Дети

В пять лет Кэти ещё не до конца понимала, что такое смерть. Она смотрела на спокойного, будто спящего дедушку в гробу и сжимала в кармане твёрдую маленькую конфету, которую он дал ей накануне. В глубоких морщинах, складках пропахшего нафталином костюма и прядях волос мерцали крупицы соли. Люди вокруг стояли с кислыми, вытянутыми лицами. В пять лет Кэти уже было известно, что взрослые игры называются «традициями» и «условностями», и все, сдвинув брови, играют в них, потому что «так принято». Дедушку опустили вниз, засыпали землёй, а сверху положили цветы. Кэти наблюдала из окна за соседкой, разбившей на балконе небольшую клумбу, и знала — чтобы цветы жили, их тоже нужно закапывать в землю. Как дедушку. Поэтому совсем не удивилась, когда на следующую ночь, лёжа в кровати, услышала этажом выше тяжёлые, шаркающие шаги. Дедушка, как и прежде, бродил по комнате, вздыхал и шуршал бумагами. Одним словом, жил, в отличие от цветов в обёртках, гнивших где-то на кладбище под дождём — они умерли насовсем. Когда Кэти спросила о правилах дедушкиной игры в жизнь, лицо женщины, которую она звала матерью, заострилось и побелело. В тот же день девочка впервые увидела агентов. Они пришли в дом, стуча башмаками и распространяя запах железа и полироли, и долго расспрашивали Кэти о звуках, которые издавал дедушка. Самый высокий и красивый из них даже позволил девочке перерисовать в блокнот блестящую эмблему с его куртки, прижав тонкий лист к груди. А смешной и щуплый рыжий мальчишка строил в это время рожицы из-за его спины. Пару часов спустя они вернулись из дедушкиной комнаты. Мать Кэти получила от них симпатичную новенькую куклу, которую, впрочем, тут же вернула, а сама Кэти — приглашение через два года стать агентом «Фиттис». Она никому не сказала, но в пять лет куклу Кэти хотела больше.

***

Когда она пришла в «Фиттис», высокого и красивого человека там уже не было. Зато были «устав агентства», «имидж» и «дресс-код». С неё сняли мерки, выдали плотную книжечку правил и рапиру по росту. Кэти стала полезным членом общества. Её семья жила в большом старом доме, который всегда был полон звуков. Скрип половиц, вой ветра в пустых коридорах, шорохи и многократно отдающиеся от стен разговоры людей — дом жил, и Кэти любила это слышать. Когда она пришла в «Фиттис», ей впервые захотелось оглохнуть. Это был дом на углу Уэст-Энд-Лейн, бытовое сообщение о Каменщике, засевшем в тумбочке или под плитками пола. С безобидным стукачом, посчитали в агентстве, сможет справиться даже семилетняя Кэти. Кэти, сидя спиной к безвольно привалившемуся к ней командиру в круге из железных цепей, считала иначе. «Помогите, — отчаянно завывал голос у неё в голове. Невидимые кулачки изо всех сил стучали в деревянную дверцу шкафа. — Помогите!» — Хватит, — вторила ей Кэти, зажимая руками уши. Пронзительный вопль ввинчивался ей в голову раскалённым железным прутом даже сквозь ладони. — Прекратите! На её курточке были серебряные пуговицы, в петлице висела рапира, а от командира исходил плотный, терпкий запах лаванды. Но казалось, что даже будь сама Кэти железной посеребренной куклой с лавандовой водой вместо крови в жилах, этот крик бы не прекратился. И тогда, отчаявшись заглушить его чем-то другим, Кэти закричала сама. Позже она узнала, что её вопль вырвал из призрачного захвата командира, который спас ей рассудок, набросив сеть-кольчужку прямо на голову. «Безобидный стукач» оказался вовсе не Каменщиком, а Воющим Духом девушки, запертой в наказание биться от ужаса клаустрофобии в тесном дубовом шкафу. А в тот момент Кэти могла только кричать, чувствуя, как от вибрации грозит расколоться её череп. Её командир не был Слухачом — и для него призрак дома на углу Уэст-Энд-Лейн, накрывший его с головой мелейзом, точно гасящая все звуки ледяная волна, молил голосом Кэти. Это не стало первым разом, когда ей приходилось звучать для людей за призраков, но тем, в который она поняла: её голос не был её голосом не только для взявшей Кэти к себе семьи, но и для всего мира. Когда она в следующий раз пришла в «Фиттис», Кэти больше не было. В игре мира взрослых под названием «кино» говоривший за других голос всегда оставался безликим, и Кэт Годвин приняла это правило.