Californie

      Гнетущая духота сдавливала со всех сторон, создавая иллюзию ещё большей тесноты в нешироком лестничном пролёте, сводя ощущение себя в пространстве к ощущению застрявшего в капкане, едва способного шевелиться. Сигаретный дым плавал в спёртом воздухе, точно мусор в загрязнённом океане, заполняя безбожно огромные территории, и по тому, как он резал ноздри, Рей тут же определила марку, что курил стоящий на десяток ступеней выше неё мужчина, как «не Мальборо». — Ну наконец-то! — сбросила ожившая тень со своих плеч тяжесть минувшего дня, и потушила сигарету о подоконник. За усталой, раздражённой и будто затравленной интонацией Рей рассмотрела в полумраке лицо и подавила глубокий выдох облегчения, возобновив шаг и потянувшись к сумке на плече за ключами. — Вас Кайло пригласил? — спросила она столь же прохладно, как и в последнюю встречу с этим человеком — доморощенным дядюшкой Кайло, Люком. Вразвалочку опиравшийся на подоконник, словно на трость, в которой он едва ли нуждался, он выпрямился и закатил глаза, словно отсутствие приветствия со стороны Рей было чем-то вопиющим. Лениво указав рукою на сетчатую дверь рядом с ним, Люк прочистил горло и бросил, словно своему подчинённому: — Открывай. Меня пригласил случай. К сожалению, несчастливый. Этот болван сейчас в больнице. — Какой болван? — Рука Рей, ещё до приказных слов потянувшаяся к замку, замерла на полпути; лицо, разом запылавшее, словно её пристыдили или отчитали за что-то, воплотило в себе всю пустоту, внесённую страхом, обрушившимся на территории, где мгновением ранее процветали и изобиловали стабильность и покой. — Кайло, кто ж ещё, — фыркнул Люк, удивлённый, что она не соединила имя его племянника, критикантское «болван» и нахождение в больнице. — Пошли уже в дом, я тут битый час на ногах. — Что с ним?       Воды эмоций резко откатились от берега мысли, только чтобы вернуться уже в виде цунами; мышцы лица Рей разгладились почти до неживой мимики. «Дурацкий кашель — вот что с ним!» — бросила она себе, частью сознания возвращаясь на влажную, но пока безводную почву; беда почти наверняка пришла оттуда, откуда её, собственно, и ждали. — Жить будет, открывай уже, — махнул мужчина рукой, и Рей, воплотив во всей своей фигуре призрак паники, закопошилась, видя, что далеко она не продвинется, настаивая на объяснениях прямо здесь и сейчас. Но что куда эффективнее давало ей возможность сдвинуться с места, так это вид Люка — тот казался больше возмущённым положением дел, нежели расстроенным или напуганным, и это худо-бедно сеяло крохотное зерно веры в лучшее, которое имело все шансы так и не прорасти, вымытое из почвы ударом подступающих волн.       Взлетев по ступеням к дверям квартиры и оказавшись внутри, Рей торопливо захлопнула дверь за Люком, прошедшим вперёд и оглядывающим комнату, словно это был вполне рядовой визит в эти стены, а вовсе не первое его пребывание, да ещё и по малоприятной для обоих сторон причине. — Это лёгкие? — потребовала она пояснений, краем сознания отмечая — без малейшей крупицы радости или отторжения по этому поводу, — что о её ноги усердно трётся нечто мягкое и мурчащее… взволнованно мурчащее, как ей показалось. И взволновано оно было вовсе не оттого, что миска с едой стояла пустая… — Да. Этот упрямый баран наконец дождался. Сегодня под конец смены его скрутило так, что разгибать пришлось уже медикам в скорой. Повезло, что с утра на вызове он отработал без происшествий, — Люк подошёл к окну, и глянул на огни засыпающего города, рассказывая всё ворчливым тоном, так, будто это было вполне рядовое, хоть и досадное происшествие, каких случалась уйма за годы его службы в полиции, и за годы службы Кайло — тоже. — Ума не приложу, как его только взяли в таком состоянии! Будто последний снайпер в отделении, ей богу! — Что с ним? — не особо гадая, во что мог обойтись Кайло промах, допущенный ценою его безалаберности, и где были глаза и мозги у его начальства, привлекшего его к работе в таком состоянии, Рей всё же опустила взгляд под ноги. Дарт, извивавшийся пёстрым мохнатым змеем, требовал