже русские дошли сюда… Брайан быстро огляделся и, вынув из ближайшей стопки старую военную форму, протянул её Джастину. - Надевай. Так в тебя хотя бы русские стрелять не будут. Пока Джастин переодевался, Брайан приводил в порядок оружие, то и дело поглядывая на юношу. Вид его обнажённого тела напомнил ему не только о тех моментах, когда они были вместе, но и о том, что лейтенант ещё молод, очень молод, и это неожиданно наполняет сердце Брайана невыносимой горечью. Лучше бы Джастин вообще никогда не приезжал сюда! Никогда бы не увидел смерть, никогда бы не узнал боли, и не пришлось бы ему сейчас идти под пули ради войны, которую он не поддерживал, и дела, в которое он не верил! И плевать, что тогда Брайан никогда не был бы согрет своим Солнышком. Это совершенно не важно. Форма оказалось Джастину очень велика. Ему пришлось два раза завернуть рукава, чтобы высвободить кисти рук. Брайан смотрел на эту несуразную картину и до зубной боли сжимал челюсть, чтобы не дать подступающему к горлу кому перейти в слёзы. Он притянул блондина к себе и поцеловал. Это был поцелуй, полный боли и отчаяния. Брайан прижимал Джастина к себе так сильно, как будто хотел, чтобы они стали единым целым, и не желал отпускать. Но ему всё же пришлось разжать объятья. Но прежде, чем юноша вышел, Кинни тихо сказал: - Я люблю тебя. Джастин резко обернулся. В его глазах стояли слёзы. - Я тоже тебя люблю, - сказал он и ушёл. Когда Брайан остался один, то неожиданно почувствовал страх, самый сильный ужас, который он только когда-либо испытывал, и бросился следом. Он не знал, что хочет сделать – может быть, насильно заставить Джастина остаться здесь, или просто прикоснуться к нему в последний раз, уповая на удачу… Он выбежал на улицу, и среди порохового дыма и людей, одни из которых умирали, а другие – убивали, на секунду увидел светлую макушку. А потом раздался взрыв.