Californie

— А о сфере медицины ты не думала? — Боюсь, мы с химией не в лучших отношениях. — Юриспруденция? — В школе я смотрела в эту сторону, — поморщилась Рей, — но нас так запугали дремучим лесом под названием римское право, что интерес как-то поугас. — Языки? — А здесь пугали латынью, но при любом раскладе… Разве что для себя, но не в качестве профессии. — Преподавание? — Мне уже жаль того, кто рискнул бы у меня учиться! — Искусство? — Хм-м-м… Понимаешь, дело даже не в какой-то конкретной профессии или отрасли…       Сидящие в парке на скамье Рей и Аиша наблюдали за пёстрой компанией, играющей в отдалении на траве, и за разговором почти синхронно отщипывали кусочки от розоватого облака сладкой ваты. Освежающая прохлада вокруг, стоило только ветру дать себе волю, вынуждала слегка щуриться и то и дело передёргивать плечами, с тоскою мечтая о куртёжке потеплее. Солнце, однако, выручало их: подолгу прячущееся от глаз за плывущей белёсой грядою, едва открывшись вновь, оно заставляло хотя бы на несколько блаженных минут забыть о том, что лето позади и дело идёт к холодам, куда менее ласковым.       Кайло и Адель, в отличие от двух девушек, уплетающих пушистую сладость и следящих за ними, казалось, и вовсе не замечали ни спад температуры, ни тоску осеннего солнца, согревающего будто бы исподволь, нехотя. Они целиком находились в мире тепла и света, играя с Алимом. Мальчик же был поглощён главным образом трёхцветным мохнатым пятном, беснующейся искрой крутящемся у его ног. Дарт вторил ребёнку, будучи не менее рад активным играм, чем тот, резвясь и мельтеша перед глазами так, словно хозяева его безвылазно держали в четырёх стенах, не давая выйти на солнечный свет и выпустить пар. — Просто иногда кажется, что я… двигаюсь словно по инерции, толком даже не понимая куда это меня заведёт, — продолжила Рей свою мысль. Темы выбора профессии она уже однажды касалась с Финном, но тогда всё плавно и незаметно свелось к сфере, занимающей самого парня. Тот, работая официантом, по-настоящему был на своём месте, намереваясь пройти весь путь с низов и горел идеей однажды открыть своё собственное дело — кафе или ресторан. И несмотря на то, что Рей наслаждалась моментами общения с ним и как с сослужившем, и как с другом, искренне поддерживая в его стремлении, она не чувствовала, что им в долгосрочной перспективе по пути.       Нынешняя же беседа с Аишей завязалась столь же легко, сколь невесомой, буквально неосязаемой казалась тишина в её обществе. Слова срывались с губ Рей с плавностью снегопада, не лишённые при этом веса и объёма.       За ужином прошлым вечером им всем удалось обсудить всё и ничего, как это часто бывает с друзьями семьи, приезжающими всего на несколько дней. Обе женщины, и мать, и дочь, казались опьяненными радостью общения и встречи с Кайло, общаясь при этом так, что Рей ни секунды не чувствовала себя лишней в собственном доме. Теперь же, после того, как аризонская троица отдохнула ночь в отеле, и настало переменчиво-солнечное субботнее утро, они встретились в парке, наслаждаясь и активным отдыхом, и продолжая непринуждённые беседы без малейшего налёта натужности или вымученности. Какая бы тема ни просачивалась в поток речи, её не приходилось высасывать из пальца (а до встречи у Рей были подобные опасения) или душить на корню. Одна мысль порождала другую, благодаря чему разговор становился более глубоким и свободным, нежели увязни они в речах о погоде и вежливых комплиментах, втиснутых в отторгающе светский тон. — В нашей жизни сейчас всё настолько тихо и плавно, что мне кажется, будто я стою на месте, а не двигаюсь. Совершаю какие-то движения, но словно… — Рей взмахнула рукой в воздухе, и Аиша обнаружила искомое ею, подсказав: — Бежишь на беговой дорожке? — Да! Я словно… жду какого-то подвоха, словно должно случится какое-то происшествие, не обязательно плохое, но знаковое, и мне не придётся делать выбор, так как ситуация сама даст ответ. Я словно… Это полный бред, наверное… Я словно убегаю от того, к чему хочу прийти, — закончила Рей, понизив голос. — Это не бред…       Оставив взглядом людей, играющих на траве, Рей заглянула Аише в лицо. Как и Кайло, его знакомая была на десяток лет старше Рей, и возраст читался главным образом в том, как она держалась и с каким глубоким вниманием смотрела в ответ, — не допуская мысли о том, что хотя бы одно слово, одна идея или мотив, переданные в объятия её ума, окажутся дешёвым крошевом, тем, что можно без потерь просыпать мимо ушей, не лишив и себя, и сам контекст и доли смысла. Жизненный опыт, накопленный к её годам, клубился в её молчании облаком, заряженным колоссальной энергией, которую можно направить равно как на созидание, так и на разрушение. Каждая пауза полнилась исключительной самоотдачей, позволявшей вместо того, чтобы огульно порицать, одобрять, и в целом, оценивать услышанную идею, окружать её доверительно бережливым и ювелирно точным объятием и отпускать с миром. Редкий дар — вручение себя на время разговора своему собеседнику, — позволял Аише уважительно соприкоснуться с тем, что ей открывали, и глубже окунуться в чужое сознание, мышление и тревоги; без осторожности, а наоборот уверенно и безболезненно. Что виделось Рей по-особенному привлекательным, так это то, что глубокое принятие и открытость являлись частью той почти осязаемой магии, какой полнились спокойные зелёные глаза, украшенные, как теперь становилось ясно, не одними пышными чёрными ресницами и фоном смуглой кожи. Возможно, не внутренний огонь, но стержень, на котором, точно на стволе дерева были разбросаны и ветви бесценной памяти, как клонящиеся ниц к земле, так и тянущиеся наверх к солнцу, и сотни и тысячи живых листьев, напитанных соком знания, и плоды, порождённые стабильным цветением мысли.       Аиша наблюдала за Рей, обдумывая услышанное и словно проходя в уме по её словам, как по узкой тропе, желая коснуться каждой травинки и камушка, вновь и вновь, только чтобы открыть и спросить разрешения убедиться в верности открывшегося. — Он тебя ведь тоже спас, да?       