от неё объяснений, где же пропадает его любимый кормилец и поилец в такое время суток. Так как ответить ему толком Рей ничего пока не могла, она взяла его на руки, не будучи до конца уверенной, делает ли она это ради спокойствия кота, или же своего собственного. — Аллергия на никотин, — бросил Люк, вглядываясь во тьму, что при помощи ночных оранжевых огней только углублялась и ширилась. — Я не настроена на ваши шутки, — отчеканила Рей, не удивлённая издёвкой из его уст, хотя до конца не веря, что он может в подобный момент так себя вести… не из-за отношения к ней, а из-за случившегося с его родным. — Именно поэтому я и не улыбаюсь, — обернулся он, ошарашив Рей тем, что смотрел на неё строго, без признака комедии на лице. — Да и в состоянии Кайло уже не до смеха. Его обследуют, но уже сейчас нашли мало что хорошего. — В аллергию я поверю, но… на никотин? Вы же это не серьёзно… — Мысленно она перебирала в уме всё, что знает о рисках пассивного курения, пыталась найти верную цифру, сколько сигарет за неделю она выкуривает, и как часто дымчатое, ароматное эхо имеет шансы дойти до носа и рта Рена. С момента устроенной им эпопеи стационарного типа курить она стала в разы меньше, но к полному отказу на сегодняшний день это так и не привело её. — О! Ну разумеется, я не серьёзно! Речь ведь идёт всего лишь о состоянии здоровья моего племянника! — взвился Люк, вызвав у Дарта, сидящего на руках хозяйки, недовольное шипение в его сторону. — Единственное, чему тебе стоит дивиться, красотка… — Рей едва плечами не передёрнула, услышав это скользкое слово второй раз за вечер. — …так это тому, что его не пробрало раньше, учитывая такое добрососедство. Хотела этого или нет, но ты своими собственными руками включила его в ту четверть населения страны, которая — включая детей — по статистике страдает от аллергии на курение. — Люк, заметив, что названный факт, хоть и ударил по ней, но пока не переварился как следует, отошёл в сторону от обвинений. — У каждого человека симптоматика проявляется по-разному, всё зависит от индивидуальной степени чувствительности к табачному дыму или сигаретам. Болезнь может ждать очень долго, как и весь расцветающий букет осложнений. Случай Кайло усугубляется как раз подобным протеканием: всё копилось тихо, спокойно, а теперь разом ударило. Канцерогены приводили к увеличению нагрузки на иммунитет, а из-за зверского количества химэлементов, входящего состав дыма сигареты, он является одним из наиболее сильных аллергенов. Вот и решай, птаха, шучу я или нет.       Глядевший на неё с укором, Люк отошёл от сникшей девушки и прекратившего шипеть на него животного, и по-хозяйски подхватил пустующий стакан, налив в него воды. Промочив горло, он развернулся обратно, молча выжидая, как именно она будет обороняться и оправдываться в ответ на его обвинения. — И что теперь будет? — произнесла Рей, ничуть не пытаясь вдохнуть красок в севший блеклый голос. — Ничего особенного, что могло бы заставить тебя произносить этот вопрос с еле живым видом. Учитывая все драмы в жизни Кайло, происходящее сейчас — не более чем комариный укус. Сейчас он под наблюдением врачей, они ждут результаты дополнительных анализов. Пока ясно, что его организм даёт отрицательную реакцию на токсины, входящие в состав дыма: никотин, смолы, мышьяк, кетон и прочая дрянь. По итогу вроде как должны назначить курс терапии. Или таблетки, или, может, на системе продержат недельку. Потом отпустят. Как я и говорил, жить будет, так что ради бога убери эту нервозную гримасу со своего лица. Я здесь не за этим. — В какой он больнице? — Рей пропустила мимо ушей последнюю просьбу. Каким-то чудом её мозг требовал сосредоточиться на происходящем сейчас, убрав фокус с сотворённых её руками предвестников беды, сколь малой и незначительно она ни казалась Люку.       