Californie

— Хан… И Лея… Соло…       Услышав говорящую фамилию, Рей приоткрыла рот, чуть было не ляпнув в шутку «Соло, как… гитарное?», но картина крепко спящей, прислонившейся к стеночке гитары сменилась в уме на… — Та могила…       И те сутки, что Рей забыть не могла и не пыталась: чёрный мрак убитой огнём квартиры, обгоревший труп, случайно обнаруженный в разворошённой гари; уверенность одной в необходимости похорон, уверенность другого в выборе места захоронения; дорога на кладбище и, собственно, могила — пустая до их полночного вмешательства, с надписью на надгробии, из которой Рей запомнилось лишь имя. — Она моя, — Рен пожал плечом и тут же уточнил, заметив, как посерело лицо напротив: — Вроде того. — Тебя звали Бен Соло? — Да, — он нервно кашлянул. — До того, как я взял имя Кайло Рен.       Рей осела на кровать. По наитию, просто.сердечно она окрестила этим именем погибшего в огне подростка, ненароком коснувшись прошлого того, кто стоял тогда рядом. Извинение напрашивалось и сошло бы с языка, но ужас от того, что человек, неважно по какой причине, имеет при жизни могилу, перекрыл выход здравой мысли. Обхватив тонкие прохладные плечи, Рей смотрела на Кайло, что терпеливо и, к её облегчению, без настороженности ждал её реакции.       Кайло Рен, он же Бен Соло, он же человек, узнавание которого протекало по принципу открывания матрёшки: только успеешь вытащить на свет одну тайну, как в ней оказывается сокрыта ещё одна. И каждый раз встаёт большой вопрос, захочет ли владелец вынести её на свет, не побоится ли? И вопрос, вероятно, куда больший предыдущего, осмелится ли он сам взглянуть в лицо новая тайне, на деле являющейся полузабытой истиной? Где пролегает та незримая граница, отделяющая откровение и слово правды из его уст ей, Рей, и та же речь, обращённая к себе самому? Мог ли он в принципе открыть что-то для себя, не открыв это одновременно и ей? И, отталкиваясь от обратного, мог ли Рен быть честным с Рей, не будучи при этом честным сам с собою?       Находя в разное время для себя ответы на эти вопросы, Рей ставила под сомнение каждый вывод, за исключением одного, раз за разом оказывающегося неизменным. Те крохи истины, о которых просило ноющее сердце бабочки, были ничем иным, как раскалыванием крепкой скорлупки — панциря, наращенного угрюмым броненосцем вовсе неспроста. Знать этого тихого, хмурого зверя как облупленного — не та высота и глубина общения, которая виделась Рей желанной, достижимой или значимой. Она — второе дело; знал ли он сам себя в мере достаточной, чтобы жить, следуя голосу сердца и разума, а не идти по жизни подобно ей — влекомый голосами глубинных страхов, памяти потерь и растворяясь в веренице самообманов?       Однако сейчас её за редким исключением волновала именно сердцевина — чужие радости и беды, изъяны которых были, вероятно, глубже и страшнее её представлений, и чью красоту и неприглядность познать ей было, возможно, и вовсе не суждено. И тем не менее, загадки, сколько ещё намеренно или бессознательно скрываемых пластов содержит этот человек, виделись Рей не более чем замками. Вопрос: стоит ли ей сейчас упорствовать и подбирать к ним ключи или же они сами откроются в своё время? Глядя на то, как Рен поступал с ней, подступаясь шаг за шагом не к единению двух душ, но воссоединению частей одной целой — он забрасывал её ключами, которые она, закрывавшая глаза на всевозможные замки, была не в силах не только поймать и воспользоваться, но и распознать, что именно безвозмездно вручается ей и как этим распорядиться. Исходя из этого, дальнейший шаг её определил также тот факт, что сейчас стук идёт изнутри панциря, а не извне, как это чаще бывало, так что за ней оставалось только принять руку ступающего из длинной тени прошлого на свет сегодняшнего дня.       