Уверенная, что Аиша не спросит большего, чем она уже обнаружила, точно зная, где начало и край доступных ей территорий, Рей только кивнула ей, опустив взгляд, лишённый сожаления и стыда, себе на руки. Ещё вчера за общим столом ей казалось, что на каком-то интуитивном уровне, почти зверином, этот факт почуяли обе женщины, хотя, объективно, на него вроде бы и ничего конкретного не указывало, но никак не высказались. Так и в эту минуту, значимость и само наличие события были куда весомее его деталей и нюансов, и причиной этому становилась отнюдь не краткость знакомства или поверхностность беседы, а природная чуткость, позволявшая не только стучаться, но и с чувством такта и участием приоткрывать эти двери. — И сейчас у вас всё наладилось? — Да, — ровно ответила Рей, дивясь прозорливости собеседницы и тонкости формулировки вопросов. «Кайло спас её» — утверждение с виду имеющее единственное направление, но вытекающее из этого «у вас всё наладилось» рисовало стрелку и в обратную сторону. И вновь: Рей не видела, что именно могло дать подсказку к ответу, а ведь Аише даже гадать не пришлось. — Точно всё? — зелёные глаза подарили Рей сомнение, которого та искала. — Я… — она набрала воздуха в грудь, выдыхая его медленно, словно не желая расставаться с тем, что параллельно слетало с её языка. Где-то внутри она чувствовала связь первоначального обсуждения сферы деятельности и невозможности совершить выбор. По этой же причине Аиша не стала и дальше выдвигать варианты на обсуждение, разглядев, что проблема не в широте выбора и, что называется, не в «хоть разорвись», а в неспособности совершить выбор, каким бы он ни оказался, словно кто-то или что-то запрещало, не давало разрешения Рей сделать шаг в каком-либо направлении. Когда вполне могло показаться, что она ушла в сторону, Рей не дала себе обмануться — Аиша не только в материальном смысле, но и в духовном обладала точностью хирурга: это оказался укол в самую напряжённую, сведённую спазмом мышцу. А боль, имеющая корень в одной точке, как известно, может отдаваться и в других местах. — Не так давно я спрашивала его, счастлив ли он… — произнесла она, видя как будто бы самое что ни на есть счастье на лице Кайло, во все глаза следящего за смеющимся Алимом, делясь этой радостью с Адель, отражающей ровно ту же эмоцию в ответ. Этот круговорот родственных чувств казался таким надёжным и нерушимым, и, вероятно, оттого и сюрреалистичным; словно все эти люди находятся в каком-то пузыре, волшебство в котором лопнет также легко и молниеносно, что скоротечность счастья нет смысла ставить под сомнение. — И что он сказал? — Ушёл от темы, — пожала Рей плечом, словно говоря, что этот его жест представляет собой классику жанра. — Но в этом и был его ответ, да? — добавила она, только сейчас переоткрыв это для себя. — Как я могу говорить о его счастье со мной, если не уверена, счастлив ли он с собой?       Аиша тоже глянула на веселящуюся тройку людей и неутомимого кота, живо рыскающего по траве в поисках какого-то насекомого, заговорив почти торжественно серьёзно. — Кайло очень изменился, Рей. Уверена, даже если бы я вдруг ослепла, я бы всё равно это ощутила столь же ясно. Как и моя мама. Он такой… — девушка пожала плечами, словно кутаясь в новое приятное ощущение, прогнать которое было не под силу самому холодному ветру. — Я никогда не видела его таким. Напрашивается сказать, что передо мной будто другой человек, и если бы я не сомневалась в том, что уже знаю, я бы сказала, что этот Кайло сам на себя не похож, но… Может быть, всё как раз наоборот? Это всё ещё он, но только… такой… воодушевлённый. У меня внутри всё поёт и в то же время щемит только от одного взгляда на него, словно он излечился от какой-то страшной болезни, словно он… наконец освободился. Внутри себя.       Рей смотрела на Кайло с увядающей улыбкой на губах, с грустью, оторопью и отдающим знакомой гнилью испугом отмечая про себя в ответ на конец фразы, даже в мыслях своих звуча пронзительно, по-загробному тихо: это не так…       Обнаружение, слепящей молнией расколовшее радость от услышанного, оказалось оставлено ею внутри, точно узник в темнице, пока не отсидевший своё, чтобы увидеть свет. Не так давно она сама со злым упоением отбивала удары человека, которому былой мрак на сердце его племянника застил глаза. Казалось, что вся та тьма, что Люк так убеждённо приписывал Кайло, оказалась помимо прочих её свойств заразой, перекинувшейся и распространившейся по нему самому, паразитируя на прошлом и прижигая внутренний взор, не позволяя видеть простую, в глазах Рей, мысль, что первоисточник давно избавился от вменяемого ему в вину недуга. В тот миг она смотрела на Кайло теми же глазами, что и Аиша сейчас. Причем последняя оглядывалась на куда более дальний период времени, так, что разница между Кайло прошлым и сегодняшним должна была казаться ей просто колоссальной, или точно уж большей, чем в случае с Рей. Между делом Рей подсчитала про себя и обнаружила, что примерно в то время, когда Кайло и Аиша расстались и та уехала жить и работать обратно в Финикс, она, Рей, в первый раз ступила с трапа самолёта на землю Города Ангелов.       Сейчас же её внезапное сиюсекундное оспаривание своей прошлой точки зрения, и позиции Аиши, было продиктовано явлением ей некоего полутона, замеченного ею не в этот самый миг в лице или фигуре Рена — сейчас-то как раз было впору запросто обмануться, — а ставший результатом всех прочих солнечных и ненастных дней и ночей, проведённых рядом с ним. Словно сделав снимок давным-давно, только сейчас ей удалось проявить плёнку.       