Californie

— Ты счастлив?       Все горящие цвета и жгучие краски калифорнийского заката Рей наблюдала лежащими на живом полотне, что в отличие от неё наблюдало невесомую огненную картину напрямую. Ярко-коралловый свет придавал коже лица Кайло инопланетный оттенок, контрастируя с угольными волнами, омывающими чуть впалые виски и скалистые скулы, и вступая в жутковатую гармонию с кроваво-алыми отблесками в тёмных глазах, с которыми Рей пересекалась, умело перебегая к ним от губ и обратно.       Вялая попытка предугадать ответ обернулась для Рей счастливой неудачей: за барьером излюбленного многозначительного молчания обнаружилась фигура уклонения. — К чему этот вопрос?       Она уменьшила объёмность собственных слов, уточнив: — Ты получил то, что искал, увидевшись с ними? — Было бы проще ответить, если бы я знал, что искал, — хмыкнул Рен, и Рей слабо улыбнулась: судя по тому, что она узнала минувшим днём, подобную манеру «воздушного» ответа, Кайло, возможно, перенял от своего отца. — Тогда, что ты обрёл из того, чего не ждал найти? — Я думаю над тем, что теперь будет дальше… — Но ты не жалеешь, что увиделся с ними? — настояла она, желая и страшась узнать, ушли, или хотя бы ослабли ли те тяжесть и боль, с какими Кайло подходил к этому решению; трансформировалось ли это во что-то более светлое и лёгкое, пусть пока и не во всеобъемлющее счастье.       Кайло невнятно дёрнул плечом, уйдя глазами к трёхцветке, беззаботно скачущему по крыше у их ног и ловящему какое-то насекомое. — С одной стороны, нет, с другой — да. Ты же видела их лица… — Видела, но… Я — одно дело. Что ты увидел в них?       Рен поморщился, словно хорошего там было ничтожно мало, заговорив несколько медленнее: — Они среагировали почти так, как я и предполагал. Я поддался иллюзии, что им уже не столь важно, во что я вырос, главное, что жив. Я пока до конца не понимаю, на что я их обрёк… — Обрёк?       Кайло вновь поморщился, словно его кто-то предварительно щипал, перед тем, как он решался сказать что-то вслух. При этом дискомфорт исходил явно не от собеседника, что ни присутствием, ни словом не вызывал у него вопросов и сомнений; неприязнь уходила корнями, скорее, ко внутреннему источнику информации, будто он был сомнительный и ненадёжный. — Встреча показала только то, что за минувшие годы некоторые вещи между нами не особо-то изменились. Разочарование на иждивении — вот кем я всегда был для них. Это их самое естественное состояние, и я с трудом могу припомнить моменты, когда это было не так. Не уверен, стоит ли мне радоваться, что они пытались это перебороть, обнадёживаться, что у них в будущем это правда получится, или же плакать, оттого, что они пытались скрыть эти попытки, как что-то постыдное и предательское…       Крошечные рубиновые лучи в его глазах так и не породили ни одной слезы-пылинки, в то время как — Рей была в этом уверена, — подрагивающие мускулы лица выражали одно единственное желание: отпустить все слова, выходящие наружу так, словно они не преодолевали, но ломали внутреннюю полосу препятствий, и заплакать, что требовало заметно меньше усилий. Говорил Кайло, тем не менее, пусть и через силу, но плавно, без малейших перебоев в поставке своей правды, идя напролом через высохшие тернии, ломая каждый шип, норовящий пронзить его.       Рей следила за мелкой дрожью на губах, с одной стороны замещающей собой слёзы, а с другой — бес.сознательно обнажающей всю ту же боль, унять которую прошедшая встреча не только не смогла, но и разбередила все старые раны, которые не торопились пока заживать. Единственным, что отчасти унимало её ответную боль, оказалось зыбко-заветное чувство: по тому, насколько открыто и беззащитно Рен открывал себя ей — и что важнее, себя себе — казалось, что он пускал самому себе кровь, понимая, либо всего лишь надеясь, что это то самое кровопускание, что приведёт его к исцелению. — Но… они тебя приняли сейчас, таким, какой ты есть, — произнесла Рей, борясь с собой и тем фактом, насколько по-разному они с Кайло восприняли реакции Хана и Леи.       