Мужчина назвал ей имя и адрес госпиталя, уточнив, пока она не сорвалась с места: — Двенадцатый час, милочка. Тебя никто в такое время к нему не пустит, даже не рассчитывай, — он сполоснул стакан и оставив на столешнице рядом с раковиной оглядел Рей с головы до пят, задержавшись взглядом на хмуром коте, сидящем у неё на руках. — Собирай вещи. Я отвезу тебя и твой… лохматый коврик к Хану с Леей. — Что? — опешила Рей, просчитывающая совсем иные сценарии действий. — Поживёшь у них, пока Кайло отлёживается. — Но… зачем? — она с трудом представила, как те, едва узнав, что их сын в больнице, решили вдруг пригласить его девушку погостить у них, на случай, если ей будет одиноко во временно опустевшей квартире. — Кхем… — намеренно подчёркнуто кашлянул Люк, глядя в пол, словно неловкость, испытываемая им, была ничуть не поддельной. — Я правда должен называть вслух очевидные вещи? — он вновь подошёл к окну, но уже не ради одного любования засыпающими городскими джунглями, а больше ради того, чтобы избежать открытого взгляда. — Из соображений безопасности тебе лучше не оставаться одной.       «Безопасность». Слово повисло в воздухе словно мыльный пузырь, и одной частью сознания Рей прекрасно знала, что именно может его лопнуть, потому как ей было до боли известно, как лично для неё выглядит антоним безопасности в Городе Ангелов; другая часть всеми силами отрицала поднятую со дна, стабильно покрывавшегося илом возможность; третья же не успела сложить и в срочном порядке вновь вычесть слагаемые застарелого «простенького» уравнения, проблеяв: — Здесь… — Даже не заикайся, дорогуша, — на удивление мягким тоном оборвал её Люк, словно она была его нерадивой дочерью или внучкой, вздумавшей перечить там, где заведомо знала, что проиграет по всем фронтам, в споре, где каждый первый аргумент слабее последующего. — В вашей комнатушке было безопасно, пока здесь был Кайло. Твой бывший с его дружками не идиоты, чтобы нападать на офицера полиции, пусть и повод, как верит Кайло, особый. И всё же, как знать… Может, тебе и правда стоило послушать его и остаться на какое-то время в Кроули.       «Бывший с дружками… нападать… особый повод… остаться в Кроули…» Мозг Рей тотчас взбунтовался, точно резвый скакун, вынужденный тормозить на полном ходу и вставший на дыбы на краю обрыва, замеченном в последний миг. И пока было не ясно в какую сторону приземляться копыта — почувствует ли табун идей, гонимый волною паники, под собою твёрдую землю, или же сгинет в пустоте, нащупав лишь воздух. Сердце, уже и без того ревущее в груди, не могло, не желало, не собиралось столь резко выныривать из одной проруби с кипятком, в какую его поместили, для того чтобы столь же насильственно и столь же резко нырнуть в прорубь с ледяной водою… потому как окунуться в него означало бы вынужденный взгляд к поверхности, когда не знаешь, сомкнётся ли корка льда над твоей головою, хороня тебя заживо, или же удастся всплыть и глотнуть воздуха, даже ценою обморожения. Или, что в разы страшнее, путь наверх будет открыт, но сил противиться течению, уносящему прочь от жидкого круга жизни, уже не будет…       Когда она ввек бы не видела этих лиц в своей голове — ни того, что скрывалось за ерундовым определением «бывший», ни за безобидным с виду «дружки», — не говоря уже о реальной встрече, память Рей в этом смысле оказалась неблагодарной сволочью. С момента откровения Кайло в ту ночь в отеле Кроули желания прокрутить те новости, какими он огорошил её, повторно, у Рей не возникало. Не было его и сейчас, однако, желание оказалось навязано извне. И Рей слышала, что Люк разъясняет ей положение дел, к его уважению, без пользования возможности позлорадствовать, потоптаться на тлеющем костре чужих несчастий… Говорил он в своей грубоватой манере, но за ней для разнообразия не скрывалось цели напугать и ударить ради удара. Даже в причинении боли была иная, профилактическая цель, желание встряхнуть и отрезвить человека, чьё опьянённое состояние могло выйти боком прежде всего ему самому. — У вас милая квартирка, но, поверь, эти стены — далеко не лучшее, что Кайло для тебя построил. Уютной иллюзии, что он так ловко воздвиг вокруг тебя, пришла пора рассеяться, Рей, а тебе спуститься с небес на землю. Забор, за которым ты живёшь, состоит не из кадушек с цветами, не из замка на сетке, закрывающей