Полутон, который не был золотой серединой, не являлся соблюдением баланса тьмы и света в его душе, не претендовал на серость, как символ стабильности, покоя или скуки. Полутону этому было суждено однажды не уйти и рассеяться, а преобразоваться в более чистую материю, ознаменовав то состояние, что уже не вызовет в Рей и доли сомнения. Он не станет абсолютом, но трансформируется в нечто прозрачное, нечто, что не позволит Рей даже поставить такой вопрос, который сейчас тревожил её вовсе не беспричинно. А счастлив ли он? Процентное соотношение звучащих в нём «я» всё-таки клонилось в сторону Рена, а не её самой. На какой-то миг Рей показалось, что этот вопрос имеет тот же вес, буквально равноценен тому, задавать который ей было не.объяснимо стыдно даже в мыслях, так, что хотелось залепить самой себе пощёчину — любит ли он её. Осадок, оставленный тем, что его предыдущее и единственное признание, имея форму, что называется, прямо в лоб, попало в молоко, по прошествии времени оправдывался Рей всё реже. И всё же она и по сей день не думала отрицать или что-либо оспаривать перед самой собой: любовь была той вещью, в которой она смыслила меньше всего на свете…       Слова о свободе и воодушевлении, о выздоровлении не виделись Рей ошибкой со стороны Аиши: она не выдавала желаемое за действительное, не преувеличивала… Подобным образом и Люк, продекламируй он свою речь в другой временной отрезок, был прав. Аиша со своей стороны, скорее, забегала вперёд: как Люк был ослеплён и отравлен прошлым, так она оказывалась ослеплённой и окрылённой днём сегодняшним. Кайло действительно уходил от одного и шёл к другому, и хотя Рей признавала, что вся жизнь есть движение, его конечный пункт на этом отдельно взятом участке пути бы им пока не пройден.       Стоило только Рей открыться этому, как к глазам подступили слёзы, наличие и силу которых — и превыше них, причину — ей и признавать не хотелось. Все трое, Адель, Алим и Аиша, становились направляющими, почти что магнитами, зовущими Кайло двинуться в их сторону. И он совершал этот выбор, и головой, и сердцем. И всё же они не становились для него последней ступенью того пути, что он выбирал для себя, чтобы не кривя душой, без зазрения совести сказать, глядя на него — это счастливый человек; именно определив его самого таковым, а не момент, счастьем которого он дышит. Вдумавшись, Рей и не видела, что может или чему должно стать для него тем шагом, что до сих пор им не сделан, зная только то, что это не какой-либо человек рядом с ним или событие вовне, а, нечто, ближе к совокупности и надёжности налаженных внутренних установок.       Сколько ни пыталась, Рей раз за разом терпела загоняющее её в тиски будней фиаско в попытках докопаться до причины, отчего же медленно, но верно отращивая крылья, взлететь не удавалось на сегодняшний день пока ни одному из них: ни ей, ни Кайло. Вроде бы и вниз, в глубины старых нор и пещер уже не тянет, на земле оба стоят относительно твёрдо, причин отдаваться во мрак спасительных Леты и Стикса день за днём не обнаруживается… А крылья всё также остаются бесхозными, скованными за спинами, точно спящие запасные парашюты, бесполезные, коли ноги от земли никак не оторвутся.       И имени этим скверным кандалам, что не давали в частности ей, Рей, воли, она найти не могла, хотя их имена и названия жили в ней, хранясь теперь на запылённых или только ещё начавших покрываться серым пепельным слоем полках памяти. И если Рей хотела обрести свободу и смысл движения, а не одну лишь слепую возможность, то открытие этого тайника рано или поздно обязано было свершиться, являясь при этом чистой лотереей: последствия могли быть и как от ящика Пандоры, и в равной степени подобны открытию сундука с сокровищами. Но, что виделось Рей наиболее вероятным, здесь и в помине не было места каким-либо или/или. Груз на сердце в разы тяжелел оттого, что Рей нутром чуяла: нуждаясь превыше всего в некоей людской ценности, которая пока казалась — и по праву, — неподъёмной, она едва ли заполучит её без того, чтобы выпустить в мир соседствующие напасти, удерживающие своими покрывающимися ржой цепями дар на дне сундука. Стоит ли такая игра, в которой ни одному участнику не обещается дойти до финала, свеч? Рей знала, что да. Победитель получает всё, так ведь поётся? Как и знала о наличии у Кайло в душе точно такого же ларца, сокровища в котором припорошены ядовитым пеплом, и собственной партии, которая уже на обоих имеющихся фронтах постепенно разыгрывалась. Единственным, что было скрыто от её взора, это то, что открыть им обоим эти ларцы доведётся в самое ближайшее время, а вопрос о сокровищах окажется погребён уже не на дне тайника, а окажется смыт из него куда-то в бездны океана, на дно морское…       После нескольких минут тишины, в которые Рей с Аишей думали каждая о своём, тихо наблюдая за близкими, последняя заговорила, продолжив мысль о счастье Кайло: — Он выглядел таким же счастливым и вчера, когда мы просто общались за столом. — Он очень рад всем вам. Особенно Алиму, — отозвалась Рей, охотно всплывая из удушливого плена не испытанных шансов и дурных предчувствий обратно к свету и остужающей кипящий ум прохладе. — Да, но я видела, как он смотрел на тебя, когда мы говорили о вас.       Рей повернулась к ней, ведомая любопытством и недопониманием. — Он… просто смотрел, — растеряно улыбнулась она, — он всегда так смотрит, я думаю. — Я… Надеюсь, ты не услышишь здесь ничего лишнего… — Аиша с улыбкой предупреждающе вскинула ладонь, словно собиралась сделать комплимент, имеющий двойное толкование. — Я только хочу сказать, что на меня схожим образом смотрит Итан, мой муж. Это твёрдая уверенность в человеке рядом, начиная от сущих мелочей, и заканчивая чем-то огромным, вроде воспитания ребёнка. Это не поверхностный взгляд, даже если он с виду мимолётный, это взгляд человека, который по-настоящему смотрит на тебя, и точно так же видит. Это глаза человека, целиком вовлечённого в вашу совместную жизнь. В нём и спокойствие короля, и буйство и игривость шута словно на стыке, в идеальной оправе. Он не присваивает тебя себе, при этом не мысля о другом человеке рядом, в том же качестве, что и ты. Возвращаясь к первоначальному вопросу о счастье Кайло с самим собой… Ты сделала то, чего мне достичь с ним было