Мысль о разочаровании, не только прошлом, но и нынешнем, вернула её ко встрече с Люком. Что если Кайло, точно его дядя заранее всё для себя решил, и именно это и выискивал при встрече? При таком раскладе вовсе не удивительно, что только это он и обнаружил, зациклившись в своей концентрации на одной эмоции. Какое число сценариев виделось ему возможным и допустимым? Было ли всё то, что увидела и прочла в двух людях она, тем, чего никак не допускал сам Кайло, оттого и в упор не видел? Что если он, как и Люк, сначала «прочёл» книгу, «забыв» перед этим её открыть? — Приняли таким, какой есть… — недоверчиво, но без лютого отторжения протянул Рен. — То, на что они глядели, что услышали и что видели — для каждого из них это худший из всех возможных сценариев развития. Отец — ветеран Вьетнама с посттравматическим расстройством, мать — ярая пацифистка. Как такие люди сошлись, отдельная история, но что касалось меня…       Кайло, безучастно следивший за разгуливающим на воздухе Дартом, стоило коту скрыться из поля зрения, вернулся взглядом к заполонившим весь небосвод от края до края перистым цветным облакам. Кровавый закат минута за минутой углублял малиновые тона, плавно сводя их с бархатно-бордовыми, стекающими всё ближе к золотой линии горизонта. — Тогда они оба по своим убеждениям и… из-за всеобщего страха были против моего решения, что касалось службы здесь, в Штатах, и уж тем более мать и близко не желала, чтобы я отправлялся в горячую точку. — Всеобщий страх? — нахмурилась Рей. — <i>Летом я закончил школу и… Потом случилось Одиннадцатое Сентября, — пояснил Рен. — Решившись, я просто не мог уступить им. Я не мог просто… сидеть и ничего не делать; уехать учиться в Нью-Йорк, как хотел прежде. Всё это… не обесценилось тогда для меня, но стало… таким маленьким. А большой мир стал… страшным и неправильным. Всё, что я хотел сделать тогда, это только то, чему меня всегда учили родители: бороться со страхами, противостоя им, и поступать правильно. Мне казалось безумным, что они всего этого не понимают и упорно гнут свою линию. Отец до последнего предупреждал меня, что даже если я вернусь, это ещё не значит, что меня там не убьют. Тогда я в это не верил, но… Скажем так, мне выпал шанс проверить его слова. А мать, набожная женщина, не принимала никакого насилия в мире. «Не убий», так ведь завещалось? — Рен перевёл взгляд к лицу Рей, всецело поглощённой откровениями. — Я специально не стал ничего тебе про них рассказывать до вашего знакомства, потому что не хотел, чтобы ты смотрела на них в тот момент моими глазами. Но теперь ты понимаешь реакцию матери на новость, что я снайпер? Поверь, ей нет никакой разницы, убиваю ли я на войне, как наёмник или будучи в составе полиции. Законность или незаконность выстрела, характер целей, причина их устранения — для неё это не более чем декорации, на фоне которых разворачивается страшный акт насилия, который может быть продиктован чем угодно, и совершенно точно не может быть ничем оправдан. Во всех её действиях и помыслах всю жизнь кристально ясно читалось "любовь спасёт мир"; я же смотрел на вещи совершенно под другим углом.       