от мира ваш райский уголок. Только ты его так видишь; с другой же стороны он состоит из колючей проволоки, с одной стороны не стесняющей тебя, а с другой выполняющей свою главную функцию. — Люк подошёл ближе и заглянул Рей в глаза, словно искал в них точку или, скорее, прореху, имеющую наилучшую проходимость в сознание. — Если что-то плохое тебя больше не касается, в прямом и переносном смыслах, это не значит, что где-то там оно перестало существовать и касаться кого-то другого. Кайло крайне строг в этом отношении, так что скажи ему внеочередное спасибо за то, что ты так долго купалась в сливках: исключительно его стараниями ты позабыла, судя по твоему лицу, о том, какой осадок скопился на дне, — Люк смотрел на неё почти с сочувствием, до ужаса точно считывая всё по лицу, нанося удары один за другим по самым уязвимым местам, не оставляя при этом за собой чувство уязвлённости. — Хочешь сказать мне «ведь всё спокойно», да? Да, солнце, у тебя-то спокойно, не спорю. Вот только некоторым людям приходится прилагать для этого усилия, делая свою далёкую от покоя работу. — Но… прошло столько времени и… Ничего не происходит, — не думая спорить, Рей больше просила убедить её в этом, нежели сама желая убедить говорящего. Насколько Люк был не прав в их первую встречу, настолько же сейчас он попадал в цель едва ли не каждой первой фразой. И в отличии от момента в доме Хана и Леи, сейчас в Рей теплилось, не в силах прорости, противление не ему самому, а всему действительному, что он открывал, выставлял на свет, вытаскивал, отодвигая повешенную Кайло ширму, лишающую пространство любых пугающих шорохов или тревожных дуновений промозглых ветров. — Не происходит, — согласно кивнул Люк, — и тебе давно известно, почему. Насколько я помню, Кайло изложил тебе всё как есть: против твоего дружка… — Не называйте его так! — рыкнула Рей, удивившись внезапному напору и необходимости отвергнуть это слово в любом возможном контексте. Она почти дёрнула ногою, чтобы топнуть от вспышки гнева. — Как скажешь, — хмыкнул Люк, не особо веря, что слова что-то изменят. — Против твоего бывшего работодателя начато дело, есть ордер на его арест. Последние месяцы Хакс в бегах, а что касается тебя… Как я и говорил, стараниями Кайло — должен отметить, весьма сомнительными, — ты, вопреки чувству самосохранения, оставила всё в прошлом, однако, это ещё не значит, что прошлое не тянет к тебе свои паучьи лапы. И кому, ты думаешь, приходится их обрубать, чтобы твоё «спокойно» не нарушалось даже их тенью, не то что шорохом или видом? — Что происходит? — спросила она Люка тоном человека, задающего последний вопрос перед тем, как положить голову на плаху.       При том, что её толкали к тому, чтобы войти в ледяную воду, сейчас казалось верным самой сделать последние шаги. Не потому что судьба или положение дел не предлагает иного; лишь оттого, что она верила в способность к борьбе, едва сознание погрузится в знакомые воды. Не в не.вероятную победу, не в не.вероятный проигрыш — а только в способность противостоять. — Не так много, как хотелось бы… — ответил он, и Рей уловила смену настроения: он всё больше и больше смягчался по отношению к ней, когда она наоборот обретала подобие твёрдости и ждала ровно того же в ответ. В конце концов, он полицейский, и пусть и не ведёт это дело, он всё же говорит о своей работе. — Скажите всё как есть. — Да тут и не о чем-то особо говорить. Из улова, сплошь шестёрки Хакса. Амёбы, из которых не вытрясешь местонахождение их босса, лишь от того, что они его действительно не знают.       По его уклончивым взглядам было трудно сказать, что служит причиной столь скудных объяснений, и насколько обрывочными и неполными они являются. — На чём вы их ловите? — Рей вмиг вспомнила парня с сигареткой, ещё даже не сложив толком два и два. Но когда это произошло — «Неужели?..» — с её лица ушли последние краски, вытравленные и собственным предположением, и ответом Люка. — Скажем так, их задача усложняется приказом сверху, думаю, ты сама в состоянии догадаться каким: добычу следует взять целой и невредимой. Это, в свою очередь, несколько упрощает задачу нам. И всё же, как ни крути, твой сон по ночам, Рей, очень дорого обходится.       