не суждено. Несчастные люди не смотрят так на мир и на людей в нем, Рей. Тем более на тех, кто им дорог. — Но ведь он не признал этого, когда я спросила. Почему? — Рей хотелось, чтобы и Аиша увидела те пятна на солнце, что обнаружила она сквозь свет. — Так ты этого ищешь, признания? — Аиша встрепенулась, удивившись, и заглянула Рей в глаза с такой радостью, словно собиралась разъяснить той весёлую шутку, чтобы и она смогла оценить тонкость юмора и посмеяться: — Рей, он уже его тебе дал. Каждый день даёт, разве нет? Это в нём, это вокруг вас, в вашем доме, в вашем настроении и поведении. Думаешь, тот Кайло, которого я знала, стал бы украшать интерьер дома отпечатком своей ладони в краске? Да ни за что! Задумка, кстати, обалденная, особенно с лапами Дарта! Я это уже говорила? — Да, — улыбнулась Рей, вспомнив, в какой восторг пришла Аиша вчера, с сияющими глазами восхваляя их ручное творчество, увековеченное на стене.       «Это в нём, это вокруг нас…» — повторила про себя Рей, не уверенная, что может раскрыть для себя всю полноту вкуса этих слов… Мысль, с минуту-другую проциркулировав в её голове, оборвалась, растворившись в подсознании без того, чтобы обрести завершённую форму, и внимание Рей перешло на другое, соседствующее поле. — Почему вы с ним расстались?       Аиша ответила с минимальным промедлением, почти сразу, словно знала, что Рей её об этом спросит, причем не рано или поздно, а в этот самый момент. — Потому что причина, по которой мы сошлись, перестала оправдывать себя до конца, на сто процентов. А раз так, то, останься мы вместе, то неизбежно стали бы обкрадывать друг друга, чего ни одному из нас не хотелось. Я рада, что мы не совершили этой ошибки.       В этот момент на них посмотрел Кайло, мимоходом, так как слов слышать на таком отдалении он не мог, всего лишь проверяя, не перескочили ли они на другую скамью или, может, решили пройтись. Девушки отсалютовали ему сладкой ватой, предлагая присоединиться, пока облако не растаяло, но он деланно поморщился и обратил всё внимание к Адель и Алиму, словно сообщая «а у нас тут веселее!». — В основе наших отношений с самого начала лежала боль, — продолжила Аиша, глядя на своего сына, и Рей с грустью порадовалась тому, что в её голосе звучит достаточно слабое эхо, и достаточно сильное убеждение в фактах, живущих в памяти, позволяющее говорить о них ровнее, чем можно было ожидать. — Она нас объединила, и похожая, и разного толка. Мы встречались, думая, что вместе сможем преодолеть это, сделать шаг к новой жизни… Так и вышло. Но в какой-то момент для нас это стало означать шаг в разных направлениях, и я не жалею о том, что мы его сделали. Каждый из нас. Мы хотели избавиться от боли сами и насколько могли, притупили её, но вместе с тем желали и чтобы другому это удалось в полной мере. В какой-то момент мы поняли, что будучи рядом, мы стоим на месте, тем самым удаляясь от желаемого…       Отдельным потоком внимания Рей выцепила из речи схожее сравнение, что и она сама применила в своём случае. Точно подсказку к загадке, она повторила про себя: «Стоя на месте, мы удаляемся от желаемого». Она чуяла: эти слова ещё найдут своё место в её разуме и сердце. Рей продолжила слушать. — Был ли для нас иной путь? Тогда мы его не видели, но и сейчас я думаю, что нет. Мы вышли из этих отношений с приобретениями, а не с потерями. И я не жалею ни об одной секунде того времени, когда, просто будучи рядом с ним, обретала то, чего мне не хватало, как обретал это и Кайло для себя. Это было время упоённого покоя, научения себя и друг друга жизни без страха за свою жизнь и за жизни близких, притупления острой боли и отказа от боязни разлуки. И никакой войны…       Рей командным усилием воли заставила себя замереть и не передёрнуть плечами от звука голоса и мрака последнего слова… Команды задержать дыхание не поступало, однако, ни вдохнуть, ни выдохнуть в какой-то момент Рей просто не могла. Когда для неё, тогда ещё школьницы, это были только сводки новостей в телевизоре, для Аиши эта была реальность, в которой приходилось выживать, и с которой, к счастью, ей удалось расстаться. Всего лишь слово, всего лишь эхо — а казалось, подобно присказке, мол помяни чёрта, он и появится, сказав лишённое в голосе эмоционального окраса «война», Аиша разом набросила себе на голову и на плечи траурный чёрный, душою встав перед чьей-то могилой… но момент прошёл, и Рей смотрела и видела перед собой только смоль густых волос, обрамляющих всю красоту и всю печаль Востока.       Вздохнув полной грудью и расправив плечи — Рей неосознанно скопировала оба жеста, — Аиша завершила мысль: — Каждодневное подтверждение тому, что вокруг нас мир, постепенно переросло в знание, и, возможно, оно и приближало нас тогда, насколько могло, к миру внутреннему.       Несколько неспешных минут обе девушки молча наблюдали за своими близкими. Адель чуть отстранилась от компании, переводя дух, в то время, как Дарт и Алим сговорились и насели на Кайло, то ли в шутку, то ли взаправду изображающего усталость. Когда он рухнул спиною на траву, Дарт вдруг решил, что ему предоставили новое поле для игр и принялся подёргивать лапой и пожёвывать волосы Кайло, словно обознался, спутав их с травинками, которые он так любил пробовать на зуб, только чтобы облизнуться и выплюнуть. Алим на это только смеялся с радостью учёного-исследователя, открывающего что-то новое и важное, и, кажется, пытался спасти бедного взрослого от слюнявой участи тем, что пытался поднять его за плечи. Кайло только вертел головой и отмахивался, говоря, что у него нет сил, чтобы подняться и что мочалка на его голове теперь неизбежна. — Я… я первый раз вижу его… в компании ребёнка.       