Кайло глубоко вздохнул, умолкнув на какое-то время, и, восстановив баланс внутренних сил, продолжил: — Последний раз, когда мы трое виделись лично, мы расстались в точке полного непонимания друг друга, полные гнева, боли и горя. Прощальным словом мамы было то, что она никогда не сможет гордиться убийцей. Если я беру в руки оружие, то я ей больше не сын. А отец… Он сложный человек со сложным прошлым. После того, через что он прошёл, он не верил ни в людей, ни в войны как таковые, ни в меня, какой бы я жизнью не жил — гражданской или военной. Возможно, что как и многие прежние ценности в его жизни, для него я умер ещё раньше… — Но я… — «Не верю». — Не понимаю. Они же твои… — Родители, да.       В воздухе повисло невысказанное «Но у каждого они разные, не так ли?».       Короткий миг тишины нарушился тихим шорохом где-то под ногами: нагулявшийся и наигравшийся в гордом одиночестве Дарт запрыгнул на колени к своим хозяевам и потёрся головой поочерёдно о спрятанный под футболкой живот Кайло, и о подставленную ладонь Рей. Допросившись своим боданием и мяуканьем ласки на уровне вялого почёсывания холки от своей хозяйки, он улёгся на её бёдрах, расслабленно потянувшись лапой ближе к Кайло, сидящему рядом, прося присоединиться.       Рей передёрнула плечами, прогнав волну мурашек. В воздухе становилось терпимо прохладно. — Я врал себе, убеждая, что не нуждался в их одобрении или благословении, «принимая» тот факт, что слишком многое в их душах противилось моему поступку…       Кайло поник и достал из-под чёрной футболки свои жетоны на цепи, которые Дарт, приподнявшись корпусом и подняв голову с интересом обнюхал и на пробу прошёлся по ним лапой. — Гравировка с именем Кайло Рен. Не Бен Соло, — подчеркнул он, показав Рей, и убрал их обратно, расстроив, судя по разочарованному «мяу» игривого зверя, которому они явно приглянулись. — Только спустя годы я смог лучше разглядеть всё, что стояло за словами и попытками родителей отговорить меня и переубедить, но тогда их реакция казалась мне немыслимой, я был слишком возмущён и обижен ею. В месяцы до моего отъезда у нас в доме стояла накалённая обстановка; любая попытка разговора и шаг к перемирию воспринимался каждым из нас в штыки; компромисса не существовало. Так дошло до того, что я и имя сменил. А потом, после плена… Мне сказали, что я числюсь погибшим последние несколько месяцев, что были похороны. Я был… уже без голоса, но с… — он поджал губы и опустил взгляд с ослепляющего гаммой красок неба себе на ноги, куда перебрался и свернулся пушистым клубком урчащий Дарт. — Вернуться в строй я не мог и жить как раньше тоже. Я попросил не сообщать им обо мне. Бена Соло они бы при любом раскладе уже не увидели, а то, что осталось от Кайло Рена… совершенно точно не вызвало бы у них приязни.       Последние слова тотчас переплелись в голове Рей со словами Люка, породив жутко искорёженные, уродливые фигуры. «…Их сын уже никогда к ним не вернётся, поймут они это вскоре или будут отрицать всеми силами до конца своих дней. Бена Соло ни мне, ни им уже не суждено увидеть». Но было и нечто, зовущее и взывающее к слово-действию, что перекрывало эту адскую катавасию, с которой было сложно разобраться в один миг. «Разве это правильно, что ты решил всё за них?» Противный, умудрённый опытом голос в голове шептал, что не ей говорить о том, что есть правильно, а что нет, и Рей послушалась его, умолчав: нахождение на скамье подсудимых было ей куда привычнее, чем выступать в роли адвоката, тем более, что исповедь-допрос не.виновного была в самом разгаре. — Я… Я не был… — едва начав, Кайло смолк почти на полминуты, отвернувшись от Рей к синеве неба, ползущей с востока вслед за сиренево-огненными облаками, зовущими за собой прохладу ночи. — После возвращения в Лос-Анджелес, я начинал с несанкционированных устранений, — обернувшись к Рей, он выждал её реакции, и она только кивнула, чтобы он продолжал. — Люк тебе сказал, да? — Рен безошибочно прочёл ответ в её глазах, и немой паузой спросил, что она об этом думает. — Неважно, чего он хотел этим добиться — цель не оправдывает средства, — честно ответила Рей, с трудом не повышая при этом голос, потому как микро-бури в душе всё ещё бушевали. — У него не было никакого права открывать такие вещи без твоего согласия. — Но теперь ты знаешь… — Знаю, — спокойно согласилась она. — Я жила с этим раньше. И буду жить сейчас.       