Привкус моря

      Рудый любит Иру. По-своему, но всё же. Он любит, когда она просыпается по утрам вся растрепанная и сонная. Когда они проводят вечера дома, или идут поужинать в тихие кофейни, неважно, главное, что это время они проводят вместе. Когда её тонкие смуглые пальцы перебирают его волосы, чуть массируя кожу. Когда по её рукам и спине стекают кровавые дорожки…       Рудый любит Иру. По-своему, но всё же. Он любит, когда она кричит, надрываясь и захлебываясь слезами и слюной, что-то лепечет. Её глаза как большие изумрудные озера, в которых плескаются искорки. Боли. Страха. И немного ненависти. Её запястья настолько хрупки, что, ударив по ним молотком, совсем слегка, можно сломать. Он знает, он любит это.       Она настолько красива и полна плавных изгибов, что Рудый проводит подушечками пальцев по её спине. Пересчитывает позвонки и оглаживает поясницу. Кусает шею и рисует на её теле. Размазывает «краску» и целует плечи. Она настолько идеальна, что он измазывает пальцы в крови и рисует уже на её ногах.       Белый ковер, который они застелили вместе, как только въехали в новую квартиру, пришлось выбросить через полторы недели. На его месте теперь застелен линолеум – бордово-красный, не сочетаемый с обоями и мебелью. На кухне перегорело несколько лампочек, теперь там настолько сумрачно, что ножи отчетливо блестят, отражая блеклые лучи, Рудый подтачивает их каждую неделю, тупыми ножами неудобно резать продукты. Нарезать салаты и мясо.       На тумбочке в коридоре больше не стоит ваза, разукрашенная Таней, она где-то покоится на мусорной свалке, а её остатки колют предплечье Ирки. Она знает, что там уже ничего нет, врачи давно всё вытащили и продезинфицировали, зашили и забинтовали, но Ирка чувствует. Что-то инородное, что отравляет её постепенно. День за днем. Обои Рудый переклеивал раз пять, соседи смеются и спрашивают, как он до сих пор живет с девушкой, у которой меняются вкусы в геометрической прогрессии. Рудый смеётся в ответ и отвечает, что любовь ослепляет. Ира проходит мимо и кивает с улыбкой. Любовь ослепляет так, что зрение пропадает на несколько часов, а тянущая боль в районе затылка только всё усугубляет.       Дома, когда она одна достает скальпель, бог знает, откуда взявшийся в их маленькой квартирке, она разрезает своё плечо и ведет вниз кривую линию, пытаясь избавиться от инородной вещи, которая плотно застряла в её плоти. Ира чувствует зуд и видит блеск чего-то. Пинцетом она пытается достать это, но ничего не выходит, пальцы слишком толстые и большие, они лишь сильнее углубляют. Ира режет сильнее. Сильнее. Глубже. Больше.       Через три часа её находит Рудый. В панике берет её на руки и бежит к машине, чтобы отвезти в больницу. Дни напролет сидит в бесцветной палате, рядом с любимой и капельницей.

***

      Хортица пьет таблетки и улыбается шестому психологу. С ней всё нормально. Стало нормально, после того как ей не поверил третий психолог, когда мягко улыбаясь попросил всё рассказать. Она рассказала. Про боль. Кровь. Ненависть и любовь.       Они все после этого обычно хмурились и смотрели за дверь, за которой на кожаном диванчике сидел Рудый, а после на её запястье. Они прописывали всё новые препараты, но рецепты не доживали до аптек, они все рано или поздно оказывались в мусорном ведре.       Хортица не любит Рудого. Она режет себе запястья, сломанные три недели назад, сдирает кожу с пальцев и костяшек, и пытается пробить себе голову. Она кричит, но всё бесполезно, ведь в квартире звукоизоляция, а на запястье красным цветом выведено «Рудый».       Хортица не любит Рудого. Она ходит на осмотры в больницы и обнимает, целуя в щечку его, когда он того хочет. Она спокойна, и пьёт всё то, что ей дают и говорят. Она знает, как опасна упёртость и неповиновение.       Богдан шутливо ругает Иру из-за того, что она слишком костлявая, слишком бледная и просто слишком. Танька сетует насчет того, что у подруги явно замазаны мешки под глазами, а руки и ноги спрятаны под сотней слоев одежды в такую жару. Таня молчит, молчит и пытается не высказать, то что давно хотела спросить. Например, почему десять дней назад она хромала на одну ноги, или почему вместо учебы она работает на трех работах. Почему от неё пахнет таблетками и больницей, почему у неё подстриженные волосы и вечно растрепанное каре, которое закрывает не только шею, но половину лица. Таня тянет Иру на пляж и зовет просто отдохнуть, она прекрасно понимает, что ей некогда, что она не зря работает сутки на пролет, но это единственное, что она может сделать для Иры. Таня пытается невзначай задрать длинный рукав водолазки подруги.       Шрамы, спрятанные ото всех, начинают гноится.       Ира закрывает глаза и пытается не заснуть, всё плывет и сливается в один сплошной ком, а руки дрожат. В комоде, в первом ящике, лежит снотворное. Почти полная упаковка. На кухне висят ножи, а соседний дом - десятиэтажный. На стеклянном столике лежит полоска бумаги с двумя красными линиями. Параллельными, идеальными линиями. Линиями, которые никак не получались у неё самой, и у Рудого. Он вечно кривит и рисует «узоры». Завитки, волнистые линии и зигзаги.       Хортица сжимается и скрипит зубами. Всё её тело – полотно изрезанное и порванное. Она словно сломанная кукла, которую попытались починить. Скрепить руки и заклеить прорехи с трещинками. Она разгибается и слышит треск, встаёт и идет в ванную комнату. Закрывает дверь и вдыхает полной грудью. Её легкие заполняются запахом выветренной зубной пасты, пены для бритья и гелем для душа. В ванне пузырится пена, а на бортике лежит лезвие.