Рей смутилась, озвучив своё открытие, своей очевидностью затмившее на какое-то время всё прочее в её голове. Обнаружив на себе задумчивый взгляд девушки рядом, она истолковала его превратно, поторопившись разубедить её и вместе с тем оправдаться за что-то, о чём ей думать будто бы вовсе не следовало: — Я не к тому, что… — она нахмурилась, встряхнув головой, словно выгоняя из уха случайную мошку, залетевшую в помещение, которому надлежало оставаться стерильным, и небрежным взмахом руки заправила короткие волосы за уши. — Нам ещё наверное рано, да и мы с ним не обсуждали это, — замялась она, и следом по глазам Аиши поняла, что та задумалась совсем о другом, но её ничуть не смутила мысль Рей. — Я ничего не говорила, — отозвалась она с кривой улыбкой и отвернулась обратно к сыну, всё-таки сумевшему поднять Кайло и спасти того от назойливого кота. Через какое-то время Аиша вновь заговорила, словно отметив, что от внимания Рей не укрылось иное наполнение её предыдущей паузы и взгляда, при этом не стесняясь или не огораживаясь от содержимого: — Хорошо, что Кайло так отреагировал на Алима, — произнесла она на тон тише, глядя на своего друга и сына, и слабо кивая в подтверждение своей мысли, словно только что поняла это для себя. — На самом деле, это мама уговорила меня приехать с ним, когда я… не была уверена стоит ли… напоминать…       Рей перевела взгляд обратно к лицу Аиши, когда та смотрела и говорила будто бы, с одной стороны, с кем-то другим, возможно, обращаясь, глядя на Кайло перед ней, к нему же, но из того времени, девять лет назад; и вместе с тем, делясь непосредственно с Рей тем, что могло помочь ей обрести более чёткий взгляд на некоторые вещи. Её сбивчивая фраза о детях, казалось, стала дополнительным аргументом в пользу того, чтобы озвучить то, что стремилось к поверхности, а не давить это в себе и не гнать прочь. — Алим, он… Он мой второй ребёнок. Первая была Айя, моя девочка. Я родила её в восемнадцать, и спустя семь лет потеряла. Так вышло, что она умерла на руках у Кайло, — произнесла она, опустив взгляд себе на руки, словно жалея, что не ей судьба доверила ощутить дыхание дочери в её последние мгновения. — Её просто… привели в его камеру и выстрелили в спину… и оставили с ним, чтобы он… подумал над своим поведением. И… Как много ты знаешь?.. — всполошилась вдруг она, не уверенная, где конкретно пролегают границы осведомлённости Рей об этом периоде жизни Рена.       Едва заметив краткое, скованное мельтешение глаз рядом и судорогу мышц лица, Аиша принялась будто бы извиняться за то, что ступила на землю, куда Кайло по своим причинам Рей не допускал. Причём в том, как сокрушённо она замотала головой было, помимо извинения, и горькое сожаление: будто она догадывалась о том, что Рен так и будет бродить в этих землях одиноким странником до скончания времён, кто бы ни оказался рядом с ним, и насколько бы они ни сблизились. И от того, что именно в Рей она видела ту, кому - как она верила, - он смог открыться, было только тяжелее.       Рей успела только растеряно открыть рот, боясь вести счёт минам на этом минном поле, так как она пока наступала и подрывалась на каждой первой. Она не смела и думать о том, чтобы попросить продолжить, как и о том, чтобы бросить дырявый спасательный круг, заверив ложью во лжи, что «всё в порядке». — О, вероятно, мне не стоило! — Аиша опустила взгляд себе на руки и словно за помощью и силами завершить основную мысль, озвучить которую она намеревалась до конца, обратилась глазами к людям вдалеке. — Я только хочу сказать, что из-за этого я и боялась привозить Алима, просто потому что он неизбежно стал бы для него напоминанием о том моменте. Но мама меня убедила, и я теперь тоже вижу… Как и для меня, для Кайло он стал не только радостью, без вины влекущей за собой память об утрате, но и напоминанием, и доказательством, что жизнь идёт и продолжается. Старые боль и ужас это никогда не перекроет, но подарит новую радость, новое тепло. Новый мир. Наверное, это даже важнее самой нашей встречи после стольких лет. Я безмерно рада тому, что Кайло смог это прочувствовать… наверное, с первых минут, как только его увидел.       Словно отозвавшись на колыхание невидимой нити, вновь натянувшейся между ними, Кайло отвлёкся и взглянул на Аишу, по щеке которой стекла слеза: достаточно маленькая, чтобы понять, что пуля памяти прошла по касательной, и достаточно тонкая, чтобы понять — рана щипет нещадно. Слезу он заметил, но на Рей перевёл взгляд без каких-либо тревог и подозрений, давая понять, что о чём бы ни шёл их разговор, они полностью в своём праве выбирать темы от совершенно поверхностных, до глубинных и монументальных, с чем бы и с кем бы это ни было связано.       После того, как он отвернулся, Аиша, следя глазами за Кайло и своим сыном, дала Рей всего один совет-предупреждение, воспользоваться и внять которому Рей довелось уже вечером следующего дня…       После, спустя долгую, пропитанную потоками переменчивого ветра, паузу, Аиша вновь заговорила. Улыбка, вернувшаяся на её губы, постепенно выпроводила горечь с лица и из облика девушки. — Было бы здорово, если бы вы с Кайло приехали к нам в Финикс, — обернулась она к Рей; слезу на её щеке забрал к себе ветер, оставив сухую солёную дорожку. — Познакомитесь с Итаном и Коуди, да и моей маме будет приятно вновь вас увидеть. — Коуди? — отвлеклась Рей. — Наш пёс, лабрадор. И, скажу по секрету, он просто души не чает в котах, чужих и знакомых!       Рей улыбнулась в ответ: за Дартом подобной лояльности к собакам она прежде не замечала. — Буду рада, — кивнула она с таким усердием, словно была готова вылететь хоть завтра, вместе с ними. — Финикс или Лос-Анджелес — я только за!       Какое-то время Рей сидела молча, уйдя в себя, и Аиша в очередной раз угадала, чем заняты её мысли, бодро сказав и по-дружески боднув её плечом: — Да брось! У нас ещё сутки впереди! Ещё рано прощаться! — Да, конечно, — улыбнулась Рей, стараясь огородиться от нахлынувшей заочной тоски. — Пошли! — поднялась Аиша со скамьи и выбросила палочку от сладкой ваты в урну рядом. — Надо бы спасать эту пошатывающуюся Пизанскую башню, как считаешь? По-моему, Кайло уже не притворяется — Алим его правда умотал! — Постой, — попросила Рей, и пока они были относительно далеко от своих близких — и физически, и морально, — подошла и обняла Аишу, сказав чуть громче шёпота ей на ухо: — Спасибо.       Отстранилась она с блестящими глазами, и Аиша ответила ей, принимая каждую крупицу, вложенную в одно слово, и Рей знала, что ни одна не будет упущена. — Всё хорошо, Рей. — Я знаю. Поэтому и говорю: спасибо, — убеждённо кивнула она, призвав на лицо напротив широкую улыбку, ставшую отражением её собственной…       Когда они приблизились с буйными взрывами хохота к компании, развалившейся на траве, в их слезах, что они не скрываясь вытирали из глаз, звенели уже только отражения зелёной листвы, солнца и мира…