Тем более, что все прочие вопросы по существу были предельно просты (чего не скажешь об ответах на них): «Зачем сменил имя? Почему на одном из городских кладбищ есть могила с твоим именем? Почему ты не общался с родителями практически пол своей жизни?» Ответы — а Рей впервые казалось, что Рен действительно мог бы их сейчас озвучить вопреки всем за и против, — они бы утолили её собственный страх за другого человека, но нисколько не уняли бы чужую боль, живущую в свинцовом взгляде, металл в котором печально редко подвергался плавке, и о которой Рей не знала не.ровным счётом ничего. Любопытство уже давно для неё не порок, но с недавних пор несение ответственности за его утоление.       В итоге она озвучила всего одну догадку, ступившую на ступень выше домыслов, оттого и прорвавшую блокаду тихого ужаса: — Они считают, что ты умер, — не ища подтверждения, она всё же обрела его, заглянув в глаза ответчика.       «Почему?» — шёпот, расслышать который она сама едва ли могла, так и остался в её сердце. Никакой случайной тактичности — только чистая интуиция, диктующая свою волю. — Им сообщили, что я погиб, когда… — глубоко втянув носом воздух, Рен выглядел при этом так, что едва ли мог надышаться, даже окажись он сейчас посреди горного леса и чистых озёр, и сделай там сотню глубочайших вдохов. — Где ты служил? Ближний Восток? — Рей рискнула потревожить пугливым словом невысказанное лишь оттого, что запах правды был столь резок, разъедая не только её сердце.       Рен кивнул. — Но… им ведь сообщили о твоей гибели по ошибке? — почти уверенная интонация всё же изогнулась вопросительной дугою к концу фразы. — Они… — Кайло силился продолжить, но так и не смог, закусив нижнюю губу.       Когда повисшее на несколько мгновений молчание имело лучшие шансы вытянуть из человека воспоминание, открыть которое не хватало сил или желания, Рей со спокойной совестью упустила этот шанс, тихо подойдя к Кайло, не уверенному в правильности своего решения увидеться с отцом и матерью. — Всё будет хорошо, — она коснулась ладонью его головы, проведя пальцами по волосам, словно могла разровнять не только неровные волны локонов, но и унять треволнения разума и сердца мягкостью своего жеста, а то и вовсе — одним своим присутствием.       Два взгляда, встретившись, зародили спокойствие, что тотчас сбавило градус опасения, которое могло и вовсе не сбыться.

***

      Глядя на дёрганного, ёрзающего на ровном месте Кайло, сидящего рядом с ней на заднем сидении такси, Рей сто раз успела возрадоваться тому, что он воспользовался её советом, и они оставили Мустанг дремать у дома. Вести машину человеку, проведшему полночи без сна, ворочаясь в постели, и всё утро посвятившему всевозможным ритуалам ожидания катастрофы, она бы при всей уступчивости не доверила. Кайло пребывал в рассеянности и тумане, начиная от пробуждения и завтрака до момента выхода за порог навстречу неизвестности, зато сейчас, когда они с Рей находились на пути к дому его родителей, его сон и оцепенение как рукой сняло.       За всю относительно долгую дорогу Рей довелось взглянуть в окно от силы пару раз: елозящий под боком спутник, казалось, что вот-вот, да и выпрыгнет из машины, не озаботившись просьбой к водителю остановить транспорт. Причём, каковы будут его дальнейшие действия после экстренного выхода-побега было не ясно: то ли завтрак, через силу отправленный в желудок, восстанет и украсит собой мостовую, то ли Рен рванёт пешкодрапом в сторону дома. Подскакивающий на месте, с глухим звуком задевающий растрёпанной макушкой крышу салона, не думая потереть место удара — только ближе к концу поездки он, как казалось Рей со стороны, примирился с тем, что ему не суждено найти позу поудобнее — только не здесь и не сейчас. Вишенкой на торте, главными ингредиентами которого выступали решимость и паника, стал до сих пор не вылеченный кашель, усилившийся, как казалось Рей, на нервной почве.       