Внезапно Рей заметила в себе перемену, не.мыслимым образом остававшуюся в тени речей Люка: цунами, которого она боялась, уже случилось. И она выстояла. Волны, с каждой новой фразой обрушающиеся на берег, затапливали всё на своём пути. А она всё так же стояла на берегу, учась дышать под водою, не сломленная мощью первых ударов, оглядываясь вокруг уже не в поисках спасения, а ответа: не она ли была той силой, пригнавшей все страхи на берег, вызвавшей не гнев моря, а закономерный ответ на свои просьбы и мольбы, часть которых она смогла озвучить в недавнем разговоре с Аишей? Она стояла на месте, не в силах двигаться вперёд. Хотела, искала место, куда следует поставить ногу, чтобы шаг не стал ошибочным, но всё не видела такового…       И вот теперь природа её душевных метаний даёт ответ, не предлагая искомого попутного ветра, чтобы плавание сложилось легко и удачно, а отбрасывая назад, не смывая страхи, сомнения, поиски неведомого и безымянного, не давая новых ответов на новые вопросы, а делая нечто иное, предвосхищающее желанное будущее: реальность предлагала ей искупаться в том, что страшило, испить того, что тревожило, что терзало мысли; что давало не покой, но его умело сконструированную иллюзию; предлагала пребывание в местах, от которых хотелось держаться подальше, на землях, лишённых мнимого плодородия… в реке, той самой реке забвения, которая, как становилось ясно, не годится для того, чтобы топить в ней все былые несчастья, захоранивая их точно трупы непрожитых жизней в скотомогильнике, точно сбрасывая мусор, оставшийся от былых потерь, подобно ядовитым отходам, которые необходимо куда-то пристроить.       А когда ненавистным событиям, именам и лицам не выделяется места в забвении, даже символичном, то волей-неволей приходится подыскивать этому грузу уголок в памяти… тёмный, временный и недолговечный, потому как и это не конечный продукт их смертодеятельности. Рей похлеще любой навороченной техники умела спрессовывать и компоновать груз на сердце, но то, что предлагалось сегодня и сейчас, разительно отличалось от привычного сценария; Люк был прав. Груз на душе запросто спустил её с небес на землю, и теперь уже, предчувствуя, что избавиться от него раз и навсегда — а Рей до чёртиков бы этого хотелось! — не выйдет, ей оставалось только одно: найти в себе силы, умения и смелость переработать все тонны и поля отходов, ибо за ними, как она уже убедилась, она рискует так никогда и не увидеть, что же находится там, за горизонтом сегодняшнего дня или текущей недели.       В момент, когда рваное дыхание кое-как восстановилось, Дарт, сидящий у Рей на руках, вдруг решил оставить её, закопошившись и спрыгнув на пол. — Собери одежду, зубную щётку, и всё, что сочтёшь нужным. Полагаю, это примерно на неделю, может и того меньше. Кайло выздоровеет, а вся эта канитель с Хаксом рано или поздно закончится, Рей. Иди умойся и собирайся. Кайло говорил, выход на крышу у вас открыт?       Рей кивнула, только сейчас заметив, что щёки режет от соли, оставленной слезами — беспощадным признанием в неимении средств к тому, чтобы одолеть своих измождённых тараканов в голове, не зная, что можно им предложить, чтобы они сложили оружие, или чем подкормить, чтобы они запаслись не оружием, но щитами. Те только растеряно переглядывались между собою и разводили в ответ лапками, показывая, что понятия не имеют, из чего им конструировать щиты, оглядываясь в поисках врага, которого пока и не видно-то.       