Кайло разочарованно кивнул, и Рей поспешила выяснить, откуда родом подобное разочарование: — Думаешь, что это для меня ноша? — А разве нет? Жила и будешь жить, потому что вынуждена. — И кто или что меня вынуждает по-твоему? — она нервно усмехнулась, поборов желание одновременно и поцеловать, и хорошенько встряхнуть сидевшего рядом.       Он не нашёлся с ответом, сохраняя молчание уже не тягостное, а мирное. Они уже давно проходили это. Сегодня он её не держал, а она не уходила. — Когда ты показал значок и удостоверение, ты сказал, тебе нужно, чтобы я знала… знала, что ты не киллер… Почему тогда это стало важным для тебя?       Рей не знала ответа, что изменилось и изменилось ли бы хоть что-то, если бы он сразу сказал тогда, что «да, таково моё прошлое, а вот так выглядит настоящее». Но что бы за его решением ни стояло, он отчего-то разом, намеренно вычеркнул тёмную главу, чем, как ни крути, переписал и перекрасил свою историю в «удобный» ему цвет.       Кайло невесело фыркнул. — Помнишь, что ты мне сказала первым делом, когда увидела винтовку? «Ты убиваешь людей. Ты мне нравился, но я тебя ненавижу». И ты жила с этой ненавистью, и меня это устраивало, потому что я сам… — оборвав себя, он отвернулся обратно к закату. — Вернувшись в Лос-Анджелес, я не мог перестать делать единственное, что умею, не мог убрать палец со спускового крючка. Когда Люк узнал о моей… деятельности, он сказал, что «солдат никогда не воюет и не убивает людей по привычке; так поступает только убийца». То, что на протяжении трёх лет было каждодневным выбором, незаметно стало обыденностью. Когда я услышал, по-настоящему услышал Люка, я был… Это одним махом выбило всю почву из-под ног… — Кайло поджал губу, сильно закусив, пока блестящий красным жидкий огонь свободно вытекал из его глаз. — Это было по-настоящему страшно. Видеть своё отражение и не узнавать его. Не тот человек, кем был до армии, не тот, кем стал на службе. Я просто… Я стал… — Рен бегло смахнул слёзы. — Я согласился на предложение Люка пойти работать в полицию с условием, что всё остаётся по-прежнему — родители не должны ничего знать обо мне. Они бы сразу поняли, во что я превратился, а притворяться я не хотел и не смог бы. Это лучшее, что я мог им дать, как их сын: «умереть», оставшись в их глазах человеком, а не «жить», будучи до конца дней до боли, отвратительно родным монстром. Все эти годы я не допускал ни на одну секунду, что мать спит и видит, как на порог её дома заявляется убийца, вопреки своим деяниям вернувшийся из царства мёртвых… И твёрдо верил, что отцу едва ли захочется глядеть на своё надломленное, искорёженное отражение, пострадавшее от другой войны.       Прежде, чем спустя долгую паузу заговорить, Рей трижды перемотала и перепроверила всё то, что она увидела этим утром, сопоставив это со словами Кайло. — Ты сам сказал, что у меня имелась возможность увидеть их только моими глазами, — она коснулась щеки Кайло, попросив взглянуть на неё; пройдясь пальцем по подсохшей солёной дорожке, она продолжила, глядя в тёмные, рубиновые глаза: — Я увидела двух людей, чьим единственным имеющимся и сбывшимся ожиданием — не страхом и не опасением, — было возвращение их сына… в первую и последнюю очередь. Полицейский, снайпер или убийца — всё это не перевешивает и никогда не перекроет тот факт, что