И несмотря на то, что основная масса напряжения с виду рассеялась, когда такси доставило их до места назначения, стал ли для Кайло выход из машины облегчением, она затруднялась дать ответ. Выйдя из машины Рей как следует размяла ладонь, которую Рен сжимал в пути так сильно, что пару раз она была вынуждена указать ему на «лёгкое неудобство» на грани перелома. — Ты здесь вырос?       Кайло кивнул ей, подтвердив догадку, что его родители живут здесь уже давно.       С интересом оглядев спальный район, в котором они оказались, Рей пытаясь представить маленького Кайло-Бена, бегающего по этим улицам или катающегося на велосипеде. Рен указал ей на один из домов на другой стороне улицы, и Рей окинула взглядом невзрачное жилище, сходу подметив, что по нему плакали множество мастеров от монтажников до кровельщиков.       Блеклое, под стать цвету кожи Кайло в эту минуту, строение с осыпавшийся в разных местах краской; дом смотрел на своих потенциальных гостей грустными тёмными окнами, ничем не выдававшими, что внутри него ещё теплится жизнь. Белёсые, сизоватые занавески в них походили на мрачные проплешины, которые хотелось залечить, подобрав верное средство… Средство, найти которое не удалось, не удавалось или попросту не хотелось его хозяевам, живущим в когда-то аккуратном, белоснежном строении, способном дать форы в свои лучшие годы едва ли не каждому первому дому, стоящему на широкой улице. Всего в нём было два полных этажа и третий со скошенной крышей, служивший не то просторным чердаком, не то маленькими жилыми комнатками с обрубленными потолками.       Рей перевела взгляд на Кайло, молча предоставив свою руку обратно в тиски стёкших в могучую ладонь нервов, но он в этот раз отказался, дёрнув подбородком в сторону дома его детства. На потрёпанном белом крыльце сидел некто: не пол, не возраст нельзя было назвать, так как человек был почти полностью скрыт от глаз Рей за развёрнутой газетой.       Улица была почти безлюдна, и Рей, убедившись, что поблизости нет машин, шагнула с тротуара… и почти сразу была остановлена за плечо. Кайло смотрел на неё с просьбой… уже не помочь присутствием или жестом, а всего лишь повременить пару-тройку секунд или чуть больше. И Рей дала ему это, желая и боясь хоть как-то коснуться его плеча или ладони. Казалось, дотронься она до него, глядящего то на человека-газету, то сбегая от его фигуры прочь и бесцельно глядя по сторонам, её тотчас отбросит прочь ударной волной… волной всех тех эмоций, заливших старые пустоты, что ей ещё только предстояло понять, но уже сейчас она нутром чуяла, что ураган, с самого утра набиравший силу в сердце Кайло, сейчас затихает, сменяясь новой стихией. Столь же могучей, но уже не нерво-разрушительной. — Это отец, — уверенно выдохнул Кайло, собравшись духом и кивнув Рей на человека-газету.       Шаг он сделал первым, уже без руки Рей в своей ладони. И возможно, это было просчётом с его стороны, так как хватило его шагов только на то, чтобы перейти на другую сторону улицы. Оказавшись рядом с заросшей лужайкой дома, наверняка, уже успевшей забыть, как выглядит газонокосилка, он остановился как вкопанный. И сколько секунд Рей ждала, что движение возобновится, всё это время он стоял не шелохнувшись, а то и вовсе не дыша.       Рей подошла и, повинуясь не.случайному порыву, отвлекла Кайло от терзаний: — Эй? — шепнула она и, когда тот медленно обернулся, притянула его голову для поцелуя. Всё так, как он и хотел: он решился на встречу с просьбой, что она будет рядом с ним. И вот оно, разделённый на двоих момент, когда выигрывают оба его участника: ему — покой, ей — приятное ощущение в груди, что она может целовать мужчину не для того, чтобы раззадорить аппетит и взбудоражить воображение, а наоборот, окутать покоем, которого ему в этот момент не доставало.       