***

      Распрощавшись с троицей и проводив их следующим вечером на самолёт, с убеждённостью в новой встрече, Кайло и Рей, вернувшиеся домой, лежали на заправленной кровати в сладкой полудрёме, опьянённые эмоциями и событиями минувших трёх дней.       Рей перебирала чёрные пряди волос, вспоминая как прошлым вечером их касался своей макушкой Алим. Мальчик уснул под конец дня на груди у Кайло, держащего его замком из рук под бедра, пока они все гуляли по пляжу Санта Моники, наслаждаясь дыханием ветра и жидкой сиренью заката. Рей казалось, что не настань пора расходиться и ему, Кайло, садится за руль Мустанга, он бы так и продолжил бродить по песку с сопящим мальчиком на руках, не думая отдавать того обратно в объятия матери.       Рей улыбнулась, припомнив ещё одно событие, уже из сегодняшнего дня: впервые за несколько лет она очутилась в стенах кинотеатра. И тем острее оказался этот опыт, что ей довелось разделить его с правильной компанией. Окунувшись с головой — а при таком названии истории было бы грех этого не сделать, — в мультяшный мир, под названием «Головоломка», она пришла почти в такой же детский, щенячий восторг, что и Алим, сидящий рядом с ней и взирающий на происходящее во все глаза, выпадая из этой реальности. В итоге, ещё долго по выходу из зала она на пару с мальчиком сияла точно огни на рождественской ёлке.       Третьим, что пришло ей на ум в эту тихую минуту, оказались слова из уст Адель. Сродни ещё одной мине, они кружились, бродили, плавали где-то вокруг да рядом, но ни одного взрывоопасного рога, шипа, Рей до сих пор не коснулась. «Пока не коснулась», — уточнила она, не видя смысла лгать, что собрать себя обратно такой как раньше, стоит только позволить проникнуть этим словам на нижние уровни души, у неё уже не выйдет.       Адель, казалось, улучив минуту наедине с Рей, теперь не знала, как начать. В её душевных метания Рей читала сразу многое: и преодоление неких эмоциональных и, возможно, культурных барьеров, и поиск нужных слов на не родном языке, и неудовлетворённая необходимость в том, чтобы Рей по-настоящему услышала, рассмотрела её слово без того, чтобы оказаться раненной или прижатой им к стенке. Во всей миниатюрной фигуре женщины читалась острая нужда, куда острее той, с какой её дочь вела с Рей беседы, обладая мелодичным спокойствием, продиктованным уверенностью в границах допустимого. — Вы с ним очень близки. Очень, — сказала она наконец, глядя Рей в глаза. — Да, — согласилась та, пока не понимая, почему именно это утверждение о ней и Кайло взято Адель за основу. — Не растворяйся в нём, — добавила она так прямо и просто, словно попросив об одолжении старого друга. Вместо того, чтобы дивиться прямолинейности, то ли благодаря тону, то ли взгляду, каким-то чудом сумевшей обойти стороной грубость, Рей на миг растерялась, но нервно сглотнув, нашла в себе силы, чтобы сосредоточиться. При всей их мягкости в глазах Адель, скрытая за их чернотой, жила суровость правды, в которую она искренне верила и которую считала нужным открыть перед тем, как они расстанутся неизвестно на какой срок. — …Иначе не заметишь, как тебя самой однажды не станет, и ты возненавидишь его, а потом и то, что останется от тебя. — Вы говорите?.. — Рей прищурилась, не до конца вникнув в суть, при этом слыша что-то до ужаса знакомое, будто даже уже испытанное ею. Она видела, как Адель делает над собой усилие, выискивая наиболее точные и щадящие слова. — Почему вы думаете, что я растворяюсь в нём? — Рей вдруг сама потянулась к ней, даже физически подавшись ближе, словно боясь, что приватность беседы окажется вдруг нарушена, и чужая правда спорхнёт с сухих губ и улетит, уже не воротившись. — Иногда… Возможно, это иллюзия, — подняла Адель руки в защитном жесте, признавая, что её обнаружение является не более чем итогом её субъективного наблюдения за Рей и Кайло на протяжении минувших дней. — Иногда кажется, что ты смотришь на него, как… как на какое-то… личное божество. — Что?! — каркнула Рей осипшим голосом потерянного сирого воронёнка, что только убедило Адель в её мнении. «Ну уж нет! Знавали мы богов — на наш век с лихвой хватит!» — Извини, наверное, это звучит странно и некрасиво… — Адель взглянула себе на руки, снова делая над собой усилие. — Нет, я… Продолжайте. Почему вы так думаете? — мягче сказала Рей. — Кайло… Ты им словно… восхищаешься… сверх меры. Когда он всего лишь человек. — Разве это плохо? — поразмыслив, Рей не находила в себе какого-то стойкого чувства или эмоции восхищения, при этом не спеша отнекиваться, скорее, это мотивировало её хорошенько протереть глаза и приглядеться. — Восхищаешься не как равным себе, а так, словно он в твоих глазах стоит на пьедестале. Понимаешь, что я хочу сказать? — спросила Адель почти умоляющим тоном, означающим немой крик: «понимаешь, что с этой формулой не так?»       Рей взвешивала внутри себя эту правду, перебирая ей косточки, но всё ещё не понимала, и Адель пояснила: — Он не выше тебя, даже если у тебя есть причины так думать. И ты не ниже него. Я жила по такому закону, и добра он ни мне, ни другому, кто следовал ему, не принёс, — Адель протянула Рей руку, и та приняла её, совсем слегка сжав, словно так информация лучше текла от источника к получателю. — Так всегда выходит, Рей, — грустно добавила Адель и, заметив, что к ним идут и уединение будет вот-вот нарушено, добавило единственное, что на её взгляд исчерпывающе описывало и подытоживало её главный посыл: — Пьедестал всегда выше того, кто на нём стоит.       