ты человек. Человек, который им дорог не «потому что», не «вопреки» и не «если», а просто так. И гори оно всё синим пламенем, но я ни на секунду не верю твоему дяде, считающим тебя тем, кем ты уже давно не являешься! Я помню, кого я встретила самый первый раз на лестничной клетке, и да, этот человек был похож на того, кого Люк мне описывал. И я точно знаю, что сегодня я смотрю в глаза всё того же, но другого человека. Ты должен знать, что…       Рей выдохнула и набрала воздуха в грудь, не заметив, как и её собственные глаза наполнились крохотными бусинками-слезами. — Разве я могу поверить в то, что в самом начале я столкнулась с монстром? Или с мертвецом? Я тебя злила, и ты злился; мы занимались сексом, но ты меня не использовал; мне делали больно, и ты безвозмездно устранял эту боль… Что это за существо тогда было, если не человек? — Рей вытерла слезу, облизавшую её палец на горячей щеке, и криво улыбнулась. — Я могу обманывать себя во многих вещах, но точно не в этом. И… — она глубоко вздохнула и убрала руку от лица Кайло, смотревшего на неё, как на восьмое чудо света. — Что касается сегодняшнего утра… Пусть ты не искал в этой встрече чего-то конкретного, но, задумайся, что тобою двигало?       Кайло с грустной лёгкостью улыбнулся в ответ, и Рей почти могла почувствовать физическое касание, полное любви и ласки на своём лице. — Что?.. — А что движет всеми глупцами и безумцами? Слепая надежда. — Надежда на что?       Кайло опустил взгляд, и Рей подавила приступ дрожи от ощущения вернувшейся прохлады. — На лучшее в людях. Во всех нас, троих.       Рей криво улыбнулась, и они с Кайло, оба потянулись друг к другу за лекарством от слёз — поцелуем. Отстранившись, Рен заговорил уже чуточку легче, сосредоточившись на светлых моментах: — В конце концов, — выдохнул он спокойно, — сегодня, как и в восемнадцать лет, я точно знаю, что я там, где должен быть. Делаю то, что умею, будучи частью целого…       Рей довольно кивнула, а в следующий миг нахмурилась. «Должен быть» не обязательно предполагало «хочу быть», да и «делание того, что умею» не подразумевало «делания того, что хочется делать». Она как следует вгляделась в лицо Кайло, желая поймать все оттенки правды или, если так случится, лукавства. — Ты упомянул возможную учёбу в Нью-Йорке после школы. Кем ты хотел стать? До того, как… до всех событий.       Кайло к её удивлению по-мальчишески застенчиво улыбнулся, охотно отвлекаясь от мрачных речей, и отвёл взгляд. — Что?       Он пожал плечом, говоря упрямое «ничего». — Это что-то из разряда?.. Это какая-то смешная профессия? — предположила она, на что Рен только многозначительно улыбался, разве что в смех не скатывался. — Нет, но… При всём желании я не могу представить себя в ней сегодня. Наверняка, это была бы полная катастрофа и провал. — Я вся внимание!       Кайло вздохнул, видя живой интерес Рей, и поморщился, уступив: — Я хотел поступать в актёрскую школу, — идея была озвучена с наикислющей миной и сочнейшим скепсисом. — Тебя это не смешит, — констатировал он, заметив, что Рей пристально вглядывается в его лицо, будто впервые изучая с подобного ракурса. — А разве должно? Мне кажется, что… Я могу это представить… — Правда? — Думаю, да.       Когда её внимание спустя несколько мгновений так и не рассеялось и не переключилось на что-то иное, Рен попросил, взмолившись в шутку: — Прошу, не говори, что ты ждёшь от меня пантомимы или кривляний, чтобы проверить есть ли у меня данные! — Нет, я… Я хочу тебя сфотографировать, — улыбка ушла с лица Рей, стоило ей прийти не к грустному, но к досадному осознанию: — У меня нет ни одной твоей фотографии, да и в целом у нас нет ни одного совместного фото.       