Расставшись с губами друг друга, оба вновь взглянули на человека на крыльце. Опасаясь возможных реакций от мистера Соло, не ждущего никакого «сюрприза», на деле поджидающего его за листом газеты, Рей на миг вспомнила разговор, состоявшийся между ней и Кайло вчерашним вечером… — Ты не считаешь, что… Их неплохо бы предупредить, раз они верят, что ты погиб?       Поразмыслив, Кайло уверенно отринул идею: — Нет. Они сильные люди. — Сильные люди, которые много лет назад потеряли своего сына… — Рей склонила голову, боясь озвучить советы, о которых её никто не просил, но ещё больше — смолчать, когда не следует.       Рен почесал нос, раздумывая над предложением. — Я не уверен даже в том, смогу ли дойти до порога…       Рей легко это представила, но даже смотря в глаза, говорившие, что встреча правда может не состояться, в глубине души ей в это не верилось. Кайло решился на шаг, что как теперь становилось ясно, оказывался для него слишком широким. В таком случае Рей казалось правильным поделить путь на меньшие шаги…       В реальность сегодняшнего дня Рей вернул низкий голос, прокаркав предупреждение в тоне угрозы: — Даже не пытайтесь! — откровенное ворчание в окрике мистера Соло подыстёрлось хрипотцой, и загремело с большим выражением, стоило Хану продолжить, повысив голос, видя, что два слушателя не двинулись с места: — Я про ваше дерьмо, которое вы пытаетесь всучить всем подряд, бродя от двери к двери. Косметика или пылесосы — что бы это ни было, проваливайте!       Седой старик, вросший в недвижимое кресло-качалку, в очках, фетровой рубашке и старой потёртой коричневой куртке — высказав пожелание, он огородился от двух «продажников», застывших на тротуаре перед его домом, плотной бумажной стеною. Момент, когда Кайло ступил на газон, двинувшись к дому, тем не менее, не остался им незамеченным. — Эй! Какого хрена, парень?! — Хан опустил газету на колени, и Рей уловила ту долю секунды, когда не узнавание, но подозрение ударило по человеку, не ожидавшему восстания призрака средь бела дня.       Газета слетела с колен, когда мужчина поднялся и сделал шаг в сторону, чтобы сойти с крыльца… Сердце Рей ускорило темп, а в голове зазвучал немой голос: «Мои мать с отцом живы, и мы не виделись с ними почти пятнадцать лет…» Почти пятнадцать лет — время будто бы трансформировалось в этот миг в расстояние, разделившее родителей и их ребёнка. Расстояние, измерить которое осмелилась старческая сморщенная ладонь, потянувшаяся вперёд и коснувшаяся сыновьего лица.       В момент, когда Кайло накрыл отцовскую руку своей, из дома вышла низкорослая хозяйка с миловидным лицом. Был ли то жест Хана подсказкой или лицо человека перед ним, которое она могла видеть целиком, — поднос с одной единственной чашкой на нём полетел наземь, и пыльные доски оросили капли воды. Смотрела женщина при этом так, словно то был звук её упавшего в свинцовые пятки далеко не свинцового сердца. Пришпиленная к месту, она зашаталась на месте и опустилась на колени уже в объятиях своего взрослого сына, подхватившего её.       Рей наблюдала за Кайло и его матерью со спины, следя за тем, как боязно и плавно он гладит её по серебряным волосам, то прижимаясь к мокрой щеке своею, то отстраняясь по просьбе горячих ладоней, чтобы Лея смогла взглянуть ему в лицо. Хан стоял рядом, следя за ними и потирая ладонью искривлённые губы.       