На этом их отвлекли, и больше переговорить им наедине вплоть до отъезда так и не удалось, но Рей уже и так чуяла — ей не требуется и слова больше. Этот случай стал на памяти Рей единственным, когда одно и то же сообщение несло в себе и добрый совет, и выражало собой сочувствие к человеку, попавшему в ту же передрягу, и оставляло на сердце след зловещего предупреждение, при котором, собственно, зло закладывается уже самостоятельно, принимающей стороной. У Рей оставалось немало вещей, которые ей предстояло прокрутить в голове и обдумать, но конкретно эту, до пугающей точности лаконичную беседу, она отправила в тот самый ларец, манящий и внушающий трепет своим содержимым. Причем сделала она это, так и не определившись, к чему стоит отнести эти тревожные зарницы: к напастям или к сокровищам; и чем этот совет окажется в следующий раз, когда Рей обратится к нему: бронёй или копьём… — Давай я просто спрошу, Рей, а ты просто ответишь… — произнёс Кайло, предварительно заполучив внимание Рей.       Полудрёма постепенно ушла, и теперь подходило время ужина. Рей сидела в позе полулотоса на кровати, когда Кайло избрал для разговора довольно странную позу: поднявшись с кровати, он встал со своей стороны коленями на пол и опёрся руками о матрас, напомнив Рей одновременно три сюжета: первый, это строгий отец, облокотившийся о жёсткую поверхность стола, сложив руки в замок, решив устроить дочери разбор полётов; второй, это тот же стол, но за ним — детектив, приготовившийся к долгому и детальному допросу; и третий, это жест просящего, по его же собственному признанию недостойного хотя бы внимания, не то что милости, но всё равно просящего в своей молитве о чём-то…       Рей почти хохотнула худой сочетаемости этих картин, но слова Кайло заставили забыть о любых сравнениях: — Я заметил, как ты смотрела на него. На нас с Алимом.       С тихим полурадостным смешком в сердце Рей в очередной раз отметила про себя прозорливость Аиши: Кайло действительно смотрел и по-настоящему видел её. — Я была рада тому, что ты рад. Ты весь светился, — отозвалась она, всем своим видом являя доказательство своему слову. Она ещё не успела толком сформулировать вопрос к самой себе: правда ли у неё проскочила знаковая мысль или то была слишком быстрая искра, слепяще яркая вспышка, чтобы разглядеть и уделить ей внимание? Кайло, однако, нашёл ответ вперёд неё, углядев и длину, и яркость этой падающей звезды, и не стал — даже если мог, — не стал игнорировать. — Ты этого хотела бы?.. — от начала до конца фразы его губы заметно дрогнули, словно он вдруг враз оголился, почувствовав дуновение прохладного предночного ветра всей кожей. — Я не могу назвать причин против, — Рей поразила себя тем, что преступно мало размышляла над вопросом, словно ответ всплыл откуда-то со дна. — Но и причин за я пока в себе не ощущаю.       «Я не могу совершить даже такой выбор, как сфера деятельности, а тут вам — нате! — вдруг речь о мастерстве высшего пилотажа, овладевать которым можно всю жизнь, да так и не преуспеть…» — Возможно… — всё-таки кивнула она, осмелев. — Однажды, — признала она желание, но не признавая нынешний момент, как желаемый для его исполнения. — А ты? — Сейчас — нет, — так же быстро отозвался Кайло, как и она, не думая переигрывать хотя бы слово из всего, что собирался сказать. — Но и в будущем… — он поджал губы и повёл бровью так, словно у него лицевой нерв защемило — всего на миг закоротило, и отпустило. Казалось, он видит перед внутренним взором шедевр, коснуться которого одновременно и боязно, и нельзя — кем бы ни был выдвинут этот скверный запрет, — и тем более нет места мысли о том, чтобы самому стать его автором. — Я и ребёнок — это что-то… такое далёкое друг от друга. Просто… несочетаемое, — выдохнул он с оттенком сожаления, но без обречённости, как человек, давным-давно принявший незавидную правду и сроднившейся с ней. — Несочетаемое? Глядя на ваши игры с Алимом, это последнее, о чём можно подумать, — справедливо заметила Рей, не прижимая его к стенке ни одним, даже самым малым изменением в интонациях. — Игры — это мелочь. К тому же, Алим — это отдельный случай, — ответил он, будто одновременно и возражая ей, но при этом не возникало чувства спора. Довод Рей всего лишь не укладывался в рамки его представлений о том, как всё обстоит на самом деле, но он не искать способа истереть эту мысль из её реальности. — Всё, что вне этого, это слишком… огромное для меня, — пожал он плечами так, что Рей почти позволила себе обмануться, но вовремя перевела взгляд с губ на глаза Кайло. Полумрак не затемнял, а только дополнял и подчёркивал удручающую картину.       Рен говорил не о той «огромности», какой мерят ношу, тяжёлую настолько, что и надорвавшись, не подымешь. Речь шла об огромности иного толка, пролегающую острой стрелой сквозь радость, подлинность и глубину которой он признавал, как и многократную окупаемость всех усилий. Однако, что-то не подпускало его в мыслях к маленькому солнцу весом в три килограмма ближе, чем на расстояние вымысла. Ключей, с помощью которых Рей могла и разгадала «слишком огромное для меня», было у неё два. Первым стало определение из уст самого Кайло — «несочетаемое», и оно же вытекало, вероятно, из второго — слов Аиши, какими она поделилась с Рей, подводя черту при разговоре о старой боли и новой радости.       