Рен только пожал плечом, не находя в этом факте ни радости, ни трагедии. — Ты не жалеешь, что всё вышло иначе? — решилась Рей спросить напрямую о несостоявшемся актёрстве и о нынешней профессии Кайло. — Иначе?  — Ты мог сегодня блистать на Бродвее. — Только не начинай! — улыбнулся он с вялой надеждой, что она не станет и дальше подкалывать его на эту тему. — И нет, не жалею. Я любил армию, и неплохо делаю свою работу в Департаменте. — Насколько неплохо? — удовлетворившись ответом, Рей смилостивилась, переключившись на действительно злободневные темы. С удивлением, она поймала себя на мысли, что может обсуждать нынешнюю работу Кайло без привычного спутника — страха, чего прежде ещё не случалось. — Смотря, что считать критерием оценки. Что касается работы в оружейной, у начальства нет ко мне вопросов. Если брать дни, когда меня берут на подмогу, тут тоже, смотря с какой стороны зайти: процент попаданий высокий, качество целей… — слегка поморщившись, он покачал ладонью с растопыренными пальцами, говоря, что здесь всё варьируется, только Рей не ухватила от чего к чему. — Качество? — Оно определяется количеством и масштабом… бед, которые цель уже учинила среди представителей мирного населения или подтверждено и очевидно, что вот-вот учинит в ближайшем будущем, — Кайло вздохнул, безрадостно качнув головой. — Иногда доводилось снимать и таких людей, кто…       Рей задумалась, что ему наверняка нельзя обсуждать такие подробности, открывая личности его целей, и она бы и не стала настаивать на этом, но он сам закончил, обрисовав в общих деталях: — Скажем так. То, что Лос-Анджелес не сотрясает волна терактов, говорит не о том, что в мире перевелись те, кто их готовит.       Рей не.осознанно кивнула, с замиранием сердца скользнув глазами по неровному шраму на плече, вспоминая, чего стоило Кайло вытащить пулю, «обласкавшую» посреди ночи почти все мышцы в плече. Опустив взгляд к мирно спящему у него на коленях Дарту, она взяла Кайло за руку так, что они образовали «защитный периметр» вокруг сопящего хвостатого друга.       Пока последние светлые краски не ушли за линию горизонта, Кайло сжал ладонь, прося Рей, которой было уже тяжеловато вчитываться в его слова, обернуться к нему. — Мне жаль на счёт твоей встречи с Люком. Примерно представляю, на что это было похоже. Он давно уже порывался встретиться с тобой, и поверь, он бы дорвался до своего рано или поздно. Это единственная причина, по которой я не вмешался. Обещаю, это был единственный раз. Больше он тебя не тронет ни рукою, ни словом.       Рей слабо кивнула, задумавшись, на что будет похож завтрашний разговор в отделении, обещанный Люком Кайло. Ещё вопрос, кто кому устроит взбучку. — Люк сделал многое для меня. И многое из того, что он пытался сделать, так и не смог. Но сегодня он ошибается на мой счёт. Хотя бы отчасти, но он не прав. — В чём именно? — заинтересовалась Рей. — Он верит, что я давно забыл о том, что убийство любого человека, это страшный акт, как если бы меня растила какая-то другая женщина, а не его сестра. Я не единожды решал для себя, за что я сражаюсь — за людей или за идеи, если ситуация не позволяла выбрать и то, и другое. Так и сейчас… Либо Город ангелов спит спокойно, либо я. Это никогда не было жертвой, а на сегодняшний день это даже уже и не выбор.       