Когда Рей готовилась к чистому шоку на лицах этих людей, сейчас она смотрела и не находила в них ни капли неверия. Всё обстояло с точностью до наоборот. Пугающая её, Рей, цифра-расстояние в пятнадцать лет, на деле не только не стали ударом и кричащей о своей горечи утратой, а напротив — обретением. Точно сын этих людей не воскрес из мёртвых, а только лишь вернулся домой после нескольких лет дальних странствий. Не заблудился — не на жизненном пути, что касалось внешнего; разве что где-то внутри себя он нашёл, наконец, дорогу, на которую ему хватило сил ступить и дойти до порога родительского дома. Ни один из родителей, ни Хан, ни Лея, не смотрели на сына так, словно видели впервые в жизни. Сердце Рей счастливой певчей птицей рвалось из груди при мысли о близости этих трёх людей, возможно перерождённой, а возможно и возникшей впервые. Но даже если и так, то возникшей вовсе не из неоткуда, а из вполне конкретных лет и событий. Словно они знали, что их Бен уходил на время, пусть и на долгое. И глаза, какими все трое Соло смотрели друг на друга — Рей не видела в них веры в чудо, даже если все они правда жили все эти годы с ожиданием его в сердце. Вера была в некую правду, в силу настоящего, в то, что давний ужас если и не был обманом для каждого в отдельности, то точно был чем-то, что отчасти помогло сейчас вновь встретиться и вспомнить, что с этого — с трёх любящих сердец — когда-то всё и начиналось…       Лея столь ласково и бережно держала сына за шею и за плечи, что Рей виделось, будто женщине только что дали на руки его — её новорождённого мальчика. И следом, возникало ощущение, что теперь, как и полагается, ей следует прийти с ним в дом и накормить, напоить досыта. Когда это наваждение схлынуло, ему на смену пришло новое. Рей разглядела в фигуре Кайло, вопреки обыкновению не казавшейся такой, какой она и являлась — крупной, подростка, с которым мать собиралась поговорить об учёбе, о его друзьях или планах, о будущей профессии — о чём угодно, только никак не о старых ранах и гнойниках, чтобы залечить которые, нужно сначала вновь коснуться их. Взглянув на косую улыбку Хана, Рей утвердилась ещё в одном: каким бы ей не виделся Кайло в эти минуты, общаться его родителям придётся как ни крути с выросшим, взрослым сыном, с мужчиной, сколько многое или малое в его облике не напоминало бы им о минувших днях, а их взгляды и жесты говорили именно об этом. Казалось, что дальше в жизнях этих трёх людей должно случиться продолжение ровно с того места, где общение в этой семье оборвалось.       Лея смотрела на сына достаточно долго, и когда они оба поднялись с колен, она перевела взгляд на Рей, ждущую любой реакции на своё присутствие, кроме той, что получила… Лея проследила за тем, как Бен благо.дарил свою спутницу преисполненным лаской и добротой взглядом, и следом взглянула на безымянную незнакомку, которую она видела впервые в жизни, так, словно… это не он сам нашёл путь домой, а словно ангелы вернули его ей. Унесённый много лет назад на крыльях смерти, теперь он возвращался к ней, несомый на крыльях жизни… крыльях, которые Рей, передёрнув плечами, не ощущала за своей спиной, когда два человека будто бы только на них и смотрели. И хотя верилось в подобное наваждение с трудом, зато вопреки смутным опасениям Рей не чувствовала себя здесь лишней. — Как тебя зовут? — немая благодарность в лице и голосе Хана разорвала щемяще-радостную идиллию; мужчина кивнул Рей, стоявшей чуть поодаль, подойти ближе. — Я Рей, — пикнула девушка, видя, что ничего конкретного ни у неё, ни у Кайло в эту минуту никто выспрашивать не будет. Его родители кивнули ей, также представившись по именам, и, когда она взошла на крыльцо дома, Хан положил руку ей на плечо, кивнув ей, жене и сыну: — Идёмте в дом, — прохрипел он.       Рей едва не вздрогнула, когда Лея, улыбавшаяся и сыну, и ей сквозь тихие радостные слёзы, взяла за руку не только Кайло, но и её. Вчетвером они зашли в спящий дом, приветствующий своего «потерянного» жильца скрипучей половицей на входе и запахом книг и одинокой увядающей жизни, витающим в воздухе…