Люк потянулся к пачке сигарет в своём кармане и вышел за дверь, оставив её одну. Юркнув в ванную, Рей умыла лицо и замерла перед зеркалом… зеркалом, и близко не походившим на тот грязный осколок, в какой она смотрела на протяжении сотен дней и ночей. Так и смотрящая на неё в ответ казалась не незнакомкой, но той, кому толком нечего о себе рассказать. Откуда пришла и куда движется? Если бы Рей только… рискнула ответить на эти вопросы. А та, о ком Рей могла рассказать многое, в стекле не отражалась. Но воображение подсобило, нарисовав обильный макияж, стремящийся подчеркнуть всё, что требовалось согласно священному уставу быть подчёркнутым, текучий огонь, скрывающий плечи и грудь, глаза, за которыми кроме девушки в чёрном белье, распахнутой курточке и мини-юбке, не видно было никого и ничего. Никого. И ничего. Рей припомнила глаза Кайло в первые месяцы знакомства: были ли их взгляды в то время похожими? Она вернулась обратно в момент и внезапно обнаружила в зеркале… не себя. Ни на одном уровне, смысле и ни в какой подоплёке эта девушка не была тем, чем… могла быть. Хотела быть. Мечтала быть. Однажды. Или всё ещё мечтает?       Ангел смотрел на своё взрослое лицо, не находя в привычных чертах — в форме сжатых губ, в разрезе покрасневших глаз, в аккуратной формы раковинах ушей — себя, того ребёнка, кем он… был. Уже не являлся. На того, кем он больше никогда не будет. Потому что не сможет. Не хочет быть. Значит, его здесь сейчас не было?       Скай смотрела на свои отросшие чуть ниже лопаток волосы, собранные в простой хвост и закреплённые белой резинкой. Никого огня, только родной каштановый. Родной ли? Сколько она себя помнила, её «родной» цвет был красновато-рыжий и имел искусственное происхождение. Искусственное происхождение… Как и она, так? Да и лицо её с щедрым гримом уже давно не «рисовалось» её рукою. Выходит, это не она смотрит в ответ, а если она, то что это за маска на ней? И что это за лицо такое, которое больше нет желания «рисовать» и «носить»? Возможности есть. Желание «быть собой» отпало, вымерло.       Рей смотрела на бледные щёки, веснушки на носу и лесную зелень глаз. Чьё-то лицо. Чьё-то, ведь её лицо было иным, — то, с каким она стояла в аэропорту своего города, перед отлётом в Америку. Лицо, с каким она прощалась с родителями, не зная, что это прощание навсегда. Лицо, с каким она смотрела на живую картину в своей комнате… с каким увидела её воплощение в день, когда узнала о гибели мамы и папы. Увидела свой собственный символ любви, свободы и счастья, не зная, что смотрит на него из-за решётки, сидя посреди своей клетки, чьи прутья прочнее стали; тюрьмы, сбежать из которой ей… удалось. Немногие дерзнули совершать подобный побег, попросту забыв, что направлений для этой цели существует два: не только наружу, но и внутрь. Цель одна — сокрытие, изъятие себя из неугодной реальности. Цена…       Люк и здесь был прав. Его слова не открывали ничего нового, только обозначали вслух уже имеющееся. Колючая проволока, какой их жизни обложил Кайло, была заметна лишь ему… до поры до времени. Он дал чётко понять, что всё, связанное с Хаксом, отныне вне её юрисдикции. Отсечение произошло столь плавно и почти безболезненно, словно ей под наркозом удалили поражённую смертельным ядом конечность. Было так соблазнительно «сдать пост» и расстаться с этой частью жизни… или, скорее, каждодневного умирания. Однако, тот факт, что толком-то идти вперёд ей по-прежнему не удавалось, должен был уже давно заставить задуматься, так ли хороша выбранная им тактика.       Тщась увидеть за горизонтом заветное — не только свободу, но и себя, без примесей, без бродячей своры сомнений, опасений, новый тестов и перепроверок, перегружающих сознание — Рей жила ровно с тем же грузом. Хакс — имя, которое она носила уже не на устах, но в сердце; имя, что тянулось свинцовым шлейфом за ней, стоило только расплавиться могучим ангельским крыльям; шлейфом, влачить который неожиданно было доверенно не только ей, но и кому-то другому… И Рей позволила себе ощутить эту разницу в весе. Ощутила и отдалась этой неге настолько, что сегодня казалось горькой нелепостью, что в мире, где Кайло рядом с ней, где есть их мирная жизнь, где-то на задворках этого дивного мира существует некто чужой по отношению к их счастью, но такой родной по отношению к их боли. К её боли.       