Могло ли и должно ли было одной из двух противоположных эмоций одолеть другую? Или, возможно, перерасти, научиться сосуществовать, без вреда и болезненного слияния с другою? Это был единственный раз за весь разговор, когда Рей ощутила несколько иное отношение к ней со стороны Аиши. Словно та, перед тем, как начать говорить, крайне тщательно взвесила про себя причины с точностью до милисмысла, придя в итоге к тому, что поделиться этим с Рей не просто правильно, а является с её, Аиши, стороны её моральным долгом, вне зависимости от того, как после Рей распорядится этой информацией. И она, как теперь понимала Рей, как в воду смотрела. Это знание было нужно ей и как одной части пары, иногда непроизвольно мыслящей в какой-то степени «за двоих», и как независимому человеку, имеющие собственные суждения, которому предстоит говорить только за своё «я». — Тебе следует это знать, Рей. Если вы когда-нибудь будете обсуждать возможность завести ребёнка или если всё случится не запланировано… Я не знаю, какой, помимо этого случая, он имел контакт с детьми, и что ещё могло формировать в нём… — Аиша сглотнула ком в горле, без дрожи и слёз в голосе продолжив: — В общем… Что бы он тебе ни сказал по этому поводу, просто знай: Кайло было тогда примерно двадцать два года… солдат, но ведь и совсем мальчишка. Он продержал мёртвую семилетнюю девочку в своих объятиях восемнадцать часов, прежде чем её от него забрали. Словно с первой до последней минуты этого времени свято верил в то, что его тепло непременно перейдёт к ней, если он будет держать достаточно крепко и близко к сердцу; словно ждал, верил каждую бесконечную секунду в то, что она проснётся и её сердце забьётся, отозвавшись на стук его собственного… Что бы он тебе ни сказал в отношении детей, Рей, — помни об этом…       Не услышь она этих слов, и ей было бы стократ легче принять «нет» от Кайло в любой другой форме, «нет», стоящее на любом другом основании. Всего лишь мнение, простой отказ с простыми аргументами и формулировками: нет, не хочу, и сейчас, и вообще, не могу иметь детей или не люблю детей, и всё тут. Но вместо этого Рей беспомощно взирала на невидимую стену, прочность и высота которой, вероятно, никогда не будут ею изучены и измерены; точно не до конца. И снести её она, наверняка, не посмеет.       «Несочетаемое» из уст Кайло, отдавало в ушах Рей тем же мрачным, сдавливающим сердце набатом, что и «война» из уст Аиши. Вот только вместо образа могилы, возникшего в первом случае сам собою, Рей смотрела на Кайло, душою стоящего перед мертвенно пустой колыбелью… Даже в мыслях, в гипотезах и шансах Рен не мог сочетать себя и нового человека. Как и в дилемме Рей с невозможностью выбора рода деятельности, здесь звучал схожий мотив; корни вроде и разные, но питающиеся родственными соками. Обесправленные, с содранной с сердца возможностью, без разрешения совершить выбор. «Несочетаемость» не подразумевала каких-либо условий или ответвлений, зато в ней был слышен чёткий запрет на один из двух стандартных вариантов ответов. Кандидат «Да» оказывался попросту не допущен к гонке, к дебатам, к открытому микрофону… На него попросту было недозволенно смотреть, даже как на прокажённого… Не было выделено квот, не было отведено безопасного угла, где он бы мог укрыться от гонений или переждать бурю и шквал эмоций…       Постановка вопроса, начинающегося с «хочешь?..» допускала два ответа, как и множественные варианты уточнений к ним. Ответ, живший внутри Кайло, не допускал своего держателя к барьеру.       Нарушил молчание Рен тем, что пересёкся мыслями с Рей, заглянувший в единственный момент соприкосновения с затрагиваемой темой в прошлом, пусть и по касательной. Тот злосчастный тест с одной полоской… — Когда ты спросила меня тогда… Перед тестом… Я сказал тебе правду, что если так случится, то я буду рядом. Не потому что я хотел ребёнка, Рей. Только потому что я хотел быть рядом с тобой. Но если такова окажется цена — она мне по карману. — Но не по душе? — кивнула она как болванчик, по-мазохистски довольная, что он не подстраивался под неё в этом вопросе. Угодливость в подобном деле принесла бы самые дурные плоды.       Она завершила мысль Кайло: «Если такова окажется цена — она мне по карману. Но платить её в добровольном порядке я никогда не стану».       Пустынная свистящая тишина в карих глазах напротив резала слух…       Большего ими не было произнесено. Рей поднялась с места, мысленно уйдя покурить на крышу, а руками начав мыть овощи для салата. Первым делом схватив в спешке лук, и молча заплакав над его полукольцами, а спустя минуту и над порезанным пальцем, Рей вспоминала мягкое облако сладкой ваты, уверенная, что положи она сейчас себе в рот хотя бы один воздушный кусочек — он непременно встанет ей поперёк горла.       Уже тогда в парке, после рассказа Аиши она знала ответ на этот вопрос, который и задавать не собиралась, уповая только на магию времени и перемен, какие мог сулить Алим, и то, как Кайло вёл себя с ним. Мог ли и он, Кайло, также знать её ответ? «Я видел, как ты смотрела…» — Несочетаемое, — прошептала она одними губами, и даже если Кайло услышал её, то никак не отреагировал. — Несочетаемое, — шепнула она вновь себе под нос, и повторив слово в третий раз, улыбнулась.       «Несочетаемое…» — прозвучало внутри неё трёхголосьем.       Несочетаемость была именно тем, во что она сама когда-то свято верила; верила с такими прилежанием и страстью, верила так рьяно и стойко, так отчаянно упоённо и самозабвенно, так слепо, глухо, нерушимо, ведь иначе было никак: шлюха и гитарист; безработная «домохозяйка» и киллер; уборщица и полицейский… Найди они для себя новые роли, не обязательно социальные, Рей была уверена, что поставь она их следом в оглашённый список, сочетаемости им это придало бы не больше, чем всем предыдущим парам.       Так и оказалось, ведь не нужно было далеко ходить за определениями. Ангел и дьявол, на полном серьёзе говорящие о расширении семьи — и пугает здесь не конечное решение, а сам факт рассмотрения возможности… Скажи им кто о таком чуде-юде тогда, в самом начале, и единственным, что их на миг бы объединило — сочетало, — стал бы известный жест — крутящийся у виска палец. Сегодня…       Сегодня за новой несочетаемостью Рей обнаруживала не столь однозначные перспективы, как тогда. И вопреки обыкновению наличие более чем одного значения у чего бы то ни было, не настораживало и не отпугивало её…