Когда Рей отвела взгляд от лица Кайло, в его глазах больше не было ни одного кровавого солнечного луча. Последние розовато-алые оттенки покинули бескрайнее полотно заката, прищемлённые с одной стороны грязно-оранжевым, а с другой дымчато-сиреневым, за которым вовсю гналась синева, припорошённая звёздами…       «Спит спокойно…» Окунувшись во все ночи, что она делила с этим человеком, Рей не припомнила ни одной, когда бы Кайло испуганно, резко вскакивал на кровати, пробудившись ото сна, точно беглец, вырвавшийся из лап бесконечно реального кошмара. Но означало ли это, что они ему никогда не снились? Покой — слово порою обманчиво ласковое и нередко промёрзшее до основания, неживое. Что было в том покое, что плотным слоем лежал в видимой «пустоте» глаз, что Рей обнаруживала, просыпаясь среди ночи и переворачиваясь с одного бока на другой? Рен не спал — то ли всё ещё, то ли уже, то ли, как и она, пробудившись ото сна — уставившись куда-то во мрак комнаты… Или то был куда больший, более глубокий и объёмный, чем видимый глазу мрак?       В полной тишине, без движения, без гримасы боли, радости, слёз, без улыбки, почти не моргая… В такие моменты Рей казалось, что рискни она дотронуться до него в эту секунду, то случится взрыв. Но раз за разом, когда она преодолевала страх, что он вновь, как это случилось однажды, заломит ей кисть, попутно перевернув и вжав до предела матрасных пружин в кровать, взрыва не случалось. Единственное, что менялось в недвижимом человеке — он возвращался неведомо откуда, где пребывал его внутренний взор, и находил себя в настоящем моменте, после чего одно время уходил обратно во мрак, отворачиваясь и даже отстраняясь, либо, напротив, тянулся и прижимался к ней, вернувшей его оттуда, куда возвращаться ему не хотелось. Глядя в глаза Рей, лежащей рядом, ощущая её мягкую ладонь на лице или на груди, ищущую его в неизвестных далях… Какой покой она нарушала в такие моменты: полный ненадёжной отупляющей ласки, или же вовсе нарушала своим тёплым дыханием вечную мерзлоту?       По лицу Рей, безмолвно приветствующую прохладную ночь, стекла одинокая слеза: как и в дневное время, по ночам Рен уходил от неё, даже будучи рядом… И даже будучи будто бы далеко, он всегда возвращался к ней. В каком мире билось его сердце в моменты ночных путешествий? В какой мир оно возвращалось и жило, вернувшись? Был ли в этой многонощной переправе через тихую Стикс хотя бы шаткий баланс, или же это был переход из вселенной кромешной тьмы и звенящей тишины во вселенную полутонов, зовущую к свету, но и не дающую забыть о близости мрака?       Да и в каком из миров Кайло жилось проще и предпочтительнее? Там где ему было всё ясно, привычно и сто лет как неизменно? Или же в мире, где ни одно зеркало, сколь сильно в него не вглядывайся, не ответит наверняка, чьё отражение ты увидишь в нём, проснувшись по утру: сегодня — солдат, завтра — убийца. И где-то между двух разрозненных правд затесалась одна единственная «вчерашняя» истина, точно третий лишний.       У Бена Соло не было голоса — лишь могила, где покоилось безымянное тело, да бродячее по земле эхо в виде Кайло Рена. В это верил Люк. Рей верила своим глазам. Не было голоса? Бродячее эхо? Отпечаток? Ходячая полуживая привычка? Она безоговорочно соглашалась с единственным утверждением, что Рен не ангел. «Но голос Города ангелов?..» Не громкий и кричащий на весь белый свет с голливудских холмов, но тот, что никто никогда не слышит и до чьего имени никому нет никакого дела…       Смотреть на мир куда легче, когда не задумываешься о том, что порою он обретается под свист пули…       Наслаждаться покоем в доме куда приятнее, когда он не нарушается щелчком затворной рамы…       Любить жизнь куда как проще, когда не слышен звон скачущей по земле гильзы… — Жалко его будить, — буркнула Рей, пригревшаяся на плече Кайло, глядя на Дарта, пёстрой пушистой колбаской растянувшего у него на коленях. Она ощутила, как Кайло слегка сжал её руку, и увидела, что он кивает ей в сторону лестницы с крыши, предлагая вернуться домой. — Спасибо, — выдохнула она, в сумраке едва различив на губах ответное «За что?». — За то, что ты есть. И за то, что мы рядом.