Идея того, что Хакса когда-нибудь арестуют, осудят и посадят, не вызывала в Рей торжества или особого облегчения. Решеткой больше, решеткой меньше. Он — тот, что открыл ей врата в совершенно невообразимый мир, окажется ровно на том же месте и в тех же оковах, не став в её глазах ни свободнее, ни скованнее. Как и она сама — в собственных…       Как бы то ни было, вечно впиваться только в его, Кайло, душу эта колючая проволока не может; щит хоть и рабочий, но недолговечный. Как и иной, первый — иная проволока, что была столь любовно обвита вокруг сознания Рей долгие годы, тоже оказалась конструкцией, возведённой не на века…       …И с этой мыслью для Рей открылся один ответ. Победа по-прежнему не маячила на горизонте: Кайло предстоит курс лечения, Хакс всё ещё на свободе и имеет совершенно определённые намерения (Рей понимала, что теперь после стольких месяцев речь почти наверняка идёт уже не об искуплении грехов, а попросту о казни), ей, в свою очередь, предстоит как-то принять и первое, и второе, и третье — всё происходящее завязано на ней. Но с горизонта, следуя за потоком тревог и страхов, воспоминаний и иллюзий, сейчас и потом, — за всем этим исчезало поражение, исчезала его неизбежность. Парадокс или же закономерность, но хотя Рей не чувствовала в себе сил выиграть ближайшие битвы, знание, что она пробралась уже через одну колючую проволоку, оборвав все материи, из которых состояло её «я», о каждый шип, вселяло осознанную уверенность в том, что победа в войне будет за ней. Это воодушевляло наперекор всему: слабости в ногах, боли в груди и смытым с щёк слезам, — наперекор и тому стойкому предчувствию, что даже пробравшись через новую разрывающую незримую плоть преграду, она имеет шанс проиграть грядущую битву.       Выйдя из ванной и оглядев комнату, чья обстановка показалась до ужаса пустою, словно из неё изъяли критически важный элемент, Рей при помощи стакана воды проглотила все комы, стоящие в горле, и собрала вещи. Вновь заговорить с Люком она решилась только когда они сидели в его машине и с момента, как Рей повернула ключи в замках, закрыв все три двери — на крышу, в квартиру и на этаж, — прошло приличное количество времени. Сам он не пытался вызвать её на разговор, предавшись усталым молчаливым размышлениям. — Он ничего не говорил. Я курю, но он ничего мне не говорил, — потёрла Рей губы так, точно верила, что жест сотрёт весь ужас происходящего и произошедшего… а ещё лучше, расправится с последствиями. Дарт свернулся у неё на коленях, привалившись рыжим ухом к маленькой сумке, но не спал; прочие вещи, какие она упаковала с собой, лежали на заднем сидении. — Не думаю, что он знал, — отметил Люк без обвинения в голосе. — У него приобретённый тип аллергии. Появляется в течение жизни после накопления определенного вещества в организме, что приводит к его отторжению иммунитетом. — И про… Хакса, — выдавила она точно крупицу яда исторгла из тела. — Я не слышала от Кайло совершенно ничего, ни одного слова, с тех пор как… В Кроули мы договорились, что я возвращаюсь с ним обратно в Лос-Анджелес. И больше ничего. — Тебя это удивляет? Ты не спрашивала, он и не отвечал. Здесь тот же принцип, что и с твоими документами, Рей. Кайло вбил себе в голову, что ты — хрустальная. Может, это не отражается в вашем быту и досуге, но в отношении любой потенциальной нервотрёпки, какая только может на тебя обрушиться, он весьма настойчив. Доля смысла в этом точно есть: в конце концов, кто из вас двоих работает в полиции?       «Я травила его… столько времени я травила его» — покачала Рей головой, перескакивая с одной мысли на другую. Она даже примерно не представляла, как посмотрит в глаза Хану и Лее, когда увидит их. Как посмотрит в глаза Кайло завтра утром…       Дарт, сидящий у неё на коленях, жалобно мяукнул, и Рей посмотрела в грустные глаза, так похожие на её собственные и по цвету, и по настроению, вопрошающие только одно: «Где же папа?».       Утерев слезу со щеки — Люк заметил это, отвлекшись от дороги, но никак не прокомментировал, — она зарылась пальцами в мягкую шёрстку, будто обретая связь с нутром зверя, скрепляя его со своим собственным, делясь своей и принимая его силу. «Всё будет хорошо, малыш. С нами и с ним